Когда поют сверчки - Чарльз Мартин

Пока Эмма одевалась наверху, я дожидался ее в кухне. Мать Эммы стояла у плиты и пекла оладьи на большой сковороде с длинной ручкой. Потягивая крошечными глотками апельсиновый сок, я очень старался справиться с волнением. Мысленно я много раз репетировал свой вопрос – и все же робел. Наконец я собрался с духом:

– Э-э-э… мисс Надин?..

– Что, милый?

– Можно у вас кое-что спросить?

– Конечно.

– Скажите, почему Эмма должна все время принимать эти таблетки?

Мать Эммы отложила в сторону кулинарную лопатку, всхлипнула, взяла с буфета пачку салфеток и села напротив меня за кухонный стол. Высморкавшись, она некоторое время молчала, подбирая слова, потом сказала:

– У Эммы в сердце – дыра.

Эти слова потрясли меня. Они показались мне столь неправдоподобными и неправильными, что я обдумывал их целую минуту или даже дольше.

– Так поэтому она спит больше других детей?! – спросил я наконец. – И поэтому не играет с нами в кикбол и другие игры?

Мать Эммы только кивнула в ответ.

Учеба всегда давалась мне легко, но лучше всего я усваивал информацию, которую вычитывал в книгах. Я мог прочесть незнакомый текст один раз – даже не прочесть, а пробежать глазами, и после этого его уже не забывал. Даже через год, если бы кто-то спросил, что написано там-то и там-то, я мог бы слово в слово повторить прочитанное. И это было не механическое запоминание: полученная информация постоянно «варилась» у меня в голове, смешиваясь с другими знаниями и фактами, и, в свою очередь, определяла многие мои действия и поступки. Я всегда знал, что́ я буду делать, а главное – как именно это следует сделать, чтобы все получилось правильно.

Эмма была устроена иначе. Все, что она узнавала о мире, постепенно переходило из ее головы прямо в сердце (со временем я стал называть этот процесс «перетеканием»), определяя ее характер и то, кем была Эмма в этой жизни. Иными словами, если основными инструментами, с помощью которых я знакомился с реальностью, были научная теория, исследование и эксперимент, то Эмма воспринимала окружающее душой и чувствами. Например, если для меня радуга была проявлением строгих физических законов, которые я хорошо знал и понимал, то Эмма видела в ней только удивительную, созданную самой природой красочную палитру, какой мог позавидовать любой художник. Мир вокруг представлялся нам обоим чем-то вроде головоломки, состоящей из множества фрагментов, но если я видел каждую деталь в отдельности и мог объяснить, как она сочетается и взаимодействует с другими деталями, то Эмма была способна сразу разглядеть полную картину, в которое сложатся разрозненные фрагменты. Подчас мне казалось, что моя соседка живет в своем собственном мире, но дверь в него всегда была открыта, и Эмма частенько приглашала меня взглянуть на него.

Да, в том, что Эмма необычная девочка, убеждать меня было не нужно. В восьмилетнем возрасте она обладала редкой способностью выражать свои чувства словами и поступками. Каждый раз, когда я пытался выразить, что́ у меня на сердце, на меня нападало какое-то странное косноязычие. У Эммы такой проблемы просто не было.

Я немного подумал, потом спросил:

– А разве врачи не могут ее просто зашить? Ну, эту дыру?

Мать Эммы покачала головой.

– Они не знают как. Это… на самом деле это не так просто, как кажется.

Я поглядел на ведущую наверх лестницу, прислушался к легким шагам Эммы, которая быстро ходила в своей комнате, затем снова повернулся к ее матери. Сейчас мне кажется, что именно в этот момент меня осенило. Жизнь снова обрела смысл и стала простой и понятной.

– Мисс Надин, – сказал я. – Я смогу это сделать. Ну, смогу зашить дыру в Эммином сердце.

Мать Эммы слабо улыбнулась, вытерла слезы и потрепала меня по коленке. Некоторое время она молчала, о чем-то думая.

– Знаешь, дружок, – спустя минуту-другую сказала она, – если кто-нибудь и сможет когда-нибудь исцелить ее сердце, так это ты. У тебя есть… особые способности – я таких больше ни у кого не видела, так что… – Она крепко зажмурилась, снова открыла глаза и посмотрела на меня. – Ты сделаешь это, я знаю. Сделаешь. И не сомневайся – тебе это по силам.

В тот же день вечером, когда солнце опустилось к самому горизонту и живые изгороди, окружавшие передний двор, потемнели, Эмма неожиданно схватила меня за руку и увлекла в густую тень под ветвями росшего у дома клена. Шмыгнув носом, она опасливо обернулась на окна фасада, и в ее глазах я заметил нечто такое, чего еще утром в них не было. Лишь много лет спустя я понял, что это был огонек надежды.

Еще раз оглядев окна, Эмма сказала:

– Я слышала, как ты говорил с мамой сегодня.

Я кивнул, и Эмма, прикоснувшись ладонью к моей щеке, наклонилась и легко поцеловала меня в уголок губ. И как только она это сделала, с моих глаз как будто сползла пелена.

С того дня я следил за тем, чтобы она не забывала принимать лекарства не по обязанности, а потому что мне хотелось беречь и защищать эту хрупкую девочку.

Глава 10

Я заскочил в «Инглс», чтобы купить кое-что из еды, потом поехал по Семьдесят шестому шоссе мимо гражданского центра, библиотеки, начальной школы и больницы. В больницу мне нужно было бы заглянуть – навестить Энни, принести ей в подарок игрушку (не плюшевого медвежонка) и забрать свой кардиомонитор, но это могло подождать. Проезжая мимо «Колодца» – бара Дэвиса Стайпса, – я почувствовал дразнящий аромат гриля, но сейчас у меня не было времени, чтобы остановиться и соблазниться чизбургером.

Дэвис подает самое холодное пиво и самые вкусные в Джорджии чизбургеры. Его меню написано мелом на стене и выглядит довольно экзотично: «Легкий шепот» с единственной лепешкой и минимумом гарнира; «Постоянная пальпация» с тремя сортами сыра и жареным луком; «Артериальный тромб» с двумя хлебцами, красным чили и зеленым ялапеньо; «Остановка сердца» с фунтовой булкой, копченым беконом и сырным ассорти, а также вкуснейший «Четверной шунт» с четырьмя слоями хлеба, сочащегося насыщенными жирными кислотами и «фирменным» соусом. И все же главный шедевр Дэвиса – это «Трансплант»: огромная лепешка, на которой высится целая гора сыров, зелени, перцев, бекона и прочего. Конечно, чизбургеры Дэвиса иначе как «сердечным приступом на тарелке» не назовешь, но они настолько вкусны, что клиенты идут на риск. Я, например, каждую пятницу ужинаю в «Колодце» вне зависимости от того, голоден я или нет. Отказаться от этой привычки выше моих сил.

Сразу за «Колодцем» шоссе круто сворачивает в одну, затем в другую сторону. Этот коварный зигзаг прозвали Мышеловкой для «харлеев» – и неспроста: мотоциклисты бьются здесь с завидной регулярностью. Один такой случай произошел чуть не у меня на глазах – и в тот самый день, когда я поехал в Атланту, чтобы купить себе настоящий чоппер «Харлей-Дэвидсон». Какой-то парень на японской «летающей вафле» не справился с поворотом и, когда я подкатил к тому месту, лежал на мостовой вверх лицом. Из ушей и носа у него текла кровь. Я опустился рядом с ним на колени. Но не успел я нажать на грудную клетку, чтобы сделать непрямой массаж сердца, как мне стало ясно, что у него не осталось ни одного целого ребра и под курткой – настоящий фарш из мяса и раздробленных костей. Да и шлем, похоже, не защитил лихача – он лишь не дал его мозгам разлететься по асфальту.

«Харлей» я так и не купил.

Сейчас я торопился домой, но на Мышеловке все же притормозил. Я был уверен, что Чарли уже отчаялся меня дождаться, и не ошибся. Когда я наконец добрался до берега, в доме было пусто и холодно. Чарли не было видно, зато я услышал, как на противоположном берегу выводит затейливую мелодию его губная гармошка. Судя по всему, Чарли основательно разыгрался, и я не сомневался: скоро я услышу, как он притопывает ногой в такт очередной композиции. Чарли знал десятки, если не сотни мелодий в диапазоне от классики до блуграсса и мог не переводя дух исполнить все подряд.

Озеро Бертон находится фактически у меня на заднем дворе. Можно даже сказать, что это обширное пространство и есть мой задний двор, которым я могу распоряжаться по своему усмотрению. Когда-то на этом месте был процветающий город с тем же названием, но в свое время он был затоплен ради постройки гидроэлектростанции, которая и сейчас обеспечивает электроэнергией бо́льшую половину штата.

Жители города не возражали. Получив причитающуюся им компенсацию, они разобрали и вывезли свои перегонные установки и дистилляторы, а потом спокойно смотрели, как прибывающая вода заливает улицы и могильные камни на кладбищах.