Ведьмино отродье - Булыга Сергей

И сон сковал его, Рыжий опять заснул — на этот раз уже без сновидений.

Глава седьмая — КОГТИ РВАТЬ

Утром Рыжий проснулся от зычного крика:

— Двор-р! Двор-р!

Он подскочил…

— Двор-р! Двор-р! — кричал Брудастый, стоя на пороге казармы. Мимо него стремглав бежали лучшие — на четырех конечно же, сон, значит, в лапу, х-ха! И Рыжий тоже побежал — как все, на четырех — в дверь, через сени, по крыльцу, и выбежал во двор.

Во дворе еще было довольно темно; заря еще только-только занималась. Толкаясь и урча, грызясь — не по злобе, а от избытка удали, — лучшие мало-помалу построились в двойную шеренгу и встали на нижние лапы — на стопы. И Рыжий встал, как все, молчал, считал удары сердца. Когда он досчитал до сорока, так сразу же надсадно заскрипели ворота, и из тягарни медленно выехала волокуша, запряженная тройкой мохнатых пегих южаков. Эти сразу шли на четырех. Мотали головами, щерились. Вот тоже служба — княжьи тягуны. В нее берут только рослых да крепких, да верных. Им тоже полагаются ремни, им выдают двойной паек. Но против лучших тягуны — это никто, холопы. Тягун в казарму не входи, он если только сунется, так сразу ему…

— Стр-рой! — рявкнул Брудастый.

Строй сразу замер, все задрали головы. Князь не спеша сошел с крыльца, важно сел в волокушу, глянул на строй, потом на тягунов — и зычно скомандовал:

— Порс!

Тягуны сразу взяли в галоп, повлекли волокушу в ворота. А лучшие, ломая всякий строй, толкаясь и лягаясь, тотчас погнались вслед за ними — на четырех, ведь так вдвое быстрей — и закричали, заорали, завизжали!..

Вот так, пыля, крича и хохоча, княжий поезд стремительно мчался по заспанным улицам Дымска, а попадавшиеся ему навстречу редкие в такую пору прохожие испуганно жались к заборам.

— Порс! На Гору! — кричали лучшие. — Порс! Порс!

Бег опьянял. Азарт — как на охоте. И Рыжий наддавал и наддавал. Ар-р! Р-ра! Скорей! Ты и они — вы лучшие, вон как вас все боятся! Ар-р! Ар-р! Скорей! Налево! Прямо! Порс! Крик, топот, визг, пыль в горле, сушь. Еще! Еще, еще, еще, не отставай! Вверх-вверх-вверх-вверх!..

И — вот оно, домчали! На вершине Священной Горы волокуша резко остановилась. Остановились — падая, смеясь — и лучшие… Но тотчас присмирели и построились, встали на нижние и замерли. А тягуны легли и положили головы на лапы. Стало тихо. Князь тяжело, кряхтя, спрыгнул на землю, прошел к обрыву, сел прямо на землю и нахмурился. Лучшие, стоявшие поодаль, почтительно молчали. А там, за рекой, небо быстро светлело. Рыжий вывалил пересохший язык и, с трудом сдерживая шумное дыхание — ведь с непривычки, р-ра! — покосился налево, направо. Вот этот, справа от него это Овчар. Лягаш о нем рассказывал, этот надежен. А слева — это Бобка, он так себе, и трусоват, и вороват, но языкаст, ох, языкаст! А дальше кто? Это Клыкан. Это Бесхвостый. Это Левый. А это кто? Ну, как его…

А небо на востоке, за рекой, все светлеет и светлеет! Еще совсем немного, и там из-за горизонта покажется Солнце. Но здесь, на Священной Горе, его называют Светило. И здесь они его сейчас и ждут, встречают. Уж такой у них в Дымске обычай — князь каждый день встречает Солн… Э, Светило, конечно, Светило! А лучшие его всегда сюда, на это самое высокое в городе место, должны сопровождать. А после вместе с ним ждать и встречать. Вот и сейчас они молчат, ждут, щурятся, не дышат. Но никакого страха, как в Лесу в Час Бдения, в них нет. И это правильно. Лягаш это так объяснял: «А страха просто быть не может. Чего им страшиться? Наступающего дня? Или Солнца? Так солнце — это свет и тепло, значит, жизнь, а жизнь — это радость. И потому я каждый раз, всегда с неодолимым трепетом…» А вот и не всегда! Сегодня он чего-то не спешил за этим своим трепетом. А ведь он не в отлучке — в тереме. Там, в тереме, он и остался. Стоял в окне второго этажа, смотрел, как остальные строились, как после выбегали, и даже лапой тебе помахал. Но вот ты уже здесь, и вот ты уже ждешь, правда, без трепета, а его, Лягаша, вовсе нет. А небо розовеет, тишина…

А вот и первый луч!

— Ар-р! — тотчас крикнул князь.

— Ар-р! — подхватили лучшие. — Ар-р! Ар-р!

И вот он, долгожданный день! Засверкала роса на траве, запиликал кузнечик. Взлетела бабочка, за ней вторая — и закружились в танце; выше, выше. А и действительно, какая красота! И также, впрочем, и в Лесу, когда порой лежишь в густой траве — один — и ждешь, пока подгонят дичь, но их еще не слышно, они далеко, наверное, след потеряли. А ты и рад тому! Лежишь себе раскинувшись, дремота тебя одолела, а прямо перед носом, по травинке, ползет букашка…

— Ар-р!

Рыжий вздрогнул, вскинулся. Бобка ехидно захихикал, что-то шепнул Бесхвостому…

Но тут же замолчал, ибо князь уже встал, потянулся, глянул на лучших, сурово зевнул… А после не спеша вернулся к волокуше, лег поудобнее, лениво приказал:

— Гони.

Тягуны подскочили, рванули и с места понесли в галоп! Хрип, вой! А следом — лучшие! Р-ра, Рыжий, р-ра! Вниз-вниз-вниз-вниз! Тебя толкают — ты толкай, бей, рви, вперед, еще вперед, всех обойди, всех, всех! Вот так! Еще! Еще! Р-ра! И вдоль по улицам! Через толпу! Костярни, бани, лавки, нищие, базар, налево, за угол, вверх, вверх, в ворота, р-ра, к крыльцу…

А вот возле крыльца Рыжий резко осадил и даже отскочил назад, посторонился. И это правильно, это по чину. То есть без чина лезть вперед нельзя. А здесь особенно, ибо первым на крыльцо всегда всходит князь. Всходит один, без провожатых. Мало того: пока князь не взойдет на самую верхнюю ступеньку, никто к крыльцу не приближается, все ждут. Но даже и потом взбегать наверх еще нельзя, а можно только подойти к крыльцу, точнее, молча к нему протолкаться, и, наступив стопой на нижнюю ступеньку, задрать вверх голову и снова терпеливо, молча ждать. А князь тем временем проходит через сени, заходит в трапезную, шумно нюхает воздух и морщится, он, кстати, морщится всегда, а повар, он тоже всегда — с испуганным видом суетится перед ним, юлит, утверждает, что кормежка ему нынче удалась, как никогда. Но князь его не слушает, проходит дальше, садится во главе стола. Повар несет ему попробовать, князь пробует и снова морщится, гневно зовет Брудастого. Брудастый уже тут, он жадно пробует и хвалит, тогда князь снова пробует и еще пуще морщится… а после говорит всегда одно и то же:

— Пусть сами разбираются. А что по мне, так… тьфу! Зови!

И вот только тогда Брудастый появляется на верхней ступеньке крыльца, зовет — и все, толкаясь и визжа, скопом бегут наверх. Так и сегодня они побежали. И вместе с ними побежал и Рыжий. А что? Так здесь давно уже заведено, такой у князя нрав; Лягаш, когда рассказывал, смеялся…