Дым отечества, или Краткая история табакокурения - Игорь Богданов

В кабинете более известного литературного героя Манилова, напротив, все было более чем скромно, зато «больше всего было табаку. Он был в разных видах: в картузах и в табашнице, и, наконец, насыпан был просто кучею на стол. На обоих окнах тоже помещены были горки выбитой из трубки золы, расставленные не без старания очень красивыми рядками». Согласитесь — скромно, неряшливо даже, но весьма живописно.

В XIX веке, как и нынче, было распространено прикуривание у прохожего, при этом соблюдались определенные правила вежливости: если на улице подходили к незнакомому человеку и просили у него прикурить, то приподнимали шляпу со словами: «Позвольте прикурить». Прикурив, снова приподнимали шляпу и отдавали легкий поклон, получая поклон в ответ. Считалось невежливым зажечь спичку и прикурить прежде, чем от нее прикурит сидящий рядом курильщик, приготовившийся закурить. В присутствии дам без их позволения не курили.

Иногда гостю подавали свечу (она так и называлась — «курительная свеча»), чтобы он смог прикурить (в наше время прикуривать от свечи считается дурным тоном, о чем, правда, догадываются не все прикуривающие).

Средний курильщик века полтора назад выкуривал тридцать-сорок папирос в день, и это удовольствие обходилось ему от пяти до десяти рублей в месяц.

Пепел сбрасывали в расставленные на столах металлические, стеклянные или фарфоровые пепельницы, которые были всевозможных форм: блюдечки, раковины, рыбы, звериные морды, башмачки, ведерки на санках, листочки, яичные скорлупки, лежащие чертенята и т. п. — фантазия художников, работавших на производителей пепельниц, охватывала весь животный и растительный мир и распространялась далеко за его пределы. Стива Облонский тушил папиросы в перламутровой раковине-пепельнице — вещь в те времена не редкая, но и не безделица.

К началу XX века изделия табачных фабрик Петербурга по своим высоким качествам были практически вне конкуренции в России. Они имели широкий и устойчивый спрос по всей стране и экспортировались за границу. Ежегодно в Петербурге распродавалось сигар и папирос 1 миллиард 853 миллиона 146 тысяч штук на сумму девятнадцать миллионов рублей, что составляло на каждого жителя столицы, с населением в один миллион человек, 19 рублей. «100 миллионов папирос в день — до таких размеров дошло потребление табака курящим Петербургом», — отмечала в 1910 году «Петербургская газета». Папиросы тогда продавались в пачках по 10 штук за 5–6 или 10 копеек. Но лучше всего расходились папиросы низших сортов, которые стоили меньше 5 копеек за десяток. «За последнее время замечается исключительное повышение спроса на дешевые папиросы, которые начинают совершенно вытеснять курительный табак», — заметил тогдашний наблюдатель. Отсюда можно сделать вывод, что курение охватывало все большие слои населения.

Курящий человек во все времена вызывал разные чувства у некурящих. В эпоху «серебряного века» курящий мог вдохновить на поэтические строки. Так Георгий Иванов, увидевший однажды, как в редакцию журнала «Гиперборей» заходит его редактор М. Л. Лозинский записал: «Так успокоительно в этом просторном, теплом, уютно освещенном кабинете. Горничная в наколке разносит чай, бисквиты, коньяк. Уже собрался кое-кто. Хозяина — редактора — еще нет, задержался в типографии. Но вот — скрип двери, шорох портьеры:

Выходит Михаил Лозинский,Покуривая и шутя,С душой отцовско-материнскойВыходит Михаил Лозинский,Рукой лелея исполинскойСвое журнальное дитя…»

Табачные фабрики продолжали трудиться на пользу всем курящим, поэтам в том числе. В 1913 году в Петербурге вырабатывали 81,5 % всего российского табака (в Москве — только 17,3 %). До 1914 года экспорт табачных изделий русского производства (папирос и крошеных Табаков) неуклонно рос. Основными потребителями русского табака были Финляндия и Германия. И кто бы тогда мог подумать, что к 1917 году вывоз табачной продукции сойдет в России на нет?..

Теперь перейдем к рассказу о тех, кто в Петербурге нюхал табак, кто его производил, кто, где и почем продавал. Нас ждет еще немало интересного, особенно если читать без перекуров.

2. «Ведь это — не курить…»

Сганарель (с табакеркой в руке): «Толкуй Аристотель и вся философия, что им угодно, — ничто не может сравниться с табаком: все порядочные люди имеют к нему пристрастие, и кто живет без табака, тот жизни не достоин… Разве вы сами не замечали, какое любезное обращение со всеми приобретаешь, как только начнешь нюхать табак?..»

В XVIII веке в Петербурге курили в основном иностранцы. Русские табак больше нюхали, многие из простого народа «клали себе за щеку». Жевание табака, как и его искусственная ароматизация, в Петербурге не были популярны, а вот нюхательный табак был весьма распространен, особенно среди людей пожилого возраста. Считалось, что нюханье табака благотворно влияет на здоровье (хотя, как увидим далее, думали так не все), но распространилась эта привычка во многом и из-за запрета на курение в публичных местах.

Перелистывая страницы истории увлечения человека табаком, отдадим должное «нюхарям» — из-за их пристрастия не случилось ни одного пожара, что и неудивительно: тем, кто нюхает табак, спички не нужны. А нужно им вот что: чистый нос (вернее, ноздри) и платок, в который перед употреблением табака можно высморкаться, чтобы потом в него же и чихнуть (затем и нюхали). Некоторые, впрочем, чихали в рукав, что со стороны выглядело не очень эстетично, однако заставляло окружающих уважительно вздрогнуть, ибо нюхали табак преимущественно люди степенные, в летах, и даже царственные особы.

Дань увлечению табаком отдала, например, Екатерина II, но, в отличие от своего супруга Петра III, она табак не курила, а нюхала. Всезнающий М. И. Пыляев свидетельствует: «Императрица очень любила нюхать табак, но никогда не носила с собой табакерки; последние, впрочем, у ней лежали на всех столах и окнах в ее кабинете. Привычка не носить с собой табакерки произошла у нее оттого, что Петр III не позволял ей нюхать табак; но страсть у Екатерины к табаку была настолько сильна, что она не могла долго обходиться без нюханья, и при жизни Петра III всегда просила князя Голицына садиться за обедом возле нее и тихонько под столом угощать ее табаком. Раз император заметил это и очень рассердился на Голицына, сделав ему серьезный выговор. Императрица впоследствии нюхала табак только тот, который для нее сеяли в Царском Селе, нюхала же его всегда левой рукой на том основании, что правую руку давала целовать верноподданным».

В екатерининскую эпоху, да и позднее, многие петербуржцы отдавали предпочтение привозному нюхательному табаку — «гишпанскому», французскому или немецкому. Однако ближе к концу XVIII века с ним начал успешно конкурировать и местный табак, выпускавшийся многочисленными кустарями-надомниками, по большей части выходцами из стран Западной Европы. Технология его изготовления, довольно сложная и трудоемкая, не претерпела каких-либо существенных изменений и спустя полтора века. Главным, незаменимым компонентом был амерсфортский табак, превратившийся в России в махорку. Состав ароматических добавок варьировался весьма широко.

Согласно В. А. Гиляровскому, один из Табаков, пользовавшихся популярностью в продолжение довольно долгого времени, — «розовый» — включал в себя осиновую золу, эликсир соснового масла, розовое масло и «самую наилучшую» розовую воду. Вот что с ним проделывали перед тем, как предложить потребителю: «Насыпав в бутылки табак (перемешанный вручную со всеми добавками), закубрить его пробкой и завязать пузырем, поставить на печь дней на пять или на шесть, а на ночь в печку ставить, в лежачем положении… После чего он будет готов».

Этот «розовый» табак собственноручного изготовления предложил понюхать собеседнику герой повести В. А. Соллогуба «Сережа» (впервые опубликована в 1838 году): «А что, Сергей Дмитриевич, не хотите ли табачку? У меня a la rose, сам делаю».

Название табака поставило в тупик комментатора соллогубовского текста, который ограничился примечанием внизу страницы: «А la rose — как роза (фр.)». Действительно, — «как роза», но, только вспомнив Гиляровского, можно понять, о каком табаке идет речь.

Многие петербуржцы пользовались нюхательным табаком собственного изготовления, растирая его в горшках; табак терли на продажу и будочники, располагавшие для этого свободным временем. К ним в будку частенько заглядывали прохожие, чтобы сыграть в дурачка, а то и просто погреться.

Писатель Н. А. Лейкин пишет в своих воспоминаниях о полицейском страже, будка которого находилась в 1840-х годах около ограды Владимирской церкви на Колокольной улице; этот будочник «приготовлял и нюхательный табак зеленого цвета, который продавал любителям».