Теплые вещи - Михаил Нисенбаум

– Другого раза не будет, – сурово говорю я, поворачиваюсь и иду. И оттого, что ответ вышел таким глупым, еще хуже.

На втором уроке я достаю из готовальни циркуль и с гордо выпяченным подбородком невозмутимо перечеркиваю глубокими царапинами только что написанные инициалы. Венера Абдулина с соседнего ряда смотрит на меня с удивлением и крутит пальцем у виска. На манжете рубашки – алые пятнышки. Прекрасно.

Покуда я обживал свою трагедию, в натопленных классах сочинялась совсем другая драма. Заварили эту кашу Наташа Зосимова и Надя Перчук. Есть такие бойкие девушки, которые принимают чужие заботы близко к сердцу. То есть чувствуют чужое как общественное, а общественное – как свое личное. Из них получаются хорошие сестры милосердия, председатели месткома, депутаты, вообще руководители. В самом малом масштабе – сплетницы, но это уж по вине несчастных обстоятельств, конечно.

Недовольство ветреной Машкой Вольтовой и сочувствие влюбленному в нее Алеше Ласкеру росло давно. Казалось бы, две эти линии никак не могли соединиться: ведь если Вольтова так плоха, то нужно было во что бы то ни стало оттаскивать от нее Ласкера, не давать смотреть в ее сторону и предложить какую-то достойную замену. Например, Таню Тиханович. А что? Таня красивая, спокойная, учится на пятерки, характер у нее золотой. Уж конечно, она не меняет кавалеров каждые три месяца, как некоторые... Или вот Оля Жваро. Чем не подруга? Всем, буквально всем подруга Оля Жваро.

Но что доводы рассудка для сочувствующего сердца? Алеша Ласкер любит плохую девочку Машу Вольтову? Так пусть он ее получит – глядишь, ей это тоже пойдет на пользу.

Как в головы Наташи Зосимовой и Нади Перчук пришла мысль свести Машу и Алешу, неизвестно. Пришла – и все. Но придя однажды в их головы, эта мысль не могла оставаться бездеятельной. Она стала расти, нахлобучивать на себя подробности и в конце концов превратилась в План.

День за днем можно было видеть, как по классу от их парт расходятся караваны записочек (от последних страниц в тетрадях оставались одни корешки), на переменах во всех углах раздается жаркое шушуканье, тайна множится, тиражируется, видоизменяется. Слухи, предложения, споры были похожи на деятельных муравьев, строивших судьбу двух ни о чем не подозревавших пока людей: Марии и Алексея.

Но вот пришел день, когда все нити заговора были сплетены, и оставалось только вывести на сцену главных исполнителей.

Не стану врать, я не присутствовал при разъяснении ролей. Но сдается мне, дело было устроено примерно так. Незадолго до дня рождения Васи Вишни, куда пригласили весь класс, Наташа Зосимова подошла к Алеше Ласкеру, ухватила его за пуговку пиджака и сказала:

– Лешечка, слушай... Тут вот какое дело... Давай отойдем в сторонку...

Лешечка приготовился было к очередной просьбе помочь с заданием по физике (таких просьб было много, и, надо признать, отказа никто не слышал). Но Наташа продолжала:

– Тебе ведь Машка Вольтова нравится. Это всем известно...

– Да я ко всем, в общем, отношусь хорошо, Наташа, – отвечал Алеша, слегка бледнея.

– Брось, Леша, это ни для кого не секрет. Мы же не маленькие, правда? И ты должен ей как-то рассказать о своих... о своем хорошем отношении. Все-таки она девушка.

– Да зачем, Наташ? С чего ты решила, что ей это нужно?

Внимательный человек расслышал бы в этом вопросе столько же надежды, сколько неверия. А Зосимова – чрезвычайно внимательный человек.

– От такого парня, как ты, это для любой будет приятно, поверь.

Тут Наташа приобняла его по-дружески, как старшая сестра (ведь девочки взрослеют быстрее).

– Не знаю, Наташа, это как-то... – ответил он, думая, как бы необидно высвободиться из этих объятий.

– Ты же мужчина, – она прижала его посильнее. – Ты настоящий мужчина, и тебе надо это сделать. Если ты ее любишь и никогда не признаешься, потом будешь жалеть, осуждать себя... А зачем?

Смутило ли Алешу Ласкера такое деятельное участие одноклассницы в его сердечной жизни? Может быть, смутило, а может и не очень, мы никогда об этом не говорили. Но Алеша Ласкер был умен, а значит, не мог не задуматься о словах Наташи. Если она так уверенно предлагает ему объясниться с Машей, это неспроста. Должно быть, она что-то знает, то есть были какие-то знаки с Машиной стороны... Может, она намекнула Наташе, что вот, дескать, Ласкер такой робкий – до пенсии от него никаких признаний не дождешься. А может... Наверное, он мучался, сомневался, вспыхивал, пытался принять правильное решение. До дня рождения оставалась неделя, и в течение этой недели Алеша Ласкер осторожно поглядывал на Машу, старался сохранять обычное доброжелательное спокойствие, и думал, думал...

Впрочем, в этой части интрига была довольно проста. Алеша влюблен, втайне давно мечтает встречаться с Вольтовой, так что склонить его к объяснению было довольно легко. Но Маша... Если бы она была расположена встречаться с лучшим учеником класса-школы-района, они бы уже встречались давным-давно. В свои пятнадцать лет Вольтова обладала цепким женским умом, и нет ни малейшего сомнения, что она бы с лекостью устроила этот роман. Однако она встречалась то с Плеченковым, то с Нарымовым, то (говорят) с каким-то курсантом танкового училища, а с Алешей Ласкером была всего лишь приветлива – и только. Она знала о его чувствах, но не предприняла ничего. Но так было до той поры, пока личная жизнь Марии Вольтовой была личным делом Марии Вольтовой.

Теперь пришло другое время – вот этого она пока не знала. Она не знала, какая огромная, неодолимая сила – общественное давление. Никто из одноклассников по отдельности не имел власти приказать ей встречаться с мальчиком, с которым она встречаться не собиралась. Подойди кто-то к Маше на перемене в столовой и скажи: «Послушай, Мария, не отталкивала бы ты Ласкера. Он – хороший человек, надежный товарищ и собой недурен», – она бы просто повернулась к такому человеку своей гордой спиной и перестала его замечать.

Но сейчас положение было куда сложнее. Все девочки недолюбливали Машу, а их было большинство. Мальчики могли защитить Вольтову от чего угодно, только не от сплоченной холодности одноклассниц. Месяц перешептываний не прошел даром. В классе постоянно судили и рядили о том, что Вольтова хищница, что она злая, жестокая, гордая, равнодушная, вообще бездушная, что из-за нее страдают такие хорошие ребята... Дай она Алеше Ласкеру от ворот поворот – и эти обвинения затвердеют навсегда, поднимутся вокруг нее ледяной стеной общей неприязни. А до последнего звонка – полтора года.

Уверен совершенно, что с Машей разговаривал не один человек и не один раз. Какие говорились слова, какие приводились аргументы? Не знаю. Ясно одно – заносчивой красавице Вольтовой дали понять: она может рассчитывать на доброе отношение коллектива, только если примет правильное решение.

Третьего декабря в субботу весь класс был приглашен на день рождения Васи Вишни. Вася жил в девятиэтажке с лифтом на улице Зари, у самого леса. Родителей Васи дома не было. Начиналась такая пора в жизни, когда справлять дни рождения с родителями было уже неприлично. В большой комнате составились три стола, накрытые белыми потрескивающими скатертями. Нарядные девочки хлопотали, уставляя стол пиалами с салатами, с крохотными маринованными огурчиками, банками шпрот (таинственные маслянистые проруби, по-рембрандтовски золотистые бока рыбок). Кроме привычных детских бутылок «Буратино» и «Байкала» высились две бутыли с «Советским шампанским», предмет одобрительных шуточек мужской части компании.

Девочки с подвитыми волосами, накрашенными губами и блестящими глазами... Стекла ритмично вздрагивают в такт пластинке «Тич-ин», и некоторые девчонки по дороги с кухни уже нетерпеливо подтанцовывают.

Мы накануне в очередной раз поссорились с Кохановской, и оттого каждый из нас подчеркнуто весел и беззаботен.

За столом было бы невыносимо скучно, если бы не музыка, но потом столы отодвигают к стенам, гасят свет и начинаются танцы при свечах. Андрей Букин отзывает меня в сторонку и говорит, что у них есть «пузырь рябины на коньяке». Сделав глоток, я чувствую, как мгновенно разбегается по мне ароматный пожар.

Приглашаю на медленный танец Марину, во время танца с интересом вдыхаю запах ее рыжих волос. «Мне нравится летняя музыка зимой». – «Когда так танцуешь – всегда лето»... Алеша Ласкер танцует со Светой Пряниковой. Кавалеров слишком мало, поэтому большинство девчонок требует быстрый танец.

Потом я иду на кухню – хочется побыть одному. Не оставаться одному, а дать кому-нибудь повод спросить: «А чего ты тут один? Праздник, надо веселиться! Тебе грустно?» Тут бы я мужественно показал, что имеются причины, и не каждый может себе позволить хихикать и скакать до упаду. Но никто не идет на кухню, и с каждой минутой мне делается все горше и лучше.