Люди, ангелы и микросхемы - Виталий Вавикин

Как-то раз Туке отправится в бар «Гамбит» на встречу с Анакс в тот день, когда телевидение в капсуле сообщит ему о беспорядках. На экране мелькнет улица, где находится «Гамбит», но когда Туке прибудет на встречу, ярус будет тих и спокоен.

– Удивлена, что ты вообще смотришь новости, – скажет на работе Нова Арья, когда Туке пожалуется на телевизионную дезинформацию.

Они долго станут разговаривать о том, какой была жизнь прежде, делая особый акцент на вышедшем из-под контроля авторском праве, когда под запретом стали не только бренды, а фразы и даже просто слова или нотные аккорды. Это похоронило литературу и музыку, но вдохнуло жизнь в нейронные модуляторы, использование которых всегда вызывало бурные споры, но не привело еще ни к одному запрету, если не считать строгого преследования распространителей нейронных наркотиков…

Потом как-то незаметно разговор Туке и Новы Арья перетек в поздний ужин, прощальные объятия, дружеский поцелуй… Вернее, сначала дружеский, а потом… В общем эту ночь они проведут вместе в ближайшем к агентству отеле, а утром притворятся, что ничего не было. Это случится спустя три месяца после того, как Туке откажут в прыжке во времени, и за две недели до начала подготовки к его следующему прыжку.

– Вижу, что вас что-то по-прежнему беспокоит, – скажет после очередного нейронного сеанса психоанализа Маре Ковач.

Туке не станет врать и расскажет о своей связи с Арья.

– Так вас беспокоит случайный роман с коллегой? – растеряется психолог.

– Меня снова отстранят от прыжка? – спросит Туке.

– Нет. За такое не отстраняют… Порицают, но не отстраняют, – она все еще будет хмуриться, но разрешение на прыжок Туке получит.

Это не будет случайностью или удачей. Это будет расчетом. За две недели до сеанса у Маре Ковач, Туке встретится с Анакс и попросит ее достать кодекс нейронных психологов и, если удастся, личный договор и должностные обязанности Ковач, после того, как та заключила договор с агентством прыжков во времени. Анакс достанет все, что у нее попросят, только стоить это будет Туке больше, чем самая изысканная партия синтетических наркотиков, которую он когда-либо приобретал.

– Не жалеешь? – спросит Анакс. – Столько денег выкинуто на ветер.

– Если мне удастся обмануть Ковач, то это даже мало, – скажет Туке.

Его связь с Арья состоится раньше, чем он поймет, как действовать на сеансе у Ковач. Проверит Туке и то, какие последствия может повлечь информация о связи с коллегой. Последствия для него. Последствия для нее. Вернее, никаких последствий, если быть точным. Косые взгляды не убивают, да и не могла Ковач разглашать подобную информацию.

– Ну что, снова вернешься домой вместо того, чтобы прыгнуть в прошлое? – спросит в последний день прощальной вечеринки Рени.

Туке так и не поймет шутка это или нет, потому что с одной стороны Рени будет улыбаться, а с другой требовательно ждать ответа.

– Надеюсь, что не вернусь, – честно скажет Туке.

Волнуясь перед прыжком, словно в первый раз, он откажется от алкоголя и наркотиков. Даже сигарету не выкурит на прощание. Быть призраком в действительности, оказывается, иногда не так уж плохо. Особенно если мир, который ждет тебя, нравится тебе, а то, что ты оставляешь, уже успело стать пресным и ненужным.

– Навестишь меня, как только выйдешь из реабилитации? – спросит Нова Арья. – Можно будет выгадать пару дней… Рени ведь не знает точных сроков…

Они расстанутся на полуслове, полувзгляде. Была ли Нова Арья лучше Рени? Нет. Хуже? Тоже нет. Они обе были из настоящего. Обе реальны. И этим они проигрывали той, за кем наблюдал Туке – девушке из забытого двадцатого века.

Он прыгнет к ней в последнюю неделю лета. Вернее, прыгнет в ее эпоху – агентство лишь доставит его в сухую пустыню, где семьсот лет назад цвели апельсиновые рощи и формировался художественный центр мира. Да и о лете Туке вспомнит, только когда окажется в 1965 году. Призрак в каньоне Лорел.

Спустя века землетрясения изменят это место, поэтому агентство установит свой лагерь недалеко от бывшего водохранилища. Сознание Туке покинет реальность, покинет пустыню и мертвые земли. Переход окажется безболезненным, лишь неприятный холод заберется под кожу и долго будет вызывать зуд. Не поможет и яркое солнце прошлого, в котором очутится Туке, хотя он и станет чувствовать его жар. Вообще это будет всегда казаться ему странным – люди не видят его, он может пройти сквозь них, и они не обернутся, а вот он…

Нет, он не может прикоснуться к ним, не может вступить в контакт с миром, но вот чувства… Чувства обострены до предела. Все чувства, хотя законы прыжков в прошлое отрицают, что хронограф способен на подобное. По их мнению, можно лишь слышать и видеть – все. Психологи, как Маре Ковач, окрестили этот эффект «генетическая память». Они уверяют, что это подобно «фантомным болям», когда человек лишившись, например, руки, чувствует зуд в пальцах.

Конец ознакомительного фрагмента.