Леонардо да Винчи - Алексей Гастев

После выступления соло Леонардо вместе с двумя его товарищами, прибывшими с ним из Флоренции, исполнил кантату, превозносившую до небес герцога и династию Сфорца, а больше всего регента Моро. Младший из трех исполнителей – лет шестнадцати на вид, с лицом нежным и красивым – пел низким голосом; другой, старший возрастом, с всклокоченными волосами, непривлекательный и хмурый, имел голос повыше. Леонардо же брал настолько высокие ноты, что при его сложении и статности могло показаться, будто поет другой человек, где-то скрывающийся, а этот лишь делает вид, или музыканты незаметным образом обменялись устройствами, производящими звуки голоса, как, бывает, обмениваются музыкальными инструментами. И тут собравшееся общество показало себя достойным новизны, которую ему преподносили: пренебрегая неудовольствием нескольких считающих себя наиболее опытными, другие оказались единодушны, полагая флорентийца заслуживающим награды. В свою очередь, тот, воспользовавшись обстановкою доброжелательства, передал регенту Моро письмо, которым рекомендовался знающим конструктором военных орудий, опытным в фортификации: тут мы видим, что человек как раз является наилучшим примером животного, которое желает казаться естественным, придумывая самого себя, и это ему удается, даже если его деятельность и как бы он сам составлены из разнородных несоединимых частей.

Пресветлейший государь мой! Увидев и рассмотрев в достаточной мере попытки тех, кто почитает себя мастерами и конструкторами военных орудий, и найдя, что устройство и действие названных орудий ничем не отличается от общепринятого, попытаюсь я, без желания повредить кому-нибудь другому, представиться Вашей Светлости, открыв ей свои секреты, и их затем по Вашему усмотрению, когда позволит время, осуществить с успехом в отношении того, что вкратце, частично поименовано будет ниже.

Милан в союзе с Феррарой тогда воевал против Венеции, и следующие девять пунктов письма, где Мастер, говоря его словами, обязывался проектировать бесчисленные средства нападения и защиты, должны были представиться регенту как нельзя больше уместными и своевременными. Однако суть дела, кажется, не затронула воображения регента, если, прочитавши их, он сказал:

– Хотя ты предупреждаешь о нежелании повредить другим инженерам и умалить их заслуги, все же, обещая устраивать вещи необычайные, ты причиняешь им великий урон.

– Я изобретатель, – отвечал Леонардо с заносчивостью, – а изобретателей как посредников между природой и людьми в сопоставлении с пересказчиками и трубачами чужих дел и произведений должно судить и не иначе расценивать, как предмет вне зеркала в сравнении с появляющимся в зеркале подобием этого предмета: ведь предмет представляет нечто сам по себе, а его подобие есть ничто. Многие из этих людей мало чего получили от природы, ибо одеты в чужое, без которого их нельзя отличить от стада скота.

Затем флорентиец, как видно в намерении полностью овладеть расположением регента Моро, рассказал ему басню про муравья:

– Муравей нашел зерно проса, а зерно, почувствовав, что тот взял его, закричало: «Если окажешь мне такое снисхождение, что дашь исполниться моему желанию появиться на свет, то возвращу я тебе себя сам-сто». Так а было.

Но муравей, иначе говоря, регент миланский, которому в жадную пасть досталось драгоценное просяное зерно, при своей тучности и нелюбви к физическим упражнениям и верховой езде – лицо невоенное. Его оружие – ложь, лесть и хитрость и только при необходимости яд или плаха. Короче говоря, тончайшее рукоделие политики он предпочитает грубой работе войны и славу желает добывать более благородными средствами. Поэтому неудивительно, что из пунктов письма он воодушевился последним, десятым, где Леонардо указывает:

Во время мира считаю себя способным никому не уступить как архитектор в проектировании зданий общественных и частных и в проведении воды из одного места в другое. Также я буду исполнять скульптуры из камня, бронзы и глины. Сходным образом в живописи я буду делать что только возможно, чтобы сравняться с другими, кто бы они ни были. Также я смогу приступить к работе над бронзовой конной статуей, которая будет бессмертной славой и вечной честью блаженной памяти Вашего отца и всего дома Сфорца.

– Конь, которого ты для нас изготовишь, не уступит великолепием замысла и новизною ни одному из твоих изобретений, – сказал Моро, и внезапно выражение его лица стало угрюмым и злобным, как если бы он вспомнил причиняющую ему огорчение неприятную вещь. Дело в том, что покойный Галеаццо Мария в свое время добивался из Флоренции мастера, который сумел бы изготовить коня в виде памятника знаменитому герцогу Сфорца, и Антонио Поллайоло, согласившись, будто бы сделал рисунки: Моро приходилось соперничать также и с мертвыми.

– Мой братец полон был честолюбивыми замыслами, – сказал он язвительно, – хотя единственный памятник, каким он украсил Милан, – это набитый соломою медведь, установленный по его приказанию на северо-западной башне дворца у порто Джовио.

Разрушившиеся позже ворота Юпитера, порто Джовио по-итальянски, находились в стенах древнего Медиолана близко от нынешней резиденции миланских правителей.

– Бессильный против неприятеля, Галеаццо Мария пугал только мирных прохожих. Солома сгнила, медведь развалился; мои начинания все будут доведены до конца, – сказал Моро и велел записать флорентийца в коллегию герцогских инженеров с жалованием пять дукатов помесячно и предоставить ему удобное помещение в Корте Веккио, пустующем палаццо Висконти. Тут надо пояснить, что Леонардо и его спутники пользовались покуда гостеприимством придворного живописца Амброджо да Предис в доме у Тичинских ворот, которым тот владел вместе с братьями.

14

Существует род живописцев, вследствие своего скудного обучения живущих по необходимости под покровом красоты золота и лазури. Тогда как живопись только потому кажется удивительной зрителям, что она заставляет казаться рельефным и отделяющимся от стены то, что на самом деле ничто, а краски доставляют почет лишь мастерам, их делающим.

Дух языческого Меркурия, бога торговли и путешествий, которому с древности посвящены ворота Тичино, не покидал их и в христианские времена, поскольку перевозчики грузов, купцы и наиболее состоятельные из пилигримов, путешествуя в Павию через Милан, останавливаются в расположенной близ ворот остерии «Три красные скамьи».

Хотя в дом братьев да Предис разнообразный уличный шум проникает почти беспрепятственно, так как двери то и дело раскрываются, старшего из них, Кристофоро, это мало беспокоит, поскольку он от рождения глухонемой и не разгибаясь корпит над картинками, какими украшает, или иллюминирует, рукописи; не слышит он и громкого стука, раздающегося, когда Бернардино, ткущий ковры, передвигает раму. Для человека же, не имеющего такого природного недостатка, если другие звуки иной раз стихают, оказываются более явственными гудение и шелест станка: это Еванджелиста и Амброджо с помощью считающегося новинкой и редкостью ножного привода шлифуют камни для своих изделий; слышны еще вздохи и булькание, когда плавится олово, медь или кое-что подороже, и шипение, если закаливается инструмент.

Выполняя разнообразные ювелирные работы, братья также чеканят монету казне, рисуют для гобеленов и вышивок и практикуются в живописи; при этом Амброджо, способнейший, пользуется жалованием как живописец двора. Впрочем, преимущество его таланта проявляется больше в портретных изображениях, то есть в отрасли, считающейся низшей из всех, хотя портретист, добивающийся хорошего сходства, редок.

Умение Амброджо обходиться с людьми и его расторопность послужили причиною, когда при заключении договора, где, с одной стороны, участвуют францисканцы братства св. Непорочного Зачатия Девы, а с другой – братья да Предис и флорентиец Леонардо да Винчи, дело быстро сладилось.

«Мы желаем, чтобы рама, включая резные капители с фигурами, была вызолочена по цене три лиры десять сольди за сотку.

Item. Мадонна, поместившаяся посредине, пусть будет в ультрамариновом плаще, поверху расшитом золотом».

В многочисленных пунктах расписано, каким заказчики желают видеть алтарный образ для капеллы св. Зачатия церкви св. Франциска в Милане, называемый в договоре «Мадонною в скалах», и ангелов на его боковых створках: на одной стороне – поющих, на другой – играющих, и в заключение сказано:

«Во всех частях икона пусть будет расцвечена разнообразно и со всем совершенством, в греческой и новой манере».

Таким образом настоятель капеллы Зачатия отец Бартоломео Скарлионис и другие участвующие в договоре францисканцы показывают, что им отчасти известно различие между новой манерой и греческой, или, как ее еще называют, готической или немецкой. Правда, может, этому не больше цена, чем латинским словечкам наподобие item, что значит «далее», излюбленным сутягами и людьми, желающими показать ученость малыми средствами, так как по другим пунктам договора можно судить, что заказчику хорошо не видна разница между стоимостью материала и достоинством выполнения и что для указанных францисканцев братства св. Зачатия золото и лазурь оказываются дороже изображения золота, хотя бы выполненного с большим мастерством.