Ученик архитектора - Элиф Шафак

Люди со всей округи приходили поглазеть на великое чудо – беременную слониху. Индуисты и мусульмане, приверженцы сикхизма и христиане толпами бродили вокруг жилища Джахана. Они приносили цветочные гирлянды, возжигали благовония и пели песни. На новорожденном слоненке будет пребывать особое благоволение небес, утверждали они, ведь пуповина связывает его с невидимым миром. Люди завязывали шарфы и ленты на ветвях смоковницы, росшей поблизости от загона, и верили, что теперь их молитвы будут услышаны. А те, кому посчастливилось дотронуться до Пакизы, не сомневались: самые заветные их желания непременно исполнятся, надо только не мыть руки до той поры, когда это произойдет. Самые рьяные пытались вырвать волосок-другой из хвоста слонихи, но Джахан отгонял их прочь.

Часто у их ворот появлялись и лекари, пользовавшие животных: одних влекло желание помочь, других – обычное любопытство. Одного из этих лекарей звали Шри Зизхан. Этот сухой жилистый человек с кустистыми бровями имел странную привычку постоянно обнимать деревья и камни. Он утверждал, что это помогает ему ощутить пульсирующие в них жизненные токи. Год назад Шри Зизхан, стоя на скале, попытался заключить в свои объятия закат, но потерял равновесие и рухнул вниз. Сорок дней он пролежал в постели, не двигаясь и не говоря ни слова; лишь глаза его подергивались под опущенными веками, словно и во сне бедняга продолжал падать. Жена уже начала оплакивать его как покойника, и вдруг, после сорокадневного забытья, Шри Зизхан поднялся на ноги – худой как щепка, но здоровый. Правда, вскоре выяснилось, что рассудок его стал шатким и ненадежным, словно мостик над горным потоком. Мудрецы утверждали, что такое нередко бывает с людьми, пережившими несчастные случаи. Возможно, говорили они, во время падения ему открылись картины иной реальности, сокрытой для простых смертных. Так или иначе, хотя речи этого человека зачастую граничили с безумием, к его суждениям теперь прислушивались очень многие.

В один прекрасный день лекарь появился в загоне, где стояла Пакиза. Подошел к слонихе, приложил ухо к ее животу, свисавшему чуть не до земли, и закрыл глаза. И вдруг заговорил низким глухим голосом, словно бы идущим из глубины ущелья, в которое он некогда упал.

– Слоненок слушает нас, – изрек Шри Зизхан.

– Ты хочешь сказать, он слышит все, что мы говорим? – уточнил Джахан, взиравший на гостя с благоговейным трепетом.

– Именно так. И если ты будешь кричать и ругаться, малыш никогда не выйдет из материнской утробы.

Джахан вздрогнул. Сам он никогда не кричал и не ругался, но отчим делал это постоянно. По всей вероятности, слоненок, до которого долетала грубая брань, решил, что ему нечего делать в этом жестоком мире.

Лекарь воздел вверх изогнутый палец:

– Послушай меня, сынок. Это не обычный слоненок.

– Что ты имеешь в виду?

– Он слишком… робкий. Боится войти в этот мир. Постарайся его успокоить, объяснить ему, что здесь не так уж плохо. Если слоненок тебе поверит, то вылетит из материнской утробы, словно стрела из лука. И если ты его полюбишь, он ответит тебе тем же, и вы никогда не расстанетесь.

Сказав это, лекарь подмигнул Джахану, словно они были заговорщиками, знавшими какую-то важную тайну.

Весь вечер, пока сгущались сумерки, мальчик ломал себе голову над неразрешимой задачей. Как успокоить слоненка, какими словами убедить его прийти в этот мир? Нет, подобное ему не по силам. Во-первых, как известно, слоны говорят на своем языке – они ревут, трубят, урчат. Но беда не только в том, что Джахан не в состоянии овладеть этим языком. Мальчик попросту не знает, что сказать, не найдет нужных слов, ибо и сам толком не представляет, каков он, мир, раскинувшийся за пределами загона, за стенами их хижины.

Взглянув на небо, Джахан увидел вспышку молнии и понял, что сейчас грянет гром. И вот, в те несколько мгновений, пока он ожидал раската, его осенила идея. Конечно, он ничего не знает о жизни, но зато прекрасно представляет себе, что такое страх. Когда он был малышом и что-то сильно пугало его, он прятался под волосами матери, густыми и длинными, как покрывало.

Джахан со всех ног бросился в дом. Отчим сидел в деревянном корыте, а мать терла ему спину. Мыться отчим ненавидел и залезал в корыто лишь тогда, когда его окончательно заедали блохи. После мытья тело этого человека становилось чистым, но отмыть его грязную душу было невозможно. Дождавшись момента, когда отчим закрыл глаза и растянулся в воде, благоухающей камфарным маслом, Джахан сделал маме знак выйти во двор. Потом, тоже знаками, позвал во двор сестер. Все пять дочерей унаследовали от матери роскошные волосы, хотя ни одна из девочек и не могла сравниться с ней красотой. Непререкаемым тоном – прежде он и не подозревал, что способен так разговаривать, – Джахан приказал женщинам встать рядом со слонихой. К его удивлению, они молча повиновались, словно в подобной просьбе не было ровным счетом ничего странного. Следуя его распоряжениям, мама и сестры встали так, что волосы их, раздуваемые ветром, почти касались огромного живота слонихи, паря над ним, подобно сказочному ковру-самолету. Тут до Джахана донесся сердитый крик отчима, звавшего жену. Мать, разумеется, тоже слышала голос мужа, однако не двинулась с места. Шесть женщин с развевающимися на ветру волосами представляли собой невероятно прекрасное зрелище. Они словно бы создали над слоненком священный покров, ограждавший его от всех бед и напастей, – так сказал бы Джахан, если бы умел выражаться пышными фразами. Но мальчик лишь прошептал, обращаясь к детенышу в материнской утробе:

– Вот видишь, здесь не так уж и страшно. Выходи, не бойся.

Когда они вернулись в дом, отчим, взбешенный непокорностью жены, набросился на нее с кулаками. Джахан попытался защитить мать и получил свою долю побоев. В ту ночь он спал в сарае, рядом со слонихой, и проснулся в непривычной тишине.

– Мама! – крикнул он.

Ответа не последовало.

Взглянув на Пакизу, Джахан не заметил в ней никаких перемен. Но вдруг бока ее содрогнулись: раз, потом другой, и сзади начало что-то вспухать. Мальчик принялся во весь голос звать мать и сестер, но вскоре понял, что дом пуст. Пакиза начала оглушительно трубить, огромное ее тело сводила судорога. Джахану не раз случалось видеть, как рожают лошади и козы, но при родах слонихи он присутствовал впервые.

«Ничего страшного, – успокаивал он себя, – у Пакизы это уже шестой слоненок, так что она знает, что делать». И все же какой-то тревожный голос нашептывал мальчику, что не стоит всецело доверять природе и что слониха нуждается в помощи. Но вот о том, в какой именно момент и каким образом следует оказать эту помощь, внутренний голос, увы, умалчивал.

И вдруг из складок напряженной плоти появился бесформенный мешок, мокрый и блестящий, как речной камень. Он упал на землю, испустив потоки жидкости. Слоненок, с ног до головы запятнанный кровью и каким-то густым, почти прозрачным веществом, появился на свет поразительно быстро. Это самец, понял Джахан. Слоненок дрожал мелкой дрожью, и вид у него был такой измученный, словно ему пришлось проделать длинный путь. Пакиза обнюхала сына, легонько подталкивая его кончиком хобота. Потом отправила себе в рот оболочку, в которой детеныш вышел из утробы, и принялась ее жевать. Слоненок меж тем неуверенно поднялся на ноги. Глаза его были закрыты, на теле тут и там виднелись пучки светлой шерсти. Его размеры и цвет поразили Джахана. Перед ним был самый крошечный на свете слон. Белый, как вареный рис.

Сын Пакизы был почти вдвое меньше, чем обычный новорожденный слоненок. У всех слонят хоботы такие коротенькие, что в первые дни они сосут материнское молоко ртом. Но голова этого малыша не доставала до колен матери, и дотянуться до соска он никак не мог. Почти целый час Джахан наблюдал, как Пакиза подталкивает новорожденного хоботом, побуждая его взяться за сосок. Движения ее, сначала мягкие, вскоре стали нетерпеливыми, но по-прежнему не приносили никакого результата.

Понимая, что этим двоим необходима помощь, Джахан направился в дальний угол сарая, где хранилась всякая всячина, и среди прочего – грубо сколоченная бочка с остатками корма, который они давали слонам зимой. Когда мальчик попытался сдвинуть бочку с места, по ногам его пробежала крыса, которую он потревожил. Но сейчас Джахану некогда было обращать внимание на подобные пустяки. Он опустошил бочку и подкатил ее к слонам. Потом сбегал в дом и принес горшок, в котором варили похлебку. Вернувшись, подвинул бочку как можно ближе к Пакизе и вскарабкался на нее.

Увидев распухшие соски слонихи, он содрогнулся, но все же, пересиливая страх, осторожно сжал один из них двумя пальцами и потянул. Джахану не раз приходилось доить коз, и он надеялся, что со слонихой надо действовать сходным образом. Но в горшок не упало ни капли молока. Тогда он с силой сжал сосок всей ладонью. Пакиза пошевелилась, едва не столкнув его с бочки. Мальчик решил применить иной способ. Задержав дыхание, он схватил сосок губами и принялся сосать. Но как только первые капли коснулись его языка, Джахана вырвало. То, что молоко слонихи окажется таким отвратительным на вкус, стало для него полной неожиданностью. Вторая и третья попытка оказались столь же неудачными, как и первая. Ему никак не удавалось преодолеть себя. Никогда прежде он не пробовал ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего по вкусу молоко слонихи – невероятно густое и жирное, сладкое и кислое одновременно. Джахан взмок от пота, голова у него шла кругом. Он попробовал повторить попытку, зажав нос платком, и это помогло. Дело пошло на лад. Он сосал и сплевывал молоко в горшок, сосал и сплевывал. Когда горшок наполнился примерно на треть, мальчик спрыгнул с бочки и, довольный собой, понес угощение детенышу.