Последнее лето - Николай Почивалин

Остаток дня Тарас Константинович провел как на иголках. Он понимал, что ждать сегодня ответа на телеграммы по меньшей мере нелепо: пока там получат, решат, да еще разница во времени часа на два, на три, - и все-таки под вечер начал нервничать. Как это у нас без канители не могут! Надо - решай сразу, не надо - отказывайся. Так нет, привыкли резину тянуть. В раздражении он, наверно, лишку нашумел и на главного инженера. Привез из города типовой проект жилого дома: на картинке - блеск, по существу - дерьмо. Ванная предусмотрена - хотя в совхозе водопровода нет, а ни кладовки, ни входного тамбура - ничего! И это строить для людей, живущих в деревенских условиях - своим хозяйством, с запасами на зиму. Погнал опять в город - пусть сидит, мозгами ворочает. Одеваться научился все и умение. Зелен еще - как вон антоновка сейчас: с виду яблоко, внутри - кислятина! Со студенческой скамьи - и сразу в главные инженеры. Должность-то ведь какая: главный инженер! По сути, это он должен директору под нос все новое совать, а не наоборот. Почему о какой-то там рации не инженер думает, а директор? Будь у Быкова хоть какой-нибудь завалящий диплом - лучше бы главного и не найти. Этот ничего наобум не ляпнет, голова дай бог каждому. А тот что ж - салага мокрая!

Тарас Константинович чувствовал, что он перебарщивает, что говорит в нем сейчас раздражение, а не справедливость. Главный работает без году неделю, опыта, конечно, нет, но парень старается во все вникать. В другое время Тарас Константинович даже похваливает его - нынче, видимо, нужно на чем-то отвести душу, ладно еще, с глаз долой отослал!..

Поздним вечером, при огнях, Тарас Константинович сходил в контору. Заспанная сторожиха, разопревшая в своем ватнике, с багровой правой щекой - лежала на чем-нибудь жестком, посмотрела на него, как на чумового: ни себе, ни людям покоя не дает! Никаких телеграмм, конечно, не было.

На поляне, за клубом, в котором жили студенты, догорал костер, негромко и ладно звучала песня. Тарас Константинович прислушался: "...на безымянной высоте", - стройно вели девичьи голоса и, словно оправляя песню, согласно и уверенно вторил тенор.

Все эти дни, конечно, мельком, на ходу, Тарас Константинович с любопытством присматривался к студентам: они нравились ему. Иногда подмывало запросто подсесть к ним, потолковать, но что-то каждый раз мешало или удерживало - то ли собственная занятость, то ли - и скорее всего - разница в возрасте, затевать же пустой, эдакий бодряческий разговор не хотелось.

Приехало их сто пятнадцать человек. Ребята строили в отделениях животноводческие помещения, убирали хлеб; здесь, на центральном, остались двадцать два человека, и среди них только пятеро парней, работающих в садах на погрузке. По утрам, в тренировочных костюмах - и поэтому все такие длинноногие и стройные, - они отправлялись в сады, в полдень приходили обедать, вечерами, как и нынче, засиживались у костра. Жили они коммуной, сами себе готовили, выделяя дежурных поваров, и правильно, конечно, делали. От летней печкивремянки, сложенной там же, на поляне, всегда и поразному наносило чем-то вкусным, - возвращаясь в сумерки из конторы, Тарас Константинович втягивал ноздрями дразнящий запах, с трудом иной раз удерживая желание подойти и спросить: "Борщ, что ли, варите? Плесните, девчата, - надоела чертова сухомятка!" Руководитель бригады преподаватель физкультуры, в таком же синем тренировочном костюме и ничем почти не отличимый от своих подопечных, - при знакомстве объяснил: третьекурсники решили заработать на поездку в зимние каникулы в Москву и Ленинград. Деньги свои они зарабатывали честно.

Оказывается, у костра сидели не все: бродя, как леший, по притихшему поселку, Тарас Константинович столкнулся с парочкой. Парень положил подружке на плечи руку, она слегка прижалась к нему, - мимо они прошли так, словно их никто не видит, не изменив позы и спокойно разговаривая. Тарас Константинович давно уже заметил такую моду, сначала в городе, а потом и в своем райцентре, и не одобрял ее. Не говоря уже о поре его далекой молодости, до войны, да и после нее, пожалуй, молодежь была сдержаннее, во всяком случае, вот так, напоказ своего интимного не выставляла. Хотя умом он и понимал: у каждого поколения - свои песни. Кто-то из них, возможно, найдет здесь, за эти летние месяцы, свое счастье, а кто-то, может быть, ошибившись, и потеряет его...

За день Тарас Константинович погорячился - сердце начало тоненько и противно поднывать. Он свернул к дому, сел на скамейку под двумя своими черными окнами.

А был ли он сам счастлив? - неожиданно пришла мысль.

Да, был. С Машей они прожили сорок лет - целая жизнь, если вдуматься. Пылкая юношеская любовь, когда бросаешься навстречу друг к другу очертя голову, со временем улеглась, потом и вовсе уступила место спокойной и ровной привязанности. Они много оба работали; бывало, что ссорились, чаще всего, когда он не мог или почему-либо отказывался помочь школе, - все это быстро забывалось. Вероятно, они могли бы даже считаться - по нынешним понятиям - идеальной супружеской четой, если б не одно обстоятельство: у них не было детей.

После войны надумали было взять в детдоме приемыша - сразу почему-то не получилось, потом стало поздно.

Нерастраченную материнскую любовь, которая живет в каждой женщине, Маша отдавала школе, свою, отцовскую, подспудную, Тарас Константинович дарил мальчишкам, случайно дотрагиваясь до чьей-либо стриженой головенки, как еще недавно безраздельно и незаметно для других отдавал ее забневскому конопатенькому Саньке - пока тот не подрос. Было, одним словом, все и всяко, но неизменным оставалось молчаливое уважение друг к другу, сознание, что единственный, очень нужный тебе человек - всегда рядом. Стоило Тарасу Константиновичу прийти домой не в духе и лечь на диван, как Маша присаживалась рядом, легонько ерошила рукой волосы.

"Что, Тарас, опять неприятности? Ничего, перемелется - мука будет..." На сердце становилось спокойнее. Тарас Константинович, все еще упрямясь, не открывая глаз, прижимался губами к ее руке - сначала женственно-мягкой, под конец - сухонькой и горячей. Теперь и пожаловаться некому...

Тарас Константинович вошел к себе, сунул под язык таблетку и, прежде чем укладываться, позвонил в район.

Чем-то недовольная телеграфистка ответила, что никаких телеграмм в адрес совхоза нет, а были бы - сразу передали бы дежурной, держать их тут не станут.

- Резонно, - разочарованно хмыкнул Тарас Константинович, почувствовал себя так, словно его легонько щелкнули по носу. И, сглатывая подслащенную горечь валидола, опять нетерпеливо крутнул ручку телефона.

- Барышня, прошу город. Да нет - квартиру, квартиру!..

Ответ на одну телеграмму, из двух посланных, пришел на следующий день: предложение принято, вылетел представитель. А к вечеру, поразив оперативностью, плотный, в летах человек с чемоданчиком был уже в совхозе.

В соломенной, сбитой на затылок шляпе, в удобной, навыпуск, рубахе-кофте, он оглядел присутствующих в кабинете блестящими, как чернослив, глазами и уверенно направился к Тарасу Константиновичу, хотя тот был не за столом.

- Иосиф Абрамович Альтман, - назвался он, крепко пожимая директору руку толстыми, чуть влажными пальцами.

- Да когда же вы успели? - обрадованно ахнул Тарас Константинович. Телеграмма недавно пришла!

- В карете прошлого, как говорил классик, далеко не уедешь. Я ехал в самой современной карете - "ТУ-114". - Представитель бережно поставил в угол крохотный чемоданчик, снял шляпу и вытер мокрую лысину, черные живые глаза его довольно блестели. - Два с половиной часа до Москвы, час - до вашего областного центра и три часа - до вас. В пригородном поезде, с бесконечными остановками. Техника - на грани фантастики!

Полчаса спустя он смачно хрустел в упаковочном яблоками, пробуя разные сорта, бросал на директора выразительные взгляды.

- Вы знаете одно из семи чудес света - сады Семирамиды? Так в них таких плодов не было - они были хуже! - Он облизнул красные полные губы, доверительно сказал: - Когда нам из управления торговли передали вашу телеграмму, мой начальник не раздумывал: "Иосиф Абрамович - надо лететь". Теперь я убедился: у него колоссальный нюх!

- Сколько же вы возьмете? - спросил польщенный директор.

- Вы деловой человек, Тарас Константинович! Я открою вам свои карты. На нашем комбинате работает тридцать тысяч. Неплохо, да? Так вот, этот трижды орденоносный коллектив великолепно делает две вещи: прокат и детишек. Теперь следите за моей мыслью. Я умножаю тридцать тысяч на пять - с учетом этих детишек и бабушек, и получаю кругленьких сто пятьдесят тысяч. Я не ошибаюсь, да?

Альтман говорил с мягким акцентом, жестикулируя, глаза его улыбались, невольно приглашая улыбаться и собеседника.

- Яблоки у пас сейчас стоят рубль двадцать. Ваши, набросив накладные, мы продадим по полтиннику. Будем исходить из того, что по такой цене и таких яблок захотят купить - ну, допустим, по три килограмма на нос.