Хевен, дочь ангела - Вирджиния Эндрюс

– Том, я не хотела доставлять тебе неприятность разговором на эту тему.

– Какая там неприятность! Я же прекрасно знаю, что когда папа смотрит на меня, то думает: хорошо, если бы я был похож больше на него, чем на маму. И все-таки, Хевенли, пока моя внешность нравится тебе, я доволен.

– Что ты, Том, все девочки говорят, ты дьявольски красив.

– Это только девчонки могут так сказать: «красивый» и добавить – «дьявольски», в результате же – вся красота на нет, правда?

– Ох, эти зеленые глаза! – Я обняла Тома, потом склонила голову ему на грудь. – Мне очень жалко маму, она вся измотанная, да еще такая грузная на вид и неповоротливая, я как-то раньше этого не замечала. Мне так стыдно, что я ей недостаточно помогала, могла бы и побольше.

– Ты и так помогаешь будь здоров как, – буркнул Том и отстранился от меня, когда показался Логан. – А теперь улыбайся и делай довольное лицо, потому что ребятам не нравятся девчонки, у которых полно проблем.

Внезапно из-за деревьев показалась Фанни. Она вдруг резко бросилась к Логану, словно шестилетняя малышка, а не развитая физически девушка тринадцати лет. Логану оставалось либо схватить ее, либо упасть.

– О, сегодня ты особенно красив, – вкрадчивым голосом пропела Фанни, пытаясь поцеловать его, но Логан выпустил ее из рук и, с силой оттолкнув от себя, подошел ко мне.

В этот день Фанни то и дело крутилась перед глазами, шумела, отпугивая рыбу, и все время требовала к себе внимания, так что вторая половина воскресенья, обещавшая быть приятной, оказалась основательно испорченной. Наконец, ближе к сумеркам, Фанни отбыла в неизвестном направлении, оставив нас с тремя рыбешками, которые и тащить домой не стоило. Логан бросил их обратно в воду, и рыбки юркнули в глубину.

– Дома увидимся, – сказал мне Том и исчез, оставив нас с Логаном вдвоем.

– Что произошло? – спросил он.

Я сидела, задумчиво глядя на игру розовых оттенков заката в воде. Скоро их сменит темно-красный цвет – как цвет той крови, что прольется при рождении нового малыша. Память выдала мне мельком воспоминания обо всех предыдущих родах.

– Хевен, да ты меня не слушаешь.

Я не знала, стоит или не стоит говорить Логану о таких довольно-таки интимных вещах, но у меня все вышло само собой, как будто я не могла держать от него никаких секретов.

– Я боюсь, Логан, боюсь не только за Сару и ее ребенка, но и за всех нас боюсь. Иногда, глядя на несчастную Сару, я думаю, сколько она может выдержать такую жизнь? И если Сара уйдет – а она поговаривала насчет того, чтобы бросить отца, – то малыша оставит на меня и мне придется взять на себя все заботы о нем. Бабушка мало что может, разве только вязать, вышивать да дорожки плести.

– А у тебя и без того, как я понимаю, забот хватает. Но, Хевен, разве ты не знаешь, что все воздастся? Ты не слышала, что говорил сегодня в церкви преподобный Вайс о кресте, который несет каждый из нас? Помнишь, он сказал, что Бог никогда не позволяет нести непосильный крест?

– Может, оно и так, но в данный момент Сара чувствует, что ее крест тянет на всю тонну, и вряд ли ее можно в чем-то обвинить.

Мы медленно шли в направлении нашего дома, расставаться не хотелось.

– Ты и сегодня… не хочешь задать мне никакого вопроса? – запинаясь, спросил Логан.

– В другой раз… может быть.

Логан остановился:

– Я хотел бы пригласить тебя домой, Хевен. Я сказал своим родителям, какая ты чудесная и хорошенькая, но им следует посмотреть на тебя и поближе познакомиться, чтобы оценить мой выбор.

Я несколько отпрянула от него, досадуя и на Логана, и на себя: «Почему бы ему не оставить нас, Кастилов, в покое с нашими проблемами, нищетой и стыдом?» И тогда он быстро шагнул ко мне, неловко схватил и чмокнул в губы. Я вздрогнула от неожиданного прикосновения его губ. Логан выглядел как-то необычно при вечернем свете.

– Спокойной ночи. И не волнуйся ни о чем. Я всегда буду рядом, когда тебе понадоблюсь.

С этими словами он стал спускаться по тропинке, направляясь в сторону чистых и ухоженных улиц Уиннерроу. Потом он поднимется по ступенькам в свою квартиру прямо над аптекой Стоунуоллов, в светлые и приятные помещения, обставленные современной мебелью, с водопроводными кранами, туалетом со смывом, даже двумя. Сегодня вечером он будет смотреть с родителями телевизор. Я следила за ним, пока он не исчез из виду, и пыталась представить себе, что же это за ощущение – жить в чистых комнатах с цветным телевизором. О, конечно, это в тысячу раз лучше, чем здесь, это уж точно.

Меня занимали сладкие мысли о Логане и его поцелуе, поэтому я не заметила, как пришла в нашу хижину – и очутилась словно на поле битвы.

Отец был дома. Он мерил переднюю комнату и метал в Сару злые взгляды, словно всаживая в нее ножи.

– Почему ты позволила себе опять забеременеть? – кричал он на нее, ударяя шляпой по тыльной стороне ладони.

В гневе он стукнул кулаком по стене, отчего с полки соскочили несколько чашек и разбились о пол. А лишних чашек у нас и так не было.

Отец был ужасен в своем гневе. Страшно было смотреть на него, когда он метался по комнате, слишком маленькой, чтобы дать развернуться своей энергии.

– Я работаю теперь днем и ночью, чтобы тебе и твоим детям было что есть! – бушевал он.

– А ты что, тут ни при чем, да?! – выкрикнула Сара, тряхнув распущенными рыжими волосами, которые обычно были собраны сзади лентой.

– Я же дал тебе принимать эти таблетки! – шумел отец. – Я плачу за них такие деньги! Думал, у тебя хватит ума прочитать, как ими пользоваться!

– А я и так все их приняла! Я что, тебе не говорила разве? Все проглотила, ждала, что ты придешь домой. А когда пришел – таблеток не было.

– Хочешь сказать, что ты их съела все зараз?

Сара вскочила со стула – одного из шести наших жестких, угловатых, неудобных стульев – и стала говорить, потом снова присела.

– Я забываю… все время забываю… вот и решила проглотить все, чтобы не забыть…

– О господи! – простонал отец. Его темные глаза уставились на нее со злостью и презрением. – Дура! Я же сам читал тебе инструкцию!

С этими словами он ударом распахнул дверь и вылетел из дому. Мы остались сидеть на полу: я и Том с Кейтом и Нашей Джейн на коленях. Наша Джейн уткнулась личиком в Тома и плакала. Она всегда плакала, когда родители ругались между собой. Фанни свернулась калачиком на своем тюфяке, зажав уши ладонями и крепко зажмурив глаза. Бабушка и дедушка, давно привыкшие к ссорам, сидели в качалках, мерно покачиваясь и с безразличием глядя в пространство.

– Люк вернется, он будет заботиться о тебе. – Бабушка стала понемногу успокаивать плачущую Сару. – Он ведь хороший парень, он сразу простит тебя, когда увидит твоего новорожденного.

Сара, всхлипывая, принялась готовить еду – нашу последнюю на сегодняшний день. Я поспешила помочь ей:

– Посиди, мама, или иди ляг, я сама приготовлю.

– Спасибо тебе, Хевен… Только мне надо чем-нибудь заняться и отогнать мысли. А я его так любила! Ой, как же я любила этого Люка Кастила! Вот никогда не думала не гадала, что он не умеет никого любить, кроме себя…

Вечером, после ужина, Фанни прошептала мне:

– Я уже начинаю ненавидеть этого нового ребенка. На кой он нам сдался. Мама уже стара для детей… Вот мне – пора иметь ребенка.

Я взметнулась, услышав такие слова:

– Никакого тебе ребенка не надо! Фанни, ты обманываешь себя, думая, что раз у тебя будет ребенок, значит ты уже взрослая и свободная. Ребенок свяжет тебя куда больше, чем зависимость молодости, так что ты смотри там, не доиграйся со своими мальчиками.

– Ты же ничего не знаешь! Мне что, в первый раз, что ли? Ты в десять раз больше ребенок, чем я. А вряд ли ты понимаешь, о чем я говорю.

– Так о чем ты говоришь?

Фанни всхлипнула и уцепилась за мою руку:

– Не знаю… Просто так многого хочется, а у нас ничего нет. Просто тошно! Можно же как-то выкрутиться из этой жизни. У меня нет настоящего парня, как у тебя. Никто из ребят не любит меня, как тебя Логан. Хевен, помоги мне, прошу тебя, помоги.

– Помогу-помогу, – успокаивала я Фанни, прижавшуюся ко мне, хотя не знала, чем я могу помочь. Разве что молитвой.

Жаркие августовские дни летели, казалось, слишком быстро. Последние недели беременности Сары были довольно-таки мучительными для нее. Для нас всех тоже, хотя отец показывался дома чаще, чем раньше. Он перестал ругаться, похоже смирившись с мыслью, что Сара принесет еще пять-шесть детишек, пока будет способна рожать.

Она тяжело ступала по нашей хижине и часто трогала красными мозолистыми руками живот, без особой радости вынашивая своего пятого ребенка. Сара или бубнила молитвы, или отдавала приказания, а проявления ласки, и без того редкие для нее, остались в прошлом. Позже грубоватая простота ее манер, с которой мы срослись, уступила место тревожному молчанию, отчего нам становилось еще неуютнее.