Соблазн. Проза - Игорь Агафонов

Половина седьмого утра».

***

Второй вариант рукописи Тимофей переслал по электронке Сяве Елизарычу 30 октября – в день святого Лазаря, отныне престольный праздник в селе Шальном…

Кстати, на службе Тимофей увидел вот что. Кто-то в алтаре, точно чертёнок, сунулся к священнику с вопросом, перебив на секунду-другую его проповедь. Тимофей с недоумением подумал: померещилось, и отнёс увиденное на счёт своего нездоровья. Однако затем сценка повторилась. И Тимофей узнал Сяву Елизарыча и удивился…

«Но разве можно прихожанам в алтарь заходить?.. Или он непростой прихожанин? Надо бы уточнить». Он поспешно перевёл взгляд на головной платок стоящей справа женщины, затем – на юношу, у которого через сукно чёрного пальто топорщились острые лопатки, будто крылышки ангелочка… вспомнил его фамилию из виденного у Сявы кинофильма… фамилия Секрет, кажется… «Да, Секрет…»

После службы было чаепитие, но какое-то поспешное… потому, верно, что предстояло ещё освящение гостевого дома. На входе Сява Елизарыч напоминал всем, чтоб не забывали надевать на обувь приготовленные прозрачно-синие мешочки, какими пользуется в поликлинике: «Не забывайте, на улице слякоть…»

Батюшка и ещё один священник Егор пропели тропарь… и далее всё остальное, что требовал чин освящения…

Затем в застолье Елизарычев дифирамб жене:

– Хочу поблагодарить свою супругу Надю. Именно её усилиями построен этот замечательный гостевой храм общения и трапезы, преломления хлебов, так сказать…

Надежда Никитична зарделась. Выглядела она, как всегда, привлекательно.

Такие же приблизительно дифирамбы последовали – Сяве Елизарычу от прихожан…

Затем Сява Елизарыч рассказал, что способствовал Егору стать священником в детском инвалидном доме, хотя тот и не имеет образования духовного. И было видно, как он гордится тем, что это его креатура: и я то есть могу влиять, имею вес в кругах… и так далее.

А между тем Тимофей слыхал, что приходов не хватает и для образованных священнослужителей. «Стало быть, действительно…»

Тимофей вышел во двор, карбоновые обогреватели, напротив которых его угораздило сесть за столом, накалили его – он чувствовал на лице ожог загара:

– Куришь? – шутливо спросил проходящего мимо внука Сявы.

– Не-а.

– И спичек нет?

Мальчуган отрицательно мотнул головой.

– Как же ты без спичек обходишься? Хм. А чо делаешь?

– Скачу.

Тимофей протянул ему карамельку из кармана.

– Знаешь, детка, съешь конфетку, а потом скачи.

– Не хочу.

И скрылся за углом.

– Ну да… когда стол ломится от шоколада.

– Вот так, порадеешь иному, а сам… не будешь, короче, в другой раз помогать свечи возжигать… Спичек у них своих, видишь ли, нету… И даже не подумал вернуть, щегол… как тебя, забыл, Секрет, что ли? Сами-то о спичках почему не подумали?.. Кажется, в машине зажигалку выронил…

16.

Тимофей отправился опять к Осипу Мохову. Разговор их был, как и в прошлый раз, сумбурным.

– Кстати, как ты назвал свой опус-два, так называемый форс-мажор?

– Соблазн. Со – блазн. Сиречь прелесть… в смысле – чокнутый. Тут и поблазнилось человеку, например…

– Ну что ж, ну что ж.

– До сих пор не могу себе представить, как решился он на столь непростую авантюру.

– Да так вот и решился. Обусловленные люди всё обуславливают. Сява твой, как и все мы, впрочем, социализирован, поэтому и подогнал, приладил идею под эту свою социализированность. Знаешь ведь присловье: из грязи да…

– В князи. Знаю, знаю.

– А таким бравым молодчагам всё нипочём. И помнишь ли, игра у нас была с тобой. Я выдавал свою теорию за чужую и наоборот… А тебе надо было угадать, где моё детище, а где чужое.

– Ну, помню.

– Так и тут угадывай. Что за всем этим стоит.

– Что ж я должен угадывать, если и без этого понятно. Он ведь прагматик. Начал сам – с малого…

– Ничего себе с малого.

– Погоди. Именно, не с самого, скажу заранее, не с самого большого изволил начать… На свой страх и риск – бравый потому что… ну, может, жена ещё подтолкнула, она барышня у него таковская… Как сказал мой знакомый контрразведчик: совпадение супругов по темпераменту. Ну а потом, когда кроме храбрости и наглости понадобился ещё и умишко, магистр некий появился рядом. Он и повёл храбреца по тернистой тропе… Любой идее можно найти подтверждение, обоснование, подвести базу теоретическую и так далее. Да-да, ему помогли осознать идею и повели, оберегая и охраняя, как уже драгоценность. Теперь он для них на вес злата, а то и более того. В Иерусалиме, например, куда они с женой ездили на священный огонь посмотреть, кто-нибудь шепнул, чтоб пропустили вне очереди… там же столпотворение. Так что охраняют, охраняют, берегут… А он, Сява, выдаёт это за свою особенность…

– Не зарвётся? Слишком много позы.

– Это ещё что! Знаешь ведь – фарисейство оно ведь на чём ещё-то замешано?.. Праульно, на тщеславии. В первой нашей беседе Сява ни разу не упомянул, что видел и Христа вместе с Лазарем. А позже он дал мне для ознакомления текст, который состряпал для своих прихожан – и там также не было упоминания о Христе. Но ещё позже дал он мне эту же свою запись (экземпляр почище уже, в переплёте даже) … из этой записи он уже буклет предполагает слепить. И что ты думаешь?! Нет, что должен был подумать я? А вижу я, что он уже запанибрата не только с Лазарем, но и с самим Иисусом. То есть он, оказывается, видит не только Лазаря, но и… Во слушай… Что это такое? Внимание, читаю. «И уже этим особым внутренним зрением, наблюдал я: Господь Бог наш Иисус Христос сидел на троне в одеянии, в каком обычно его изображают на иконах, и обнимал за плечи Святого праведного Лазаря, и тот был облачён в святительские одежды. В минуты эти – и долгие и краткие одновременно, и какие-то, скажу, звучащие отдалённым тихим мелодичным перезвоном малиновых колоколов – благодать Божия с ещё большей силой охватила всё моё распахнувшееся навстречу существо. Прямо-таки захлестнула с невероятной силой эта благодать Божия, и я осознал ясно и чётко, точно на камне предо мной высекли огненными письменами: моя встреча с Господом и его другом Лазарем не пригрезилась мне, она подлинно состоялась! Свершилось невероятное чудо! Это – ЗНАМЕНИЕ! Я только ещё не понимал, не мог постичь: знамение чего?»

– Кто-то ему помогает, редактирует?

– Во-от! Сначала я подумал, что Сява мой прикидывается простачком – не знаю и не ведаю ни о каких таких подробностях. А между тем знает назубок всех философов и пользуется ими в своё удовольствие… Да, самоучка. Иной из таковых заткнёт за пояс любого нашего учёного мужлана. А потом… а потом вдруг догадался, допетрил, что называется: действительно не знает. А из этого и следует: кто-то его ведёт, кто-то им руководит, направляет, надоумил и на…

– То есть ничего он не видел всё-таки?

– А вот этого я не знаю. Догадки мои лишь о том, что теоретическую часть его программы, обоснование так сказать его видения, не его рук дело… то есть не он все эти речи сочиняет, за него это делают… ну или помогают. Этот некто закулисный конферансье увидал, почувствовал, что Сява – кремень, что на него можно положиться, сделать ставку, раздуть пожар до мировых размеров… И постепенно нагружает его… в конце концов, нагрузил аж самим Христом! Каково?!

– Вот так создают мифы, идеологии?

– Вот, оказывается, как! А я-то всё удивлялся: уж больно легко мне всё давалось, и всюду-то у меня доступ был, и архивы открывались… А сейчас, похоже, слежка началась…

– Да ну да! Ну эт ты переутомился. Хотя ты прав – потерять такого ценного Сяву кому же захочется. Уж лучше тебя дезавуировать…

– Дезавуировать?

– А то и похлеще.

– На что ты намекаешь?

– А вот сам догадайся.

– Да ла-адно тебе.

– А я вот тебе расскажу из своей редакторской практики, а ты сообрази. Ещё в бытность Союза ко мне одна докторша наук из милиции приходила с рукописью. Про Павлика Морозова.

– И чего?

– А не было никакого Павлика – в чём и суть и дело. Вернее, Павлик-то был – настоящий, живёхонький, но! – никакого папочку он не предавал. Обычная бытовуха по пьяной лавочке. И на суде допрашивают перепуганного до смерти парнишку… представляешь себе, деревенский ребятёнок в грязных портках и замызганной косоворотке… Представил? Вот. Неразвитый, туповатый, может быть, даже, голова у него кругом идёт от городского антуража и всех этих скачущих вокруг него важных в мундирах людишек… И его спрашивают: за что папаня поколотил матушку твою? А он ни бэ ни мэ.

– Да, ещё, кажись, в 1909 один поэт написал сатиру о том, что в тогдашней Думе обсуждали вопрос о «Поощрении младенцев, доносящих на отцов». Так что если поворошить историю, то не мы с тобой, как говорится, первооткрыватели… Ну и в чём фишка? Суд этот твой…