Двадцать лет в разведке - Александр Бармин

В городе было намного спокойнее, хотя периодически на улицах происходили вооруженные стычки. Я сумел найти себе работу репетитора у дочери одного доктора с монархическими убеждениями. Его надежды рассыпались в прах, когда он узнал из газет, в которых публиковались сообщения из Германии, о развале всех фронтов, о заключении перемирия, о бегстве Кайзера и о революции. Украину захлестнула волна крестьянских волнений. Разрозненные банды под командованием местных атаманов приближались к Киеву. Перед лицом крестьянского восстания немцы начали отступать. С запада приближалась армия Рады.

К декабрю 1918 года под властью гетмана оставалось лишь нескольких деревень в окрестностях осажденного Киева. Именно в это время я второй раз в своей жизни увидел гетмана. Как-то я проходил мимо собора Святого Владимира. Перед ним стояло около полутора десятков гробов, покрытых флагами Российской империи. Был выставлен почетный караул из офицеров, одетых в форму царской армии. Верхом на лошади подъехал гетман, одетый в такую же форму офицера царской армии. В то время националистические желто-голубые символы абсолютно исчезли.

«Вот и закончился весь этот украинский балаган», – подумал я, увидев такие разительные перемены в облике военных. Несколько зевак наблюдали за церемонией издалека, но никто не приветствовал гетмана. Войска были малочисленны и выглядели устало – не очень внушительное зрелище.

Была сделана попытка поднять боевой дух этого воинства, состоявшего наполовину из студентов и офицеров, когда пришло сообщение о высадке французов в Одессе. Реакция, цепляясь за соломинку, спешно переориентировала свои симпатии с охваченной революцией Германии на победоносных союзников.

Немецкие солдаты стали создавать советы и требовать немедленного возвращения домой. Их хваленая дисциплина бесследно испарилась. Немецкое верховное командование стало спешно эвакуировать недовольные части. В последний день эвакуации гетман Скоропадский, переодетый в женское платье, был на носилках вынесен из дворца. Ему удалось бежать из Киева с последним эшелоном.

Гул орудийной канонады, который стал привычным за последние недели, наконец стих. Остатки гетмановских войск отошли к центру города, побросали свои винтовки и разбежались. В городе не осталось ни одного немецкого солдата, и на этом гетмановское государство приказало долго жить. На следующий день в город вернулся Петлюра, и снова Рада стала контролировать положение в Киеве.

Рано утром в мою комнату ворвался Левин:

– Они идут!

– Кто? – сонно спросил я.

– Идем, увидишь.

Я наспех оделся, и мы выбежали на пригорок, с которого открывался вид на Бабиковский бульвар. Я ожидал увидеть кавалерийские эскадроны в украинской форме, но с удивлением увидел тысячи саней и подвод, на которых двигались взбунтовавшиеся крестьяне. Толпа крестьян смешалась с солдатами без каких-либо знаков различия. Многие были опоясаны крест-накрест пулеметными лентами, за поясом у многих были гранаты. Эта толпа была вооружена самым невообразимым оружием от мушкетов до примитивных пик. На некоторых крестьянских повозках были установлены пулеметы. В толпе было немало женщин и детей, они маршировали под звуки аккордеона и пели песни. Среди флагов, которые несла толпа, было намного больше красных флагов, чем желто-голубых. Наблюдая, как этот людской поток разливался по улицам Киева, мы поняли, что это было не просто возвращение Петлюры. Это шла крестьянская революция. Левин сообщил мне:

– На левом берегу Днепра Пятаков[9] создал большевистское правительство. Надо пробраться к ним. Там наше место. Ты идешь?..

– Еще бы! – ответил я решительно.

На следующий день мы вместе с толпой сели на поезд, который, казалось, ехал, не имея какого-то определенного пункта назначения. Мы с трудом втиснулись в товарный вагон. Был сильный мороз, но если бы мы развели на полу костер, то могли задохнуться от дыма, а без огня – окоченеть от холода. Неожиданно поезд остановился. Самозваные делегаты побежали вдоль поезда с призывами:

– Граждане, машинист не поведет дальше поезд, если мы не дадим ему две бутылки водки – давайте все, что можете!

Для того чтобы пройти через петлюровские кордоны, нужно было иметь какой-то предлог. Мы, школьники, предъявили свои школьные табели и объяснили, что едем к родителям, которые ждут нас по ту сторону приближающегося фронта. Последние сорок километров мы ехали на паровозе, который двигался в сторону фронта, как раз туда, куда все хотели ехать. Некоторые предусмотрительные люди договорились с машинистом за взятку и ехали на подножках, но я и Левин ехали на паровозном котле, одинаково страдая от холодного ветра и от жара паровоза. Наши ноги были полуотморожены, грудь исхлестана ледяным ветром, а спины обожжены паровозным котлом. Кругом простиралась бескрайняя снежная равнина. Это было ужасное путешествие.

На последней станции нас всех остановил петлюровский офицер.

– Все к чертовой матери назад, – приказал он. Нам пришлось искать другой путь по проселочным дорогам, проходящим вдали от передовой. Нам удалось присоединиться к группе мелких торговцев, которые тоже пытались пересечь линию фронта и возвратиться в свою деревню. Мы ехали с ними на санях по безлюдным дорогам. На пятый день мы проехали Чернигов и оказались совсем близко от расположения красных. Все были очень напряжены, и вдруг кто-то крикнул: «Солдаты!»

К нам галопом приближалась группа молодых парней, вооруженных, но в гражданской одежде.

– Сдавай оружие! – закричал один из них. – Все, у кого будет найдено оружие, будут расстреляны.

Оружия у нас не было. Они быстро осмотрели наш багаж, но обыскивать никого не стали.

– Кто вы? – спросил один из нас.

– Красные партизаны.

Части регулярной Красной Армии были еще далеко. Встретились мы с ними лишь 31 декабря в хорошо знакомом мне Гомеле. Молодой парень в кожаной тужурке долго изучал мои документы, и они, похоже, его ни в чем не убедили. Вдруг он взглянул на меня:

– Александр!

Это был мой старый школьный друг Модель, который когда-то так добивался, чтобы в нашей библиотеке была газета «Правда».

«Боже мой, – подумал я, – а ведь с тех пор прошло только полтора года!.. А сколько перемен, сколько всего видано – перевидано».

Модель, надо сказать, быстро продвигался в среде большевиков, но когда я однажды лет через пятнадцать встретил его на московской улице, выглядел он усталым и испуганным.

– Чем ты теперь занимаешься? – спросил я его.

– Просто стараюсь выжить, – ответил он. – Меня исключили из партии за то, что я принадлежал к оппозиции, лишили работы. Заходи ко мне, и я все тебе расскажу.

Он дал мне свой адрес, но когда я через несколько дней зашел к нему, мне открыла дверь насмерть перепуганная женщина, которая сказала, что она ничего не знает и ничем не может помочь. Я больше не стал задавать ей вопросов. Шел 1935 год.

Гражданская война

По прибытии в Гомель я побежал прямо к матери домой, надеясь встретить с ней Новый год, но мне открыл дверь незнакомый человек. Мать уехала и оставила для меня письмо. Из письма я узнал, что теперь она работала в госпитале в ста пятидесяти километрах к северу. Узнал я и то, что летом умер мой отец. Я поехал навестить свою мачеху, которая сильно постарела и была в состоянии подавленности. Дом разваливался, крыльцо сломано, потолок в потеках, на когда-то безукоризненной кухне там и тут валялась неубранная посуда. Как всегда, мачеха старалась шутить со мной, но смех ее был вымученным. Мне нечем было ее утешить. Побыв с ней совсем немного, я ушел в тоскливом настроении.

С этого момента начались для меня годы беспорядочных скитаний, войны и всякого рода приключений. Советский военком поручил мне отвезти через линию фронта сообщение в Киев. Поскольку я хорошо знал этот район и говорил по-украински, это не было связано с большим риском. Линию фронта я пересек, спрятавшись в поезде, забитом репатриировавшимися немецкими военнопленными. Если бы не их печка, я бы тогда совсем окоченел.

В Киев я попал за две недели до его взятия большевиками, когда Петлюра со своей Радой снова бежал. Небольшая армия под командованием Антонова-Овсеенко, состоявшая из донецких шахтеров и харьковских рабочих, в феврале 1919 года захватила город и установила власть всеукраинского советского правительства во главе с Г. Л. Пятаковым. Но советская власть пока существовала только в городах, в то время как банды крестьян под водительством своих атаманов контролировали сельские районы. Петлюровцы подняли восстание на Подоле, а поляки – в Коростене, находящемся в сотне километров от Киева. Атаманы Струг, Зеленый, Соколовский и другие убивали в деревнях евреев; Махно и Григорьев собирали войско анархистов; генерал Деникин начинал наступление на юге. Таково было положение советской власти на Украине, когда сюда приехал Христиан Раковский, чтобы взять все в свои руки.