Спасти Отчизну! «Мировой пожар в крови» - Герман Романов

— Это почему же, Константин Иванович, позвольте осведомиться?

«Будто ты не знаешь?! Зачем мне-то ваньку валять?! Эх, Виктор Николаевич, гнать вас поганой метлой давно нужно, только Вологодский до последнего момента в „паритет“ свой с вами играл». — Мысли были злые, но генерал ответил с любезностью в голосе. В Пепеляеве он сам нуждался для большой игры в Москве с Троцким, хоть и в совсем ином качестве, а потому приходилось быть сейчас крайне обходительным.

— Китайцам мы платим золотом, и оно уходит за Амур. Корейцы же бегут с родины, селятся здесь навсегда. Потому им нужно наше подданство, и за него они вкалывают на шахтах три года или два года честно тянут лямку в Маньчжурских батальонах. Кстати, хорошие солдаты, и жалованье у них намного меньше, чем у тех же китайцев. Что в армии, что на шахте. Правда, головной боли для Петра Васильевича добавилось.

Пепеляев пожал плечами — корейская проблема и его ведомству крепко трепала нервы. На одном Дальнем Востоке проживало свыше полусотни тысяч бывших жителей Страны утренней свежести, сбежавших от японских оккупантов. Почти десятая часть населения Приморья. И все эти годы с ними не знали, что и делать — ни при царе, ни при Колчаке.

Сейчас выход нашли — нуждаясь в дармовой рабочей силе и солдатах, корейцам дали отличную возможность быстро заполучить сибирское подданство. Но тут японцы, мать их за ногу, встали во вторую позицию и потребовали у Сибирского правительства выселения всех беглецов обратно в Корею.

Положение хуже губернаторского — ссориться со Страной восходящего солнца было чревато определенными последствиями. Хорошо, что выход нашелся — Сибирь велика, на одном Приморье свет клином не сошелся…

— Тронулись, Константин Иванович!

Вагон дернулся, мимо окна стало медленно проплывать здание вокзала. Затем последовали стены пакгаузов, сложенные из красного кирпича. Арчегов надавил на кнопку звонка. Не прошло и пятнадцати секунд, как в дверях появился ординарец.

— Принесите, пожалуйста, чая. И дорога долгая, и разговоры такие же будут. Вы согласны со мною, Виктор Николаевич?

Никольск-Уссурийский

Генерал-майор Григорий Михайлович Семенов жадно вдыхал влажный теплый воздух, отличный от сухости родного Забайкалья. Он снова вернулся к первому месту военной службы, которую начал почти десять лет назад в 1-м Нерчинском казачьем полку Уссурийской конной бригады.

Тогда молодой хорунжий служил младшим офицером вместе с бароном Унгерном в сотне, которой командовал есаул Оглоблин, нынешний атаман Иркутского казачьего войска.

Лихо их побросала судьба за годы войны. Отправились на фронт отсюда, но там разлучились, когда Прокопий Петрович 3-й Верхнеудинский полк под командование получил на Кавказском фронте. Думал, что развела судьба, ан нет. Аккурат перед Февральской революцией Семенов получил назначение именно в этот полк Однако служили вместе недолго — полковник Оглоблин, видя развал армии, разложенной революцией, уехал в Иркутск, где с нескрываемой радостью, хотя и с понижением в должности, принял местный казачий дивизион, в котором начинал службу задолго до войны с Китаем, как раз в год рождения будущего «властелина Забайкалья».

А самого Семенова грязный революционный поток вознес на гребень. Молодой подъесаул, кавалер ордена Святого Георгия 4-й степени и Золотого Георгиевского оружия, оказался в столице, где предложил Керенскому начать формирование полков из инородцев, ранее не служивших. А заодно вызвался арестовать или убить Ленина — в Петрограде как раз шел июль, и большевики начали свое первое вооруженное выступление.

Верховный главнокомандующий, которого за глаза русские офицеры «главноуговаривающим» окрестили, оказался тряпкой и от предложения пустить «в распыл» политических оппонентов категорически отказался. Но идея формировать национальные части ему понравилась, и подъесаул выехал из столицы с вожделенным приказом немедленно начать комплектование в Верхнеудинске Бурят-Монгольского конного полка, которым ему самому и предстояло командовать в будущем.

Однако до октября удалось набрать только один эскадрон, а там большевики совершили свой переворот, и местный ВРК приказал распустить полк. Семенов отправился в Иркутск и там чуть не попался — его хотели арестовать, но выручил атаман Оглоблин, помогший бежать за Байкал и давший пятерых иркутских казаков в сопровождение. И не зря — станичники его буквально спасли от беды на вокзале в Верхнеудинске, одними шашками разогнав полуроту солдат, что, получив телеграмму из Иркутска, явились на станцию для ареста мятежного есаула.

Дальше начались приключения — с примкнувшим немцем-есаулом бароном Унгерном и горстью иркутских и забайкальских казаков Семенову удалось захватить пограничную станцию Маньчжурия, разоружив тысячу с лишним солдат. И в подчинении у него были вчерашние сослуживцы — барон Унгерн и бежавший из Иркутска, после того как в декабре юнкера и казаки сложили там оружие, атаман Оглоблин.

— До сих пор поверить не могу, — прошептал генерал, вспоминая те горячие деньки, когда он первым в Забайкалье вступил в борьбу с красными. Но то было очень давно, а сейчас Григория Михайловича душила «жаба» — обычная, понятное дело, зависть.

Барон Роман Федорович Унгерн фон Штернберг сделал стремительную карьеру после того, как вышиб своими азиатами в мае этого года китайцев из Монголии. Чистокровный немец, бывший «даурский ворон», ловко научился носить таарлык и продолжал избивать ташуром провинившихся перед ним. Правда, свой пыл остзейский садист сейчас умерил. Нос по ветру держит, сволочь, на Иркутск постоянно поглядывая. Сейчас барон уже командующий монгольской армией из трех кавалерийских дивизий, имеет чин, равный генерал-лейтенанту.

Атаман Оглоблин так и остался атаманом, только число станичников увеличилось впятеро, чуть ли не восемьдесят тысяч населения у него в войске. Потому и «генерал-лейтенанта» недавно получил, обогнав Семенова в чине. А ведь и он еще в декабре был жалован верховным правителем в производстве, вот только этот сукин сын Арчегов ему генеральские погоны тогда на полковничьи поменял. Обидно до слез, тем более что красных все-таки из Сибири вышибли!

Казалось, что фортуна снова обернулась к бывшему атаману лицом, как он посчитал три месяца назад. В мае вовремя сообразил нужную сторону занять, услугу последнему императору оказал.

Оценили?! Хрена горького!

С Верхнеудинска услали в Приморье с одним Селенгинским уланским полком, назначив командиром отдельной Уссурийской конной бригады, в которой он и начинал когда-то свою службу. Вроде как повышение, вот только шашек под его командованием едва ли было больше, чем в прежнем Нерчинском полку. Кроме семи сотен бурят, принял здесь малочисленный Приморский драгунский полк, заодно влив в него конных егерей полковника Враштеля, переданных под командование. В них вместе и шестисот клинков не набиралось.

Смешно!

И обидно, ведь следующий чин он точно никогда не получит, слишком сильны в штабах его недоброжелатели. И Арчегов, как назло, вместо поездки в Приморье в Москву едет, видно, понравилось высокопревосходительству с красными упырями переговоры вести.

Недаром слушки нехорошие по армии ходят, что его теще целый вагон всякого добра большевики одним махом подарили и на глазах несчастных и раздетых родителей, жен и детей офицеров, что вместе с ней в других вагонах, битком набитых, ехали, со всем обхождением и отличным харчем в Сибирь отправили.

Неужто это правда?! Или красная пропаганда?

Головинская

— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство!

— Зачем официально?! Рад вас видеть, Прокопий Петрович! — Арчегов обменялся с генералом Оглоблиным крепким рукопожатием и по привычке огляделся по сторонам.

Казачья станица Головинская вытянулась вдоль железной дороги на добрую версту — большие, добротные дома, сложенные из бревен, крыши многих накрыты листовым железом, золотистая маковка церкви приветливо отблескивала в солнечных лучах.

Зимой «Головинка» казалась ему совсем другой — серой, спрятавшейся в защитном коконе от революционного лихолетья. Да оно и понятно — сама станица и два ее поселка, Корхово и Занина, располагались почти рядом, по сибирским меркам, с Черемхово, а такое соседство поневоле в страх бросит. Тем более что в станице тогда проживало чуть более тысячи человек войскового сословия, от мала до велика, а только одних красногвардейцев и партизан в шахтерском городе было чуть ли не вдвое больше.

— Константин Иванович, мы вас чуть ли не с самого утра ждем-с. Молебен отслужить надобно…

— Никаких молебнов, Прокопий Петрович. Мы путь заблокировали, тут даже разъезда нет, в поле стоим. У нас на все полчаса есть, извините великодушно.