Когда рухнет плотина - Николай Эдельман

- Так. Женя, сиди с детьми, я поеду покупать билеты в Болховск.

- Ты что?! - выпучил я глаза. - Какие билеты?

По её мнению, в городе больше оставаться было нельзя. Ей соседка ещё утром говорила: в Светлоярск вводят войска, ожидаются погромы - и теперь видно, что они действительно начались. Значит, придется плюнуть на гражданский долг, тем более, что один претендент другого не лучше, и увозить детей в Болховск, к бабушке.

- Ты, Галина, поменьше верь слухам! Сколько раз уже погромы обещали! Вы уедете как дураки, вернетесь через неделю, а квартира ваша выметена подчистую!

Я неосознанно нашел самый лучший довод, какой мог подействовать на Галину. Неделю назад, урезая свой бюджет, они купили новую стиральную машину, и Галина скорее согласилась бы на ядерную войну, чем пережила пропажу "аристона".

- Ты уверен? - все ещё сомневаясь, спросила Галина. В конце концов, я тоже был представителем масс-медиа, которым оба супруга ещё с советских времен безоглядно верили.

- В общем, Евгений, - сказал я, кладя руку ему на плечо, - я полагаюсь на твое благоразумие. И не вздумайте слушать соседских сплетен!

Затем - время уже поджимало - не поддаваясь на уговоры хозяев остаться, я выскочил на улицу.

6.

Найти машину тоже было проблемой. Снегопад разогнал всех водителей. Наконец, попался "жигуль", шофер которого соглашался ехать, но заломил дороговато. Я попробовал торговаться.

- Не поеду, - отрезал он. - Дорога далекая, метель, заносы.

Будучи сам автомобильным человеком, я проникся его аргументацией и больше не спорил. Кого ещё сейчас удастся поймать.

Ехали мы медленно, но в машине было как-то уютно: уютно хлопали дворники, уютно несло теплом из печки, уютно светилась приборная доска, в магнитоле весело орал Гарик Сукачев про "я милого узнаю по походке", и самое главное, ненадолго прекратилась вся беготня, и можно было спокойно сидеть и ни о чем не думать. Плотная облачность часа на два ускорила наступление сумерек. Вдруг на мгновение тучи словно сделались прозрачными, пробитые вспышкой, по воздуху прокатился глухой удар, и сразу же снег, падавший ленивыми мокрыми хлопьями, повалил сплошной стеной.

- Люблю грозу в начале мая... - пробормотал я, с интересом глядя в окно. - Впервые такое наблюдаю!

Водитель только пробурчал что-то вроде: "Яп-понский городовой!" - и уставился вперед, надеясь хоть что-нибудь разглядеть на дороге. Мы ехали не быстрее тридцати километров, и даже я, пассажир, при каждом повороте руля чувствовал, что машину начинает вести. К счастью, движение было очень редким. Впереди нас мелькали красные габаритные огни, изредка проползали встречные машины, сверля лучами фар низвергающуюся белую муть. Молнии били часто, но как-то растекались по небу над тучами, и до земли долетала только неровная бледная бахрома их сияния. Поверхность дороги превратилась в вязкую целину, от обочин сперва пробивался свет окон, но потом город кончился, и не осталось ничего, кроме снежного хаоса. Мотор подвывал, дворники остервенело метались по стеклу, и я начал поглядывать на часы. До аэропорта ещё тридцать километров, а если в заносах застрянем?

Гарик Сукачев сменился Таней Булановой. У шофера было ещё штук пять кассет. Если попадем в заносы, хоть не скучно будет. Но этим запасом не пришлось воспользоваться. Снежная гроза кончилась, снегопад приутих, и нигде не застряв, к четверти восьмого мы были у аэропорта, в намешанной колесами грязной каше.

Тут я задумался: а принимает ли аэропорт самолеты? Надо было позвонить из города, но не пришло в голову. Но кажется, мои опасения на этот счет были напрасны. Первым делом я посмотрел на табло в центре зала. Иркин рейс опаздывал, и значит, я прибыл даже с запасом. Но все вылетающие рейсы задерживались, и аэропорт был полон раздраженных и озлобленных людей, а воздух дрожал от гула сотен голосов. Присесть было решительно негде. Некоторое время я потолкался в толпе, потом отправился было в буфет выпить чашку кофе, но и там были очереди. Прошло пятнадцать минут. Отложили ещё один рейс. Люди штурмовали стойки регистрации и справочное окошко, пытаясь что-нибудь выяснить, но на все взволнованные вопросы динамик только квакал неживым голосом: "Все рейсы задерживаются по техническим причинам..." Какая-то энергичная дама, оттеснив очередь, размахивала удостоверением перед стеклянным окошком справочной и кричала истеричным голосом: "Меня муж встречает!" Шла вялая регистрация на местные рейсы, но потом и их отложили. Неожиданно дикторша прочитала новое объявление. Гражданам, встречающим рейс из Москвы, предлагалось собраться у второго выхода. Недоумевая, я двинулся туда вместе с прочими встречавшими - их набралось человек десять. Нам навстречу вышел служащий в форме гражданской авиации, а вместе с ним милиционер.

- Граждане, прошу соблюдать спокойствие и выдержку, - сказал служащий аэропорта. - Десять минут назад с бортом потеряна связь.

Вероятно, я первый догадался, что означают его слова, вернее, интонация, с которой они были связаны. Я почувствовал, что в груди останавливается сердце, и инстинктивно прислонился к стене. У стоявшей рядом со мной женщины расширились глаза.

- Вам плохо? - спросила она, и в следующее мгновение её лицо дико перекосилось, рот раскрылся, она разразилась отчаянным, оглушительным воплем и начала падать. Ее поймали и потащили прочь, а она все кричала: "Нет! Нет! Нет!", захлебываясь слезами, хлынувшими из глаз. Я, преодолевая слабость, бросился к служащему и, едва не тряся его за грудки, потребовал:

- Скажите мне, что... что там случилось? Я должен знать!

Он, тоже побелев, невнятно заговорил:

- Сначала исказились сигналы... Ничего не разобрать... Вроде призыва на помощь... и молчание.

Больше он ничего не успел сказать: на нас нахлынула стихия вскипевшей толпы. Как все это началось, я не заметил. Видимо, услышав женский крик, кто-то бросился посмотреть, что происходит, милиция преградила дорогу, пустила в ход дубинки, и этого оказалось достаточно, чтобы глухое раздражение перешло во взрыв. К счастью, мы находились в тупике перед запертыми дверями. Всех остальных встречавших, в том числе и кричавшую женщину, смыло людской волной. В зале со звоном лопались стекла, что-то трещало, хрустело, вопли, визг. Служащий сумел незаметно открыть дверь и втянул меня за собой. Там уже изготовился к бою милицейский наряд, в бронежилетах, с дубинками наготове. Сухим треском раскатилась автоматная очередь. У служащего выкатились глаза. Кто-то из милиции поспешил успокоить его:

- Это холостыми! - и они кинулись в распахнутую дверь.

- Я вас, кажется, знаю, - сказал служащий, затягиваясь сигаретой, и протянул мне пачку. - Ведь вы Шаверников?