Сэляви - Вероника Долина

Николай Семенович не отказал, только, кажется, очень удивился. Сказал: «Что вы, Олег, разве захворали, вы ведь любите быть среди людей?»

Я ответил ему небрежно так, но чтобы девушки слышали: «Спасибо, я не заболел, а наоборот, еду жениться!» Какая тишина стояла в комнате — замечательно.

Только вот беда — мама, конечно, не отпустила меня одного к Рае, и сейчас мы вместе с ней мчимся в Краснодарский край. Купе у нас очень хорошее, из окна я весь день смотрел на леса и поля и другие просторы нашей необъятной Родины. Проводница принесла нам горячий чай, и мы попили чай с сахаром и бутербродами, которые мама взяла, конечно, с собой в дорогу. Потом по вагону прошла женщина, и в корзине у нее была масса всяких вкусных вещей. Мама купила мне шоколадку — я очень люблю шоколад. Еще я попросил ее купить шоколадку для Раечки, мама вздохнула и купила самую красивую — «Дружок». Скоро уже мы приедем. Рая написала, что встретит нас на платформе. Завтра утром проснусь — и сразу Рая… Вспомнил Лилю Б. — очень красивая женщина. А вдруг и моя Рая такая? Такой красавицы я недостоин, конечно, но я знаю — все равно Рая красивая. Она непременно согласится выйти за меня замуж, мы с ней приедем домой, все будет замечательно! То-то будет рада бабуля… А девчонки в институте все попадают со своих лестниц, где они целый день курят.

Я еду в новом костюме в полоску, на лацкане значок, что подарил мне Николай Семенович.

Рая встретила нас на вокзале. Она оказалась совсем такой, как я ее представлял: русые волосы и глаза немного с косинкой, это придает ее лицу лукавое выражение. Мы с ней поздоровались за руку. Устроились очень хорошо, у Раиной мамы. Рая весь день была на работе, а вечером мы с ней пошли в кино. Смотрели «Пламенную любовь». Может быть, и нас ждет это светлое, настоящее чувство?

А после фильма Раечка пожаловалась на головную боль. Рассказала, что это у нее с тех пор, как, перевыполняя норму на двенадцать процентов, она получила сразу два солнечных удара. Мне так ее стало жалко, что я сразу сделал ей предложение. Она тут же согласилась. Жаль только, что она чуть-чуть косит и поэтому все время как будто смотрит в сторону. Весь вечер мы проговорили с Раей — очень интересно. Она рассказывала о замечательных финских сапожках их бригадира Клавы Ткаченко, а я ей рассказывал о дубленке товарища Камалова.

Я спросил маму, как ей понравилась Рая — мама сказала, что понравилась.

Через три дня мы все вместе поедем домой, к бабуле.

Рая оказалась именно той девушкой, о которой я мечтал. Бабуля полюбила ее как родную. Когда мы все вместе вошли в прихожую, бабуля посмотрела на Раю, всплеснула руками и даже всплакнула на радостях. Потом вздохнула и говорит: «Ну что ж это я плачу? Два сапога — пара. Живите, детки, счастливо». Через два дня мы тихо отпраздновали нашу свадьбу. На Рае было розовое платье, я надел костюм в полоску. Все выпили шампанского, а мою рюмку Раечка накрыла рукой и сказала, что сегодня мне не надо. Конечно, я не стал спорить — зачем же омрачать ей такой чудесный вечер? Мама и бабуля очень радовались. Бабуля все хотела плакать, но мама ее останавливала и говорила: «Ничего, ничего, мамаша, все образуется…»

На следующий день я пришел на работу в новом костюме. Николай Семенович спросил сразу: «Ну, как ваши дела, Шестаков?» Я небрежно так ему ответил, но чтоб девчонки слышали: «Да вот, женился, Николай Семенович, на замечательной девушке — передовой трактористке, в газетах писали — может, знаете такую фамилию — Мишутина? Только теперь ее фамилия Шестакова!» Тут я не выдержал, схватил со стола папки и побежал — сначала в отдел математики — рассказать обо всем товарищу Камалову, ну и девчонкам из биологии, химии, географии и всех других отделов. Забежал еще в партийную организацию к товарищу Кустинскому. Он очень, очень за меня порадовался.

Вот какой это был праздничный день. Когда после обеденного перерыва я поднялся в отдел, на столе Николая Семеновича меня ждали: большая кукла в коробке, торт, цветы. Какие все прекрасные, душевные люди — у всех ли я взял дыхание? И когда только они успели это все приготовить? Девушки все пожимали мне руку и говорили: «Поздравляю, Олег». А секретарша Надя Г. даже поцеловала меня в щеку.

Домой пришел нагруженный подарками. На почту по дороге не заходил — некогда, и не напишут мне из Казахстана, наверное. А Раю мы пока устроили работать в магазин «Овощи-фрукты», это в соседнем доме.

Прошел почти год с тех пор, как я женился. В институте за это время не произошло почти никаких событий. Немного, правда, поистерлась канадская дубленка товарища Камалова, зато замечательный плащ из джинсового материала привез себе из Японии товарищ Кустинский. Несколько девушек из разных отделов вышли замуж. Николай Семенович подарил мне два очень красивых значка — «Космос» и «Русская зима». «Русскую зиму» я, конечно, подарил Раечке.

Два месяца назад произошло самое лучшее в моей жизни — у нас с Раей родился сын. Я назвал его Эрнестом в честь писателя Хемингуэя. Бедная Раечка тяжело переносила беременность, ее милые глазки стали косить еще больше. Но теперь она счастливая мать и прекрасна, как все женщины-матери.

Николай Семенович, поздравляя меня, сказал проникновенно: «Вот и у вас, Шестаков, появилось потомство. Это прекрасно. Будет кому продолжать наше общее дело». Девушки подарили четыре погремушки и два чепчика из фланели — голубой и сиреневый.

Когда маленького Эрнеста принесли домой и развернули, бабуля расплакалась от счастья — ведь это ее правнук. «Паучок, как есть паучок», — приговаривала она, качая на руках запеленутого Эр-нестика.

Я очень счастлив, потому что у меня теперь есть сын. Может быть, я далее самый счастливый человек на свете. У него по шесть пальчиков на каждой ручке и оба глазика совсем скошены к переносице — ну и что же? Это отличный крепкий мальчишка, и я его обожаю.

1975 год.

Сомнамбула

Я развлечь вас постараюсьСтаромодной пасторалью.От немецкой сказки в детскойВеет пылью и теплом.Кто-то их опять читаетИ страницы не считает,И незримы, братья ГриммыПроплывают за стеклом.

«Если ты меня не покинешь,То и я тебя не оставлю!» —К этой песенке стариннойЯ ни слова не прибавлю.

Там на лаковой картинкеГанс и Гретель посредникеУмоляют: под сурдинкуСпой, хороший человек!Этот облик их пасхальный,Их уклад патриархальный —Позолоченный, сусальный,Незамысловатый век!

«Если ты меня не покинешь,То и я тебя не оставлю!» —К этой песенке стариннойЯ ни слова не прибавлю.

Но от этой сказки мудройТонко пахнет старой пудрой.Ветер треплет Гретель кудри,Носит новые слова.Я сниму остатки грима.Что вы натворили, Гриммы?Вы-то там неуязвимы,Я-то тут — едва жива.

К этой песенке стариннойЯ ни слова не прибавлю:«Если ты меня не покинешь,То я это так не оставлю!»

Я развлечь вас постараласьСтаромодной пасторалью.От немецкой сказки в детскойВеет пылью и теплом.Это я опять читаю!Я их очень почитаю.И незримы, братья ГриммыПроплывают за стеклом…

Меж нами нет любви. Какая-то прохладца,Как если бы у нас сердца оборвались.И как ей удалось за пазуху прокрасться?Должно быть, мы с тобой некрепко обнялись.

Меж нами нет любви. Не стоит суесловья!Но снова кто-то врет и «да» рифмует с «нет».И снова говорим: любовь, любви, любовью —Холодные, как лед, и чистые, как снег.

Но если нет любви — тогда какого чертаМы тянем эту нить извечного клубка?Затем, что не дано любви иного сорта,И надо как-то жить, раз живы мы пока.

Мне бы спать в твоих ладонях,Пить из губ твоих источника.Оставаться молодою,В твердом сердце быть источинкою.

Мне б зимой у сердца греться.Летом в гамаке качаться —В гамаке сплетенных пальцев,И в глаза твои смотреться.

Всякое твое несчастьеЯ б сплела своей заботойИ осеннее ненастьеСкоротала б за работой.

Быть твоей последней волей,Радостью твоей живою.Ты бы мною был доволен.Спать в ладонях…Ну позволь мне, я прошу…

Как холодна моя рука!Как неверна моя строка…Давай условимся с тобою,Что не расстанемся пока.

Как время мерное течет!Куда-то нас оно влечет?Давай условимся с тобою,Что все прошедшее — не в счет.

Как далека сейчас беда!Как высока моя звезда!Давай друг другу поклянемсяНе делать худа никогда.

Как нынче сыплет снег с утра!Как боль сердечная остра…А завтра? Завтра — что же завтра?Там новых клятв придет пора.

Голубоглазые брюнетыИ кареглазые блондинкиЗаполнят улицы планеты,А мы с тобой посерединке.А мы с тобой плывем на лодкеМеж берегов по узкой речке.А я кричу тебе: «Володька!»,А у тебя глаза, как свечки.

И кареглазые блондины,И синеглазые брюнеткиСегодня счастью заплатилиОдной-единственной монеткой.И мы с тобой уплатим дани.Мы ей уплатим все налоги.Сегодня близки стали далиИ оборвались все дороги.

И нам вот не уплыть отсюда!Здесь даже ветра не бывает.А я, на берег выйдя, будуСмотреть, как лодка уплывает!Потом смешаемся с толпою —И сразу станем синеглазы.Сюда приплыли мы с тобою,Чтоб здесь не встретиться ни разу…

Голубоглазые брюнетыИ кареглазые блондинкиЗаполнят улицы планеты,А мы с тобой посерединке.А мы с тобой посерединке!Но как же здесь мы оказались?Что мы друг друга половинки —Нам на минуту показалось…

На мосту, где мы встречались,Фонари едва качались.Мы ходили по мосту.Мы любили высоту.

Под мостом, где мы встречались,Воды быстрые не мчались.Не гудели корабли!Поезда спокойно шли.

На мосту, где мы встречались,Наши муки не кончались.Поглазев на поезда,Расходились кто куда.

Ибо мы бездомны были!Высоту мы не любили.Но ходили мы туда —Больше было некуда.

Над мостом, где мы прощались,С той поры года промчались……Вот я встану на мосту —И достану — пустоту.

Я играла с огнем,Не боялась огня.Мне казалось, огоньНе обидит меня.

Он и вправду не жег мнеПротянутых рук.Он горячий был друг,Он неверный был друг!

Я играла с огнемВот в такую игру:То ли он не умрет,То ли я не умру.

Я глядела в огонь,Не жалеючи глаз.Он горел и горел,Но однажды погас.

Я играла с огнемДо поры, до поры,Не предвидя особыхПоследствий игры.

Только отблеск огняНа лице у меня.Только след от огняНа душе у меня…

Сколько пришло дождей с тем хмурым днем…Друг мой, присядьте здесь — поговорим о нем.С юга на север он выбрал нелегкий путь.

Ну что ж, я сказала — иди и счастлив будь.Поговорим о нем, поговорим о нем…С давним его портретом веду я спор —

Сильно ли изменился он с тех пор?Сильно ли изменялся, часто ли изменял…Ложь или правда, что забыл он меня?Поговорим о нем, поговорим о нем…

О главном еще хотела я вас просить:Нашел ли он то, что ищет всю свою жизнь?Нашел ли он свое счастье, свой яркий свет,Дорогу в страну, которой названья нет?Поговорим о нем…

Эту дорогу давно он искать перестал.Он похудел немного, очень устал.Его на дороге близко я видел сам —Должно быть, что на рассвете придет он к вам…

А это вовсе не мой дом, и это не мой порог.И в том, что с хозяйкою я незнаком, — я бы поклясться мог.

Друг, знай, хоть этот край — рай, я не знаю его языка.И то, что это не мой край, — я знаю наверняка.

И это вовсе не тот день — голову заложу.Но, может, это его тень — вот что я вам скажу.

А это, конечно, был мой дом, и мой это был порог.И в том, что с хозяйкою я знаком, — я бы поклясться мог.

Друг, знай, этот край — рай, и я помню его язык.Но от того, что это мой край, я очень давно отвык…

И это, конечно, тот самый день — голову заложу.Но, может, это его тень — вот что я вам скажу.

Уйди из-под этой крыши.Ты вырос выше,Ты вырос слишком,Уйди же, слышишь!

А дом твой отходит к брату.Ты в нем ничего не трогай,А иди своею дорогойИ забудь дорогу обратно.

А землю твою — разделим.Ведь мы ж за нее радеем,А ты все равно бездельник.Ведь ты ж бродяга, брательник!

А невесту твою — другому.Да он и покрепче будет.А она, как уйдет из дому,Поплачет и все забудет.

Да что ж ты стоишь, постылый?Уйди, помилуй!У ней ведь уже колечко.Иль хочешь держать им свечку?

Ведь там уж и свадьба тоже…А он, уходя, в окошко«Прощай, — кричит, — моя крошка!»«Прости, — кричит, — меня, Боже!»

Спаси его, разлука!Спаси его, разлука,Спаси его, разлука —Такая здесь морока…Войди к нему без стука,Прильни к нему без звука,Возьми его за рукуИ уведи далеко.

Храни его, надежда!Храни его, надежда.Храни его, надежда —Всему первопричина.Ведь он юнец мятежный,Не робкий и не нежный.А нам — что ни мужчина,То новая морщина.

Дай Бог ему удачи,Дай Бог ему удачи,Дай Бог ему удачиНа каждом повороте.А в жизни той, собачьей,Дай Бог ему тем паче.Даруй ему из прочихДорогу покороче.

Минуй его, сиянье!Минуй его, сиянье.Минуй его, сияньеИ почести земные.Он будет жить далеко,От нас на расстоянье,И будут с ним заботыИ женщины иные…

Я — неразменная монета,А ты пустил меня по свету,Как тень простого пятака.А я по праву неразменна.И нахожусь я неизменноВ кармане пиджака.

Я — неразменная монета,Тобой подобранная где-то.А что купить на пятачок?Да так, какой-то пустячок.И ты б купил наверняка.Но — неразменная монетаОпять в кармане пиджака.

Вот узаконенный размен:Одна любовь на пять измен.Меняю крупные на мелочь —Нельзя же жить без перемен!

Я — неразменная монета.А ты, хотя немало жил,Меня другому одолжил.И тот сейчас у турникетаСтоит — пуста его рука.Я ж — неразменная монета —Опять в кармане пиджака.

Я — неразменная монета.Ты до сих пор не понял это!И мне не должно быть в карманеНи дурака, ни чужака.Я — неразменная монетаВ твоем кармане пиджака.

И приходит однажды ко мне человекИ становится на пороге моем.Я ему предлагаю еду и ночлег.Он благодарит, но говорит,Что не терпит нужды ни в чем.

И продолжает стоять в темноте.И я — предлагаю трубку ему.Он благодарит, но говорит,Что трубка ему ни к чему.

И продолжает стоять как стоял!И я наливаю ему вина.Он благодарит, но говорит,Что я ему ничего не должна,Что я ничего не должна.

Тогда я тихо ему говорю,Что, видно, он просто мне не по душе…Он благодарит, «прощай!» — говорит,И нету его уже…

Я — нищая сиротка,Горбунья и уродка,И в небо синее смотрюЗадумчиво и кротко.

Хромушка и бедняжка,Безродная бродяжка,В пыли бреду, в полубреду,Притом вздыхаю тяжко.

Ах, где же тот, о Боже,Кому я всех дороже?Ах, где же тот, что тоже ждет,Спешит навстречу мне?

Быть может, он волынщик?А может быть, корзинщик?Ах, только б мне надел кольцоНа скрюченный мизинчик!..

Но нет, он не в дороге.Сидит сейчас в остроге,Сидит и песенки поет,Не ведая тревоги.

А завтра, ровно в десять,Его должны повеситьЗа конокрадство и разбой —Прощай, любимый мой!

Боюсь, беда со мною дружит.Как птица, надо мною кружит.Боюсь, что эта дружба мнеХорошей службы не сослужит.

Боюсь, что тот, кого люблю,Мне вдруг окажется неверен.Незлонамерен! Но уверен,Что я обиду ту стерплю.

Боюсь, что я не стану ждатьНа этот раз его решенья,Поняв, что сила разрушеньяВо мне воинствует опять.

Боюсь, что на его «прости»Не захочу искать ответа.А он, поняв тотчас же это,Не помешает мне уйти.

Боюсь, что я — уйдя на шаг,Переменю свое решенье.Свои умножив прегрешенья,Вернусь, поднявши белый флаг.

Боюсь, беда со мною дружит.Как птица, надо мною кружит.Боюсь, что эта дружба мнеХорошей службы не сослужит…

Когда душа моя от слов твоих остынет —Я подойду к тебе и крикну не шутя:Не тронь мою любовь! Не тронь ее, бесстыдник!Она еще дитя, она еще дитя…

Оставь мою любовь до времени свободнойИ дерзостью своей ты ей не прекословь.Не тронь мою любовь! Не тронь ее, негодный!Не тронь мою любовь, не тронь мою любовь.

Ах, все твои слова — ненужная подробность.Повремени еще, признанья не готовь.Не тронь мою любовь! Она еще подросток…Не тронь мою любовь, не тронь мою любовь.

Моя любовь печальная,Моя любовь запретная!Она вполне реальная,Живая и конкретная.

Моя любовь семейная,Бог весть какая сложная.И есть — и тем не менееУжасно невозможная.

И мне в исход не верится,Я тоже обрученная.Моя любовь, ты смертница!Прости нас, обреченная.

Ну хочешь, я погибну вновь —Не в том дурное самое.Живи со мной, моя любовь,Внебрачное дитя мое.

Я, вероятно, грешница.Так что ж со мною станется?Со мною он утешится,А с тою — не расстанется.

Где ж станция конечная?Где музыка победная?Ах, женщина ты, женщина,С огнем играешь, бедная!

Что она плачет, что она плачет?Что это значит, что это значит?А что она чует?Да что же она чует,Ежели он дома, дома не ночует?

А что же она видит?Да ничего не видит.Только ждет, что выйдет,Что из того выйдет.

А что она может?Да все она может.Словно пса, привяжет,Как коня, стреножит.

А что же с ним будет?Да ничего не будет —Голову повесит,Завтра все забудет.

А что же с ним будет,Коли не забудет?А коли не забудет,Все иначе будет.

А коли не забудет —Бог знает, что будет!

Варшава, 1999 г.