Сын палача - Вадим Сухачевский

Уважающий Вас (пока) и желающий Вам всех успехов В. В.

Подпись, надо полагать, означала Викентий-второй.

Васильцев скомкал письмо. Состязание – вот что, оказывается, предлагал ему этот наглец!

Про комиссара Палисадникова Юрий и без этого досье был наслышан. Прослыть зверем и садистом не где-нибудь, а в НКВД – это надо было постараться.

Удивляло вот что: все это было совсем не в духе Тайного Суда – по уставу, Суд не имел права вмешиваться в политическую жизнь государств, так что покушение на Палисадникова, пускай садиста и палача, но садиста и палача политического, никак не вписывалось в этот самый устав. Но, поскольку к Тайному Суду он, Юрий, себя давно уже не причислял, то мог бы, конечно, и сделать предложенное этим вторым Викентием. Иное дело – сам этот, черт бы его побрал, В. В.: он-то метил в палачи Суда, стало быть, уставу должен был оставаться как раз верен.

После некоторых размышлений Юрий пришел вот к какому выводу. Главное для палачонка было втянуть его, Васильцева, в свои дела, а дальше уже можно будет им манипулировать, ради чего можно было на какое-то время и пренебречь уставом. Вероятно, таков был его замысел.

Бесило, конечно, что этот юный негодяй навязывал ему состязание, но, с другой стороны, он, Юрий, и безо всяких состязаний был не прочь подстроить для подонка-комиссара что-нибудь эдакое…

Не приняв пока никакого решения, Юрий вышел в прихожую, поставил стремянку и полез к замаскированной дверце в стене. Эту ловушку для нежданного пришельца он приготовил еще вчера, работал над ней полночи.

В сущности, устройство было не такое уж хитрое. За этой дверцей с едва заметным отверстием для объектива находился фотоаппарат-«лейка». Все было сделано так, что фотоаппарат реагировал на любое открытие входной двери, и гость неминуемо попадал в кадр.

Достав фотоаппарат, Юрий отправился в ванную проявлять пленку. Когда, однако, вышел с пленкой и посмотрел на просвет запечатленный кадр, ему оставалось только в сердцах выругаться.

С кадра ему улыбался популярный артист Марк Бернес.

И тут, выходит, сын Викентия его обошел. Да, шустер был, тут ничего не скажешь!

Самым отвратительным было то, что его снова втягивали в тот мир, из которого он вырвался с таким трудом, – в мир, которого не должно было быть.

Но, говоря по правде, даже этот весьма паскудный мир станет без садиста Палисадникова хоть на крохотную толику, но все-таки чище.

«Что ж, – решил Васильцев, – состязание так состязание. Ты у меня еще посмотришь!» Вернуть Полю и добиться, чтобы этот сукин сын навсегда оставил их в покое, – ради этого стоило принять вызов наглеца.

Наконец он открыл оставленную на столе папку. С фотографии на первом листе на него смотрел отвратительный альбинос в совершенно не уставных темных очках. За эти самые очки почему-то сразу и уцепился Васильцев, ведь что-то же они должны были означать.

Чтоб не узнали? Ерунда! Такого не узнать трудно. Фотография к тому же делалась для сверхсекретного личного дела, а он там – как на пляже. Ох, неспроста, неспроста!..

Листая бумаги в папке, Васильцев пропускал все подвиги этого комиссара и все представления к наградам как вещи в данном случае несущественные. А вот некоторые казалось бы незначащие мелочи вдруг приобретали далеко идущий смысл. Например, это: прошение комиссара о покупке для него за границей неких особых очков.

В конце папки были всякие медицинские документы. Юрий внимательно их изучил и лишь благодаря им наконец начал понимать, что ему делать.

Катя вернулась к вечеру, новые документы были при ней: и на них двоих, и на их «дочь» Полину. С этими документами могли бы уже завтра убраться из Москвы и найти себе новое пристанище.

Но теперь, узнав обо всем, Катя сказала твердо:

– Без Полины – никуда.

Юрий был того же мнения.

А ночью Катя застала его за странным занятием: он плавил стекло в консервной банке, помешивая и подсыпая туда какой-то порошок.

Она посмотрела на него, как на психа. Потом спросила:

– Это ты такой ужин готовишь??

– Нет, – усмехнулся Юрий, – готовлю подарочек для одного комиссара.

Не погружаясь в долгие объяснения, Васильцев снова окунулся в свое занятие.

Глава 8

Очки комиссара и волкодав старшего майора

В медицинской карте комиссара Палисадникова Юрий вычитал вот что. Комиссару со временем грозила полная слепота – глаза этого альбиноса не переносили ультрафиолета.

В сущности, любое стекло почти не пропускает ультрафиолет, но даже те крохи его, которые все-таки проходили через обычные очки, были для этого комиссара совершенно губительны. Вот почему до поры он носил только затемненные очки, не предусмотренные уставом (приходилось каждый год особое разрешение испрашивать), пока откуда-то он не узнал, что в Америке начали выпуск особых очков, стекла которых не пропускают ультрафиолетовые лучи вовсе.

Для него такие очки дорогого стоили, даже от очередного ордена отказался, если взамен ему купят за валюту вот такие вот очки.

Комиссар в своем ведомстве находился на особом счету, и в виде исключения для него это сделали: через посольство в Вашингтоне приобрели для комиссара заветные очки, которые он с тех пор и носил не снимая.

И еще одну привычку комиссара узнал Юрий (благо, от бдительных чекистов ни одна деталь не ускользает, и все немедленно подшивается к личному делу). С некоторых пор комиссару не нравилось его надувшееся пивное пузцо, поэтому по утрам он делал обязательную физзарядку – каждый день минут по сорок бегал трусцой по Сокольническому парку, вблизи которого жил.

Теперь, сведя вместе эти детали – очки и утренние пробежки, Юрий был уверен, что комиссар наконец получит то, чего заслуживал…

Утром Юрий, слегка изменив внешность, был уже в Сокольниках, неподалеку от дома, в котором жил комиссар. В кармане у него лежали изготовленные им за ночь очки, с виду точно такие же, как те знаменитые комиссарские, купленные в Америке, но только со стеклами, имеющими прямо противоположные свойства: они не отсекали ультрафиолетовые лучи, а, наоборот, усиливали их многократно. Для такого, как комиссар Палисадников, достаточно было в солнечный день минуты две посмотреть на мир через эти очки – и печальная участь слепца была ему обеспечена до конца дней.

Комиссар в спортивном наряде, в знаменитых своих очках вышел из подъезда в сопровождении охраны, как обычно, ровно в половине одиннадцатого и устремился к Сокольническому парку.

Васильцев, изображая праздношатающегося, не спеша двинулся за ним.

Охрану, предварительно прочесавшую парк, комиссар затем отправил назад, к входу, и, тряся своим бесформенным пузом, начал пробежку.

Юрий вслед за ним вышел на круговую дорожку. Из досье он знал, что Палисадников всегда делает по этой дорожке ровно десять кругов, и решил осуществить замысел на пятом круге, когда комиссар несколько подустанет, и охрана, оставленная снаружи, тоже притомится наблюдать за этим пузотрясением.

Первый круг… Второй…

По задумке, должно было быть так. Он, Васильцев, переходя дорожку парка, нечаянно столкнется с комиссаром. Это столкновение они с Катей отрабатывали долго, каждое движение было выверено и многократно отрепетировано. В результате очки с комиссарского носа должны слететь, но так, чтобы он, Юрий, сумел поймать их на лету и вернуть комиссару.

Вот только очки при этом будут уже, конечно, другие…

Четвертый круг…

Наконец, вот он, пятый!..

Юрий приготовился…

Но когда комиссар пробежал половину этого пятого круга и на какое-то время оказался вне зоны видимости, там, вдали, произошло нечто, никак не вписывавшееся в план.

Что именно случилось, Юрий не понял – лишь услышал, как Палисадников вдруг дико заверещал. Слышны были только отдельные слова: «…Да я тебя!.. Что ж ты делаешь, сучонок?! Сотру в порошок!.. Очки! Мои очки!.. Очки отдай!.. Что это, что?! Убери!..» Дальше последовал только протяжный жалобный вой.

Три дюжих охранника уже мчались к месту происшествия. Юрий не слишком быстро, чтобы не привлечь к себе их внимание, двинулся следом…

На дорожке валялись очки, рядом, закрыв руками глаза, катался по земле комиссар и верещал:

– Мои очки!.. Он сыпанул мне что-то в глаза, гад!.. Ну, дайте же мои очки!..

Чья-то тощая фигура стремительно удалялась в сторону другого выходя из парка.

Один из охранников подал очки. Комиссар, не вставая, поспешно их надел, немного покрутил головой и вдруг заголосил на весь парк:

– Черт! Не вижу!.. Ничего не вижу!.. Ослеп!..

Дальше он уже только вопил протяжно, на одной ноте: «А-а-а!..»

Юрий бросился вдогонку за убегавшим. Больная нога заныла, но ему сейчас было не до того, чтобы обращать на это внимание.

Однако преследуемый явно превосходил его в беге. Когда Юрий добежал до забора, тот уже через этот забор лихо перескочил, впрыгнул в явно ожидавшее именно его такси, и машина рванула с места. Даже номера Юрий не успел разглядеть.