Честный обман - Туве Янссон

— Не надо мне пледа. И обещаний я никаких не давала. Не понимаю, о чем вы.

— А вы попробуйте взглянуть на это по-другому: вот вы взялись за что-то, а стало быть, у вас появилась некая обязанность, верно? И покончить с ней надо, затратив поменьше сил.

Все так же стоя посреди комнаты, Анна принялась тихонько насвистывать, почти совсем беззвучно, сквозь зубы, потом вдруг сердито спросила:

— Что это у вас?

— Вяжу покрывало.

— Да-да, конечно, все ведь вяжут. Любопытно, сколько же в нашей деревне кроватей…

— Соглашения связаны со справедливостью… — опять начала Катри.

— Об этом я уже слыхала, — перебила Анна. — Оба партнера делают ставку — и оба выигрывают. Но при чем тут мои дети и каков мой выигрыш?

— Новые издания. Популярность.

— Я, фрёкен Клинг, и так популярна.

— Ну, тогда дружба, если угодно. Если это вам нравится и хватает времени дружить.

Анна собрала свои письма.

— Поговорить я хотела вовсе не об этом.

— Оставьте их, я прочитаю. Попробую понять.

В тот же вечер в гостиной Катри сказала Анне:

— По-моему, не так уж это и трудно. Дети задают примерно одинаковые вопросы, рассказывают примерно одинаковые истории, и мечты у них почти одинаковые. Можно подвести под это систему, выработать стандартный текст и размножить его на фотостате. Понадобится внести разнообразие — пишите постскриптум. Ну и конечно, не обойтись без вашей собственноручной подписи.

— У вас она получается не хуже, чем у меня, — быстро вставила Анна.

— Верно. Для экономии времени могу и я подписать. Или печатку закажем.

Анна выпрямилась.

— Фотостат? Система? Это не для меня. А вдруг мне напишут брат с сестрой или дети из одного класса и сравнят потом мои ответы? Я же не упомню всех имен и адресов….

— Заведем картотеку — и порядок. А вообще стоило бы нанять секретаршу.

— Секретаршу! — повторила Анна. — Секретаршу! Думаете, это выход, фрёкен Клинг?! А что она скажет, к примеру, обиженным? Между прочим, вы перемешали мои кучки «а», «б» и «в»… теперь неизвестно, где какие письма… Что секретарша ответит на такое вот: «Милая тетя, как мне быть с родителями?» Или: «Почему они приглашают всех, кроме меня?» — и так далее, и так далее. Они ведь обращаются с вопросами не к кому-нибудь, а ко мне, и в конце концов каждый из них несчастлив по-своему и, я полагаю, вполне имеет на это право!

— Не уверена, — сухо отозвалась Катри. — Фрёкен Эмелин, я прочла довольно много и вижу, что ваши «а», «6» и «в» можно с легкостью объединить, поскольку суть везде одинакова: все они хотят что-нибудь получить, например утешение, да еще как можно скорее, времени-то у них в обрез. Эти письма, собственно, можно считать попытками мелкого шантажа. Нет, погодите, не надо ничего говорить. Они пишут нескладно, с орфографическими ошибками, а вы от этого умиляетесь до слез и мучаетесь угрызениями совести. Но ведь время идет, они учатся, становятся ловчее. И многие, когда вырастают, пишут те самые письма, которые я, с вашего разрешения, выбрасываю.

— Знаю. На лед.

— Нет, не на лед. Вы не помните? На чердак.

После секундного молчания Анна сурово заметила, что детей обманывать нельзя, откинулась на стуле и начала тихонько насвистывать сквозь зубы. Катри встала, зажгла свет.

— Вы относитесь к ним так сентиментально, потому что они маленькие, — сказала она, — а ведь возраст значения не имеет. Я вот давно убедилась, что все, все без исключения, большие и маленькие, только и норовят получать. Иметь. Для них это естественно. Вне всякого сомнения, с годами они становятся более искусны и уже не столь подкупающе откровенны. Однако притязания у них не меняются. Ваши дети просто еще не научились, не успели. А мы называем это невинностью.

— Ну а чего хочется Матсу? — резко спросила Анна. — Это вы можете мне сказать? — И, не дожидаясь ответа, обронила: — Поговорить я хотела вовсе не об этом. Почему кролики стали цветастыми?

— Скажите, что это секрет. Скажите, что знать это не обязательно.

— Вот-вот. Правильно. Это лучшее, что вы сегодня сказали. Им знать не обязательно, я знать не хочу! Зато вы знаете все!

17

Анна Эмелин числилась у городского книготорговца в списке постоянных заказчиков. И он регулярно присылал ей с Лильебергом книги — приключенческие романы и повести, где речь шла о морях-океанах, о диких, нехоженых местах, об исследовательских экспедициях, в которые отправлялись люди отважные и любознательные, когда на карте мира были еще белые пятна; иногда он присылал классиков этого жанра, иногда — книги для мальчишек-подростков, но тематика, избранная старой фрёкен Эмелин, оставалась неизменной. Эти-то книги и сдружили Анну и Матса, крепко сдружили. Посылки из книжного магазина были запечатаны в плотную бумагу, сверху красовалась желтая наклейка с адресом. Катри их не вскрывала, просто клала на кухонный стол. А под вечер Анна с Матсом распаковывали свои сокровища. Первым выбирал Матс, причем выбор его всегда падал на что-нибудь морское. Проглотив книгу, он передавал ее Анне, а сам принимался за ту, которую прочла она, и наконец, они устраивали обсуждение — сперва его книжки, потом ее. Таков был ритуал. О себе и о происходящем вокруг они почти не говорили, разговор у них шел про людей, что жили в книгах, в надежном мире рыцарственного благородства и торжествующей справедливости. О своей лодке Матс молчал, зато много рассуждал о лодках, о кораблях вообще.

Анна сумела-таки забыть отвергнутые письма, которые потихоньку скапливались на чердаке, но однажды они возникли в ее ночных видениях, ей приснилось, будто она вынесла нечитаные письма далеко на лед, где горой чернела забракованная мебель, прежде бережно хранимое, а теперь за ненадобностью безжалостно выброшенное имущество, вынесла и там отделалась от всего: от просьб неведомых корреспондентов, от их доверительных признаний и лукавых предложений, — она просто швырнула их от себя, и они взвихрились метелью исписанных листков, несчетные послания без конца и края взмыли к небу одним-единственным гигантским укором, и в этот миг Анна, словно от толчка, проснулась, вся в поту, мучась угрызениями совести. Она встала и пошла на кухню, ей очень хотелось уюта и тепла. Там лежали неубранные книги, новенькие, в ярких обложках, пестрящих смелыми, заманчивыми красками. Как они хорошо пахнут! Анна брала одну книгу за другой, подносила к лицу и вдыхала эфемерный, неповторимый аромат нечитаного, перелистывала чуть склеенные страницы, еще хрустящие от прикосновения, и разглядывала неистовые, дерзкие рисунки, грезы художника о необычайном, но вполне для него мыслимом. Вряд ли этот художник хоть раз пережил настоящий шторм или плутал в джунглях. В том-то и дело, думала она. У него все еще страшнее и величественнее, именно потому, что он не знает. Кажется, и Жюль Верн никогда не путешествовал… Я вот срисовываю. Но мне ведь незачем тосковать. Анна переворачивала страницы, мысленно взвешивая каждую иллюстрацию, и мало-помалу тревога ее утихла.

Счет от книготорговца, забытый, валялся на столе; Анна сложила его в несколько раз и, зажав в кулаке, подумала: уж хотя бы этого счета ей не видать. А то ведь непременно высчитает, что и книготорговец меня надувает.

После истории с Эмилевой сетью Матс уже не ходил по деревне помогать односельчанам, только в мастерскую к Лильебергам наведывался как всегда. Там разговор если вообще шел, то об одних лишь лодках. Когда вечером мастерскую запирали, Матс возвращался домой к своим чертежам. Стены в его комнате раньше были голубыми, как почти всюду в доме, теперь же они поблекли до того неопределенного оттенка, какой бывает у старинных переплетов из голубой кожи или у засушенных колокольчиков в гербарии. Комнатка со скошенным потолком была вся в пятнах и потеках от сырости; для себя Матс решил, что стены и потолок — это вроде как небо с летучими грозовыми облаками. Он просто блаженствовал. Ничего лишнего у него в комнате не было. Окошко — маленькое, смотрит на лес, за стеклом — старые исполины ели, точно темная стена в кляксах снега. Сидишь тут, и кажется, будто ты один-одинешенек в лодочной мастерской. Катри застелила его кровать вязаным покрывалом, оно тоже было голубое, но броское, как сигнальный флажок. Спал Матс без сновидений и по ночам никогда не просыпался.

Катри не очень опекала брата, большей частью только следила, чтобы он поел. На спокойное безмолвие близости, которым они прежде дорожили, теперь не было ни времени, ни места. Иной раз Катри заходила вечером на кухню — дела-то надо делать. Матс и Анна, сидя друг против друга за кухонным столом, читали. Покуда Катри сновала рядом, чтение прекращалось, но никто уже не спрашивал, хочет ли она чаю.

18

Анна была очень сердита. Целый день она пыталась составить стандартный текст, идеальное письмо, которое дает ответ, информирует, утешает и годится для любого ребенка, но от героических ее усилий письмо лучше не становилось, наоборот, звучало все фальшивее.