Необычное задание - Бортников Сергей Иванович

— Слышь, Боря, ты ничего не переиначил? — недоверчиво покосился на старшего коллегу Ярослав. Даже ему — философу если не с мировым, то с международным именем — не были ведомы такие подробности.

— Нет. А что? — удивился археолог.

— Чирикаешь ты, конечно, гладко и сладко, — точно царь полей. Я имею в виду птицу. Соловья.

— Кто на что учился.

— Только чепуха все это.

— А вот и нет. Чистая, как у нас, русских, говорят, правда!

— Так давай еще про их несметные богатства какую-нибудь байку расскажи…

— Черт… Как в воду глядишь. Именно это я и собираюсь сделать.

— Правда?

— Еще бы… Ладно, вернемся к делу. Кроме всего прочего, в любимую Павлом Первым Гатчину тогда же перекочевали главные святыни рыцарского ордена: Филермская икона Божией матери, частичка Древа Животворящего Креста и десница (правая рука) Иоанна Крестителя. После Гражданской войны эти, а также другие мальтийские реликвии были вывезены из России белогвардейским генералом Николаем Юденичем, который, в свою очередь, передал их на хранение живущей в эмиграции великой княгине Ольге Александровне — полной тезке твоей супруги и дочери императора Александра Третьего. Та переправила все бесценные артефакты в Белград…

— А Мыльниковы здесь каким боком? — заметив на схеме знакомую фамилию, осмелился задать резонный вопрос Плечов.

— Юрий Николаевич — его отец, а Николай Дмитриевич — дед. Тоже высокопоставленные масоны. Это они вместе с настоятелем гатчинского собора Иоанном Богоявленским в сопровождении графа Игнатьева вывезли реликвии сначала в Эстонию, а затем — в Данию, к матери последнего русского царя Марии Федоровне.

— Блин, — припомнил еще одно любимое изречение, часто заменявшее ему более крепкие русские слова, Ярослав. — Павел Первый, госпитальеры, Юденич, Иоанн Богоявленский, Мария Федоровна с полной тезкой моей супруги — Ольгой Александровной… Полная, черт побери, каша… Без ста грамм точно не разобраться!

— Так в чем дело? Пошли.

— Куда, господин Великий магистр? На Мальту?

— К тебе ближе… Быстрее будет!

У входа в подъезд стояла знакомая машина, в салоне которой не было никого.

"Значит, Леха уже у нас дома; по привычке улепетывает за щеки любимые пироги — аж за ушами трещит!"

…Копытцев и вправду сидел за столом в своем любимом кресле, но справа от него активно жевал шанежки еще кто-то, лицо которого заметить было нельзя, — лишь повернутую к входной двери спину.

Бог мой, неужели Альметьев?

Что-то зачастил он в последнее время…

Интересно, с какой стати?

— А вот и я! — Ярослав, как ранее Алексей, насадил шляпу на привычное место — "шпиль" одиноко стоящей в коридоре вешалки — и шагнул в родную кухню. — Что, проводить меня в путь-дорожку собрались, братцы?

— Так точно! — поворачиваясь лицом к другу, по-военному рявкнул Николай (а это был именно он). — Ты уж извини, что мы здесь сами хозяйничаем: Ольга с малышом возится: раскашлялся он после дневного сна.

— Ничего. Мы и без нее управимся… Вчетвером… Борис Александрович, ты где?

— Да здесь я, здесь, — донесся бодрый возглас из коридора.

— Опачки! Вся компания в сборе, — довольно констатировал Алексей. — Может, в домино сыграем?

— Лучше в подкидного — два на два, — оживился Альметьев, в далекой студенческой юности заработавший славу заядлого игрока. Что в футбол, что в волейбол, что в карты, что в городки…

— В дороге наиграетесь. Один на один! — явно затеял какую-то "аферу" комиссар. Иначе зачем несет такую откровенную пургу? — Завтра чтобы ждал меня у подъезда. В условленное время!

— Шесть часов утра?

— А что? Слишком рано?

— Нет. В самый раз будет.

— Спасательный круг не забудь. Мало ли что на воде случиться может…

— Ты что, запамятовал? Я очень хорошо плаваю!

Сигналить Копытцев не стал — времечко-то раннее, большинство обитателей элитного профессорского дома еще с вожделением досматривают сладостные утренние сны.

Однако долго трепать нервы в ожидании лучшего друга ему не довелось: Ярослав услышал звук работающего двигателя и выскочил из подъезда, где он грелся последние минут десять — пятнадцать (ночью в Москве сильно похолодало — до ноля, а местами и до минус одного градуса). Рванул на себя дверцу и полез в машину на свое практически уже законное переднее место, когда вдруг ощутил на спине чей-то взгляд.

Опять Альметьев?

Что за чертовщина?!

— Колян, дружище… Какими судьбами?

— Потерпи немного, — зевнул и потянулся (до хруста косточек) тот, пока Алексей Иванович выруливал со двора. — На Речном вокзале товарищ комиссар все тебе доходчиво объяснит.

— Лады! — скривил рот в пренебрежительной улыбке секретный сотрудник.

Такие расклады были ему совсем не по душе. Неизвестность в работе разведчика, пожалуй, самая пугающая штука!

Поэтому на протяжении всего пути Плечов молчал.

Впрочем, как и все остальные "заговорщики".

Ну вот, наконец, и Южный порт. Какой-то странный одинокий катер у причала — нескладный, угловатый, с облупившейся краской по бортам. И капитан, в отличие от своего судна — крепкий, ухоженный, с седой длинной бородой и курительной трубкой в дюжих руках (ну прямо как с дореволюционной открытки!), поджидавший пассажира (или пассажиров?) прямо на мостике.

— Привет, Кириллович! — издали помахал ему рукой Копытцев.

Морской (а может, все-таки речной?) волк даже не соизволил улыбнуться в ответ — лишь приподнял чуть выше свое чадящее изделие и в очередной раз затянулся ароматным дымком, запах которого, казалось, мигом распространился по всей столице.

— Ты, Николай Петрович, — Алексей резко повернулся в сторону отставного диверсанта, — дуй скорее на борт, пока мы с Ярославом посекретничаем немного.

— Есть! — выпалил Альметьев и, схватив два огромных баула, до поры до времени покоящихся в багажнике автомобиля, бодро направился к трапу. — Только недолго, пожалуйста! Не люблю я эти прощанья-расставания и прочие телячьи нежности.

— Это как получится… — Копытцев приобнял тайного агента за плечи. — Удивлен?

— Не то слово! — сухо и, казалось бы, равнодушно выдавил его оппонент.

— Мы изучили биографию твоего друга и пришли к выводу: наш человек. Храбрый, честный и, что немаловажно, преданный. К тому же неплохо подготовленный на ниве кулачного противостояния с врагами.

— А я что говорил?

— Поэтому высшее руководство и решило, что вам лучше действовать в паре.

— Выходит, не доверяете? Побаиваетесь, что сопру все эти десницы с образами и растворюсь на необъятных просторах Вселенной? — с явной обидой в голосе пробурчал Плечов. Раздраженно и огорченно одновременно.

— Нет, — невозмутимо возразил комиссар, прежде чем выдавить живую, искреннюю и такую располагающую улыбку, давно ставшую "притчею во языцех". — Дело непростое, я бы сказал даже — архисложное. Не только найти христианские святыни и вернуть их при первой же возможности Русской православной церкви, всему нашему многонациональному народу, но и сберечь людей. Самого Мыльникова, его отца, который все это затеял…

— Он жив?

— Да. Мается в эмиграции уже четверть века. Если его сын все-таки предоставит неопровержимые данные по местонахождению сокровищ, придется выезжать за границу. А там… Наши друзья американцы, которые даже в Москве пытаются вести себя, как дома… Нет, одному тебе явно не управиться.

— Альметьев знает о моей службе в органах? — не очень вежливо перебил своего начальника Ярослав Иванович, пытаясь выяснить все нюансы спецоперации еще до начала ее решающей фазы.

— Нет, конечно… Ты для него — старый товарищ, обычный сокурсник, вдруг выросший в знаменитого философа, а он, по сути, — неудачник в науке, зато преуспевающий… — Комиссар запнулся, подбирая подходящее слово, но, похоже, так и не справился с задачей: — В общем, головорез, боец невидимого фронта… Твоя охрана и служба безопасности в одном-единственном лице… Даром, что ли, в ОМСБОНе подвизался?