Записки пилота «Свинтопруля» - Александр Шевчук

Но сдаваться не хочется. Должен быть какой-то выход. Где бы взять аккумуляторы? Мощные, рабочие, тёплые. Время играет против нас. Температура падает до минус 42. Вертолёт (главное масло в редукторе) остывает всё сильнее.

Тоскливо смотрю через лобовые стёкла на буровую вышку. Потом говорю бортмеханику и бортрадисту: «А ну, два Вити, гляньте, чего это там возле буровой, вон ближе к балкам в снегу тарахтит?». Присмотрелись! Мать моя – женщина! «БАТ»! Ей богу «БАТ» («БАТ» – большой артиллерийский тягач). Тот же танк, только вместо башни с пушкой – широченная кабина и сзади кузов. Видать геологи по своим делам припёрлись на буровую. Радист и механик мухой к тягачу – уговаривать механика-водителя. Второму пилоту заняться спиртом (бартер – ты нам аккумуляторы для запуска, а мы тебе – нижайший поклон и пол литровое рукопожатие). Сам бегом к бурмастеру в балок и на телефон. Через коммутатор докричался до подбазы Возей-51. Толстый Валерка-диспетчер сквозь помехи проорал мне в трубку, что на Возее видимость 1200 метров, нижняя кромка 130 метров, а в Усинске туман, видимость 600 метров, минус 43. Я ему передал: «Если смогу запуститься, то топлива у меня хватит только до него и уйти мне больше некуда». На том связь и прекратили.

Бегом к вертолёту. А там, вовсю кипит подготовительная работа. «БАТ» подогнали к борту вертолёта. Его мощные аккумуляторы стоят уже на краю кузова. На их клеммы зацепили кабеля, вторые концы кабелей на разъёмы наших аккумуляторных отсеков. Чтобы они не соскочили, бортрадист придерживает их палкой, обмотанной резиновой лентой. Попробуем запуститься. Чехлы уже сняты с двигателей и редуктора, заглушки тоже вынули. Масло сильно остыло. Датчик показывает температуру ноль градусов. Но он стоит в самом низу редуктора, на самом деле там должно быть плюс 10—12 градусов. Масла там 210 литров, а Витя успел вчера перед выключением нагреть его до плюс 95 градусов. Главное, чтобы дюриты не сорвало. Второго пилота с огнетушителем в открытую яму в полу кабины (между механиком и радистом). Если захлопают контакторы и приплавятся, можем спалить вертолёт.

Ну, с Богом! Не замечая лютого холода в кабине, нажимаю на кнопку запуска. Сейчас посмотрим, что получится из нашей самопальной электроэнергетики! Стрелка оборотов турбокомпрессора вздрогнула, двинулась вправо по шкале. Слышно, как загудел воздух в компрессоре. Я, замёрзшей рукой, открываю кран останова двигателя. Всё внимание на обороты и на температуру газов. Загудело пламя в камерах сгорания. И сразу, резво вверх, побежала температура газов. Эх, как медленно раскручивается компрессор, а топливо горит в двигателе и температура газов уже почти на пределе. Чуть-чуть назад кран останова, это называется «отсечка», я не даю до конца набрать мощь пламени в камерах сгорания, пока нет нужного напора воздуха от компрессора. А то спалим двигатель. Слышно, как хлопают контакторы под полом кабины. «Ну, давай, давай, родной! Выходи движочек, выходи!». Движок набирает обороты, температура газов падает, и я до конца открываю кран останова. Контакторы перестают хлопать. Господи, неужели запустили?! Запустили!!! Левый двигатель на малом газе, несущий винт медленно пополз, начиная вращаться. Шарниры несущего винта промёрзли, и вертолёт начинает тяжело покачиваться на стойках шасси.

Бортмеханик, потуже завязав шапку, открыл люк наверху кабины, открыл трапы двигателей и редуктора, вылез наверх и пополз по трапам, осматривая дюриты, нет ли где течи масла. Прилез обратно, закрыл трапы и люк и уселся на своё место. Вроде всё нормально.

Теперь от генератора запущенного левого движка запустили правый. Оба двигателя на малом газе. Убрали свою доморощенную электросеть от борта, отдали аккумуляторы механику-водителю тягача, помогли установить их. Свои аккумуляторы воткнули на место. Рассчитались с большой благодарностью с механиком-водителем «БАТа», вручили ему наше стеклянное «мерси». Тягач уехал. Дверь вертолёта закрыта. В промёрзшем насквозь, качающемся вертолёте, сидят пять замёрзших лётчиков и думают. Бортмеханик открыл ленты перепуска и из рукава в кабину пошёл тёплый воздух. Прогреваться мы будем долго. Пока в редукторе масло нагреется до плюс 30 градусов, пока прогреются промежуточный и хвостовой редукторы, и можно будет работать педалями. Минимум полчаса займёт эта процедура. За бортом минус 42.

Объясняю экипажу ситуацию. На Возее-51 сейчас видимость 1200 м, нижняя кромка 120 метров, минус 43. Возей находится в яме, значит над буграми ещё ниже – метров 80. Не исключено, что пока мы будем прогреваться и лететь до подбазы, видимость может упасть до метров 800, а нижняя кромка – это не облака, а видимо слой инверсии держит плёнку от дымов из труб и выхлоп тягачей и тяжёлых машин на Возее. В Усинск идти бесполезно, там тоже туман, да и не дотянем мы до Усинска. Можно, конечно, прогреть вертолёт до предела и выключиться и остаться здесь ещё. Но только зачем мы с такими муками запускались?

Экипаж напряженно думает, оценивая всё сказанное мною. Я говорю:

«Если лететь, то надо будет работать на заходе, как часы. Выйдем на Возей-51 без снижения, на бугре горит факел – жгут попутный газ. Его мы увидим по любому. Выходим на факел с курсом 320 градусов, ставим скорость 80 км в час, высота 100 метров и плавно снижаемся и гасим скорость. Потихоньку. Ровно через минуту мы будем посреди загрузочной площадки. Там препятствий нет, зацепиться не за что. Зайти надо с первого захода, потому что, снизившись, мы паром от двигателей и лопастями наделаем такого тумана, что сами себе закроем площадку на веки вечные. А с загрузочной площадки переместимся на свой щит №3!».

Экипаж думает. Я говорю, что нарисовал им самый сложный вариант и надеюсь, что к нему не придётся прибегнуть. Но всё равно прошу быть очень-очень внимательными и собранными, потому что мне на заходе понадобится вся их помощь. И ещё – от Возея мы уже не сможем вернуться и сюда. Топлива тоже не хватит. Хлопцы мои думают всё сосредоточеннее. На Возее-51 есть привод, но он стоит прямо возле домиков и покажет нам направление на подбазу, а помощи при посадке от него никакой. Я не давлю на экипаж, терпеливо жду. Времени ещё вагон, вертолёт только наполовину прогрелся.

Наконец-то, вразнобой, по одному, мои орёлики говорят: «Надо лететь!».

Вертолёт прогрелся, все системы работают нормально. Температура и давление масла в редукторах, в двигателях в норме. Гидросистемы проверены – работают исправно. Всё, взлетаем!

На высоте 500 метров тепло, всего минус 28. Прямо таки «спека неможливая». Солнце висит низко над горизонтом, от лесов на земле длинные тени. Местами над тундрой висят пятна тумана. Но погода в целом нормальная. На полдороге до Возея-51 переходим на его частоту, сообщаем высоту полёта и время прибытия. Валера-диспетчер отзывается, информацию принял и после некоторой паузы в наушниках звучит его хрипловатый голос: «Восемьсот». Это для меня, и я прекрасно его понял. Видимость на Возее восемьсот метров. Ну что ж – терпимо. Ехать ещё минут десять. Я уже вижу то место, где должен быть Возей-51. Там сплошное белое одеяло. По крайней мере, издалека так именно и выглядит. Держим курс на привод. Строго под нами просматриваются пятна леса, изредка мелькнёт просека в лесу.

Осталось минуты четыре. В наушниках опять напряжённый голос Валеры-диспетчера: «Триста!». И тишина. Объяснять ничего не надо. Экипаж прекрасно всё слышал и всё понял: видимость 300 метров. На меня из своей кабины смотрит штурман, краем глаза вижу, как второй пилот Виталя Кривошей, повернул голову и смотрит на меня. Оглядываюсь назад и натыкаюсь ещё на две пары глаз. Механик и радист тоже внимательно смотрят на меня.

«Ну что ж, мужики, делаем, как я говорил. Выходим на факел с курсом 320 и далее всё по плану. Работаем внимательно. Поехали». Всё, разговоры кончились.

На факел вышли, курс в норме, снижаемся. Я открыл левый блистер, потому что он заиндевел изнутри, и я не увижу землю. Один глаз влево – в блистер, один вправо – на приборы. Второй пилот Виталя вцепился в авиагоризонт. Он не даст мне завалить вертолёт. Земля где-то рядом, но я её пока не вижу. Машина старая, без автопилота, топлива мало, центровка задняя, нос задран. Штурман молчит. Ни скорость не говорит, ни высоту.

«Штурман!!!». Молчит, как сыч. Взгляд на него. Сидит белый, тупо уставившись в свою приборную доску. Глаза никакие. Мимо его носа, за лобовым стеклом штурмана краем глаза вижу какое-то движение. Голову влево, взглядом зацепился за землю, она рядом метрах в двадцати, загрузочная уходит под нас, но скорость ещё около семидесяти и я её не успеваю погасить – нас вынесет на второй щит, а там стоит «восьмёрка».

Поэтому взял шаг, пошёл на второй круг. Но вверх не ухожу. Главное землю не потерять. Видно только под собой. Скорость не больше семидесяти, чтобы не врезаться во что-нибудь. Но и не меньше 50 – иначе кабину накрывает паром от двигателей. За бортом опять минус 43, мы у самой земли. Понял – штурмана у меня нет, он мне не помощник. Буду заходить сам. На той стороне, откуда мы заходили, я напылил и всё закрыл ещё более густым туманом.