Сердце язычницы - Патриция Мэтьюз

Лакей поволок Радда к двери. Тот вырывался, упирался ногами в пол и брызгал слюной, выкрикивая угрозы.

– Ах да, Джеймс, заплатите кебмену. До Монрой-Холла путь не близкий. Пусть он отвезет это никчемное создание в Лондон.

– Слушаюсь, миледи.

У самых дверей Радд обернулся:

– Вы еще пожалеете, ох как пожалеете! И вы, и ваша грязная туземная сучка! Уж я об этом позабочусь!

Глава 4

Низкопробный мюзик-холл на побережье, известный под названием «Лачуга углекопа», был, по обыкновению, переполнен. Тут можно было встретить и гвардейца в щегольском мундире, и хлыща с подозрительными наклонностями, подкрашенного и подвитого, и человека светского – словом, представителей всех общественных слоев и самых разных занятий. Прокуренный зал был набит битком, на плохо освещенной сцене, завывая непристойную песенку под расстроенные клавикорды, развлекал клиентов ужимками и прыжками престарелый комик Джо Велс. В углу шла шумная попойка.

Все это ничуть не занимало Дэвида Тревелайна. Он сидел за своим столом в полном одиночестве, угрюмо глядя в стакан с бренди. Даже Джо Велс и его веселые непристойности не могли в этот вечер поднять ему настроение, хотя обычно он слушал старика с удовольствием, то и дело разражаясь одобрительным смехом. Сегодня все казалось пресным, даже соленые шуточки. О вечерах вроде этого думаешь: скорее бы прошел, да и забыть о нем!

Для начала Дэвид зашел в клуб на Сент-Джеймс-стрит, сел играть в кости и сам не заметил, как проиграл пятьдесят фунтов. Решив отыграться, он взялся за карты, и дело пошло на лад, но тут Джонни Бонд ни с того ни с сего назвал его шулером и устроил скандал. Рассвирепев, Дэвид вскочил и с размаху влепил ему такую пощечину, что под потолком зазвенело.

– Я требую сатисфакции! – завопил Джонни, потирая быстро краснеющий след пятерни.

– Что? Вы требуете сатисфакции, когда оскорблен я?! Впрочем, все равно. Я дам ее вам с величайшим удовольствием, мистер Бонд. Завтра на рассвете, в Мидоу. Я выбираю пистолеты!

– Согласен, – ответил тот, не отнимая ладони от щеки. – На рассвете, в Мидоу.

Посидев в «Лачуге углекопа» и поразмыслив за стаканом бренди, Дэвид остыл и уже сожалел о том, что в клубе вышла такая безобразная сцена. Отец постоянно твердил ему, что человек светский должен держать себя в руках при любых обстоятельствах, но, увы, единственный отпрыск лорда Тревелайна был для этого слишком горяч. Оставалось читать лекции и надеяться на перемены.

Дэвид подавил вздох, откинул со лба прядь светлых волос и обвел взглядом помещение. Глаза у него в безмятежные минуты были голубые, но легко темнели от гнева и любого другого сильного чувства. Двадцати трех лет от роду, высокий и хорошо сложенный, он слыл красивым молодым человеком.

Нет, решительно все в этот вечер было не так. Стоило только посмотреть на завсегдатаев, что слушали пошлую песенку развесив уши, как во рту возникал кислый привкус. Здесь никто ни в чем себе не отказывал. Одним нравилось наливаться пуншем, джином, бренди или хотя бы шерри с водой, другие жадно набивали себе животы кушаньями начиная от незатейливых яиц-пашот до сложного валлийского пирога с почками.

Вдруг, совершенно ни с того ни с сего, Дэвид задался вопросом, чего ради он посещает такого рода заведения и якшается с подобной братией. Можно подумать, он, как и другие, не мыслит жизни без спиртного, азартных игр и регулярных визитов к проституткам. Это не подобает будущему лорду Тревелайну, наследнику знатного и богатого рода, о чем, кстати сказать, неустанно напоминает ему отец, уважаемый член палаты лордов. Положение обязывает, не так ли?

Дэвиду пришлось согласиться с этим бесспорным аргументом. Однако жизнь английского дворянства со всеми своими устоями, нормами и правилами разительно напоминала болото. От такой жизни человек с горячей кровью мог просто зачахнуть, умереть от скуки и однообразия.

Дэвид снова окинул взглядом зал, на сей раз снисходительно. Да, здесь господствовали низменные побуждения, но это хоть разгоняло сплин.

Джо Велс закончил наконец распевать и сорвал аплодисменты, сопровождаемые громкими криками одобрения. Раскланиваясь на ходу, комик скрылся в боковой дверце, откуда тотчас появился совсем иной персонаж – статный человек лет тридцати пяти с пламенеющими рыжими бакенбардами, одетый по последней моде. Его головной убор был залихватски сдвинут на затылок, толстая золотая цепочка спускалась к карману, где, как знали завсегдатаи, находились дорогие часы. Единственной странностью его облика был размер ног: плотно облегающие сапоги казались на нем женскими. При ходьбе он изящно опирался на трость с резным набалдашником.

Послышались крики:

– Хей-хо, Дики Берд, приятель!

– Спой нам что-нибудь позабористее!

– Что-нибудь новенькое, Дики!

– Давай, Дики, да погорячее, чтоб чертям стало тошно!

Весело улыбаясь, вновь прибывший жестом попросил тишины. Это был Ричард Берд, кутила и франт, человек светский, объездивший полмира, остряк и повеса, неслыханный волокита, а ко всему прочему еще и сочинитель двусмысленных, но вовсе не пошлых песенок. Его появление весьма обрадовало Дэвида; он откинулся на спинку стула с бессознательной улыбкой, предвкушая развлечение и наконец ощущая себя в своей тарелке. Дик Берд, его давний и лучший друг, отыскав взглядом Дэвида в толпе, подмигнул ему с самым плутовским видом. При этом он не переставал жестами утихомиривать горланящую аудиторию. Когда гуляки выдохлись и затихли, Дик раскланялся.

– Джентльмены, сегодня я спою вам весьма назидательную песенку. Она написана совсем недавно, ни разу не исполнялась в компании, а называется «Наш веселый музыкант». Прошу внимания! – Он повел тростью в сторону клавикордов. – Джордж, выдай-ка нам пару тактов из песни «Нет порядка в этом доме».

Тощий человечек сыграл вступление, и Дик запел глубоким бархатным баритоном, так и поблескивая глазами от никогда не изменявшего ему веселья. Дэвид, искренне забавляясь, слушал.

Городок хорош, не скрою,Да и дамы хоть куда,Только каждою весноюТак скучают, что беда.Но на улице на главнойПоявился раз студент,При себе имел он славныйМузыкальный инструмент.Он, поверьте, самый-самый,Наш веселый музыкант,И всю ночь готовы дамыВосхвалять его талант.Мэр там был джентльмен бывалый,Только малость староват,Был к тому же славный малыйНа молоденькой женат.Та от скуки изнывала,Да подруга на ушкоПро студента рассказалаИ про дудку про его.«Он, поверь мне, самый-самыйНаш веселый музыкант!Ах, всю ночь готовы дамыВосхвалять его талант!»Леди нежная решила,Что не прочь его нанять,Для начала предложилаСвою дудку показать.И при виде этой дудкиЗанялся у леди дух.«Инструмент такой не шутка!Этот парень стоит двух!»Он, конечно, самый-самый,Наш веселый музыкант,И всю ночь готовы дамыВосхвалять его талант.На уроках у студентаБыло много славных дел –Музыкальным инструментомВиртуозно он владел.Не приучена ленитьсяДудка славная его.Показал он ученице,Что такое мастерство!Он и вправду самый-самый,Наш веселый музыкант!И всю ночь готовы дамыВосхвалять его талант!Как студента провожали,Целый город горевал.Дамы хором умоляли,Чтоб он их не покидал.«Леди, эдак не годится!Жадность – это же грешно!Ведь другие ученицыМузыканта ждут давно».Потому что самый-самыйНаш веселый музыкант!И всю ночь готовы дамыВосхвалять его талант!

Когда последние слова отзвучали и музыка стихла, публика взревела от восторга, раздался топот ног и оглушительные рукоплескания. Исполнитель раскланялся, приподнял шляпу и устремился со сцены, не обращая внимания на крики «бис!». Пробираясь к столу Дэвида, он благодушно улыбался и кивал знакомым.