Дофамин. О любви и нелюбви - Сергей Корнев

Черткова Вера Владимировна, тётя Ильи по отцу, неработающая, активная прихожанка РПЦ, 46 лет:

– И, знаете, всякую надежду относительно Ильи я ещё лет пять назад потеряла. У них вся семья неверующая. Лёню, брата моего, алкоголь сгубил. Маша – атеистка воинствующая была раньше. Сейчас вроде стала прислушиваться, но детей своих никак не хочет приобщать. Алёша у них обвенчаться в церкви хотел. Я думаю: «Пусть хоть так приведу в храм человека». Нет, Маша его отговорила. Теперь ребёнок у неё во блуде живёт. И Илья во блуде будет жить. Сейчас вся молодёжь во блуде. Курят, пьют, в храм не ходят. А где вино, там и блуд. Наблудятся – обвенчаются, ну и живут как прежде. И прелюбодействовать начинают. Бога никто не хочет знать. Живут страстями и всякими своими низменными инстинктами. Я иногда думаю: «Ой, Господи Боже мой! Как же Ты ещё нас терпишь? Когда же конец этому всему настанет? Весь народ на погибель живёт и в геенну идёт. Не терпи нас больше, Господи, не терпи. Только единицы спасаются, Боже Ты мой, Господи…». Но Господь всё терпит и надеется на нас. А я уже не надеюсь. Хоть Алёша, хоть Илья. Все они одинаковые. Молодёжь вся в ад идёт.

Маргарита Олеговна, преподаватель, 41 год:

– Вы верите в Бога? А в жизнь после смерти? Поймите, жизнь для того человеку и дана, чтобы выработать в себе правильность. Настоящая, живая правильность даёт человеку возможность никогда не умирать. А вот такая циничная и себялюбивая неправильность а-ля Илья Глинин ставит человека в позицию никогда не жить. Ведь что такое любовь? Я говорю о любви, естественно, в глобальном и космическом смысле. Любовь – это и есть жизнь. Правильный человек пытается выработать в себе любовь. Понимаете, после смерти нет ничего, кроме любви. И что же делать тому, кто в течение своей жизни непрерывно культивировал в себе нелюбовь посредством циничных выходок и себялюбивых превозношений? Это и есть ад. Представляете, вокруг только одна бескрайняя и безграничная любовь, а вы – циник, себялюбец, хотя даже и к себе самому лишённый настоящей любви? Если бы вы любили себя, вы не стали бы вредить себе так смертельно, отнеслись бы бережнее к своей жизни и, чего уж тут скрывать, к своей смерти, правильно? В этом смысле Илья – мёртвый человек. А моя роспись в графе «Психология в СМИ» в его зачётке – всего лишь проявление жалости к нему, что также можно назвать хоть и маленькой, но вполне деятельной любовью. Я не стала ему мстить за нанесённые мне оскорбления, называемые иногда невинными ошибками юности. Хотя себе я даже в юности такого не прощала. Увы, мёртвые люди всегда себе всё прощают, оставаясь навеки непрощёнными.

Марина Постукалова, одногруппница, 21 год:

– Я просто не смогу простить ему то, что он сделал тогда. Да ему и не нужно моё прощение. Его всё устраивает, как мне кажется. По крайней мере, он всем своим видом показывает, будто ему по барабану, будто он ничего такого и не сделал плохого по отношению ко мне, будто в нём даже и нет никакой неправоты, а наоборот – я не права. Поймите, для него люди мусор, отработанный материал. Нужен ему человек для чего-то – он всячески поддерживает отношения, ведёт себя по-человечески, вежливо, уважительно, льстит, лицемерит, а стал не нужен – готов в грязи утопить. И поверьте – утопит, не поморщится. Ему везёт в жизни. Он просто ни разу не напал на человека, который бы ему по башке настучал как следует. А я… Что я? Я – блядь для него. У него всё просто. Все плохие – один он хороший. Если ему до меня по барабану, то и мне до него по барабану.

Наташа Барабанова, дочь Чертковой Веры Владимировны, тёти Ильи по отцу, воспитатель детского сада, в декрете, 26 лет:

– Да и мне тоже по барабану, если честно. Илья он и Илья. Тоже мне родственник нашёлся… Родственники хуже чужих часто оказываются. У меня никого нет. У матери и той – только церковь на уме. Я не нужна ей. Я никому не нужна. Я – одна. Пока… Скоро не буду одна… Этот малыш – всё, что у меня есть в жизни. И мне больше никто не нужен.

Александр Сухов, двоюродный брат Ильи, сын тёти Шуры, тёти Ильи по маме, от первого брака с Пал Палычем Суховым, безработный, в разводе, в нужде, в запое, 31 год:

– Илюха всегда маленьким был для меня. Я его малышом звал. Здорово, говорю, малыш, как дела? Молчит. В детстве он меня почему-то побаивался… И вот так – маленький, маленький… и вырос. Незаметно. Я теперь и не знаю, что это за человек. Вот объясните, как это так бывает? Вот родился человек на свет… маленький, беззащитный… открытый ко всем, всем доверяет, ко всему тянется… И зла-то от него, по большому счёту, никакого нет. Ну, бывает, нашкодил что-нибудь, расстроил родителей, но… это не зло совсем… так ведь? Я про настоящее зло говорю: такое… целенаправленное, холодное, убеждённое… какое-то жирное, удобренное, взращенное… полноценное и умное зло… Вот, к примеру, была девочка, чудесная, маленькая девочка… ангелочек, понимаете, с косичками и со всякими там бантиками… ходила она в детский садик… играла в «дочки-матери», каталась на качелях и прочее, потом пошла в школу, книжки стала читать… про Машеньку с медведями… там… про Золушку, про Красную Шапочку, скажем… про принцев разных… и всякое такое хорошее… и как добро всегда побеждает зло… так ведь? Сидит эта девочка… сопит в две дырочки своим чудесным маленьким носиком, рисует там что-то… все эти свои прекрасные грёзы и нет от неё никакого зла… кроме того, что она бежала от Ваньки из соседнего подъезда и упала… коленки себе ободрала. Но её это не печалит, её печалит, что теперь мама будет ругаться и не отпустит вечером гулять во двор к тому предательскому Ваньке. И во всём этом есть какая-то великая ангельская чистота. А потом вдруг всё как-то незаметным образом начинает меняться… Где, как – непонятно. Незаметно этот маленький ангелочек начинает целенаправленно, холодно и убеждённо резать свои крылышки, пока они не упадут на землю кротко и чуть слышно. И появляется такая циничная и беспринципная жирная мразь, в которой нет ничего от той девочки. Ничего! Ей уже не нужны книжки… и всё то хорошее, как добро побеждает зло, потому что она сама – зло. Полноценное и умное зло! Ей нужны только деньги и иногда пое**ться. Ещё, может быть, лет десять назад тот Ванька боялся даже прикоснуться к ней, потому что от неё всё ещё пахло ангельской чистотой… или кровью от отрезаемых тихой сапой крылышек, что опьяняло его и заставляло приходить в восторг и трепет. Она смеётся звонким голоском, а он трепещет. Ещё, может быть, лет пять назад, когда крылышки уже, по-видимому, были отрезаны, но раны не зарубцевались и всё равно источали аромат чистой ангельской крови, Ванька, «уломав» в очередной раз её на «это» дело, терзался угрызениями совести, когда она, удовлетворённая, засыпала в его объятьях. И вот теперь эта растолстевшая мразь сама расстегивает ему ширинку и требует её вые**ть, иначе она пойдёт «налево». Иди, говорю, куда хочешь. Ушла. Говорит, я – не мужик и толку от меня нет никакого, ни денег, ничего. Вот скажите, где в этой отвратительной мрази та чудесная маленькая девочка с прекрасными ангельскими крылышками, вызывающими трепет? Я сколько раз пытался её там найти и полюбить эту мразь за ту девочку. И… знаете… её там просто нет! Эта мразь сожрала ту девочку!.. Так и со всеми людьми происходит, я думаю. И со мной, и с вами, и с Илюхой Глининым. Мразь, которую мы в себе удобряем и взращиваем, съедает того нашего маленького ангела. И всё – нет человека!.. Только циничная и беспринципная жирная мразь.

Сергей Кривченко, муж Оксаны Алексеевны, зять Алексея Павловича, дяди Ильи по маме, инкассатор, 35 лет:

– Хотя, если уж без купюр… не хочу душой кривить… то Илья – человек, выеденный изнутри гнилью, как и все Глинины. Что он к нам мотается? Не думаю, что из-за родственных чувств. И пусть Оксана о нём другого мнения, этот п***дюк не такой хорошенький, как кажется. Я чувствую его лицемерие. Вот так… Оксане только не надо передавать мои слова.

Данила Кривченко, внук Алексея Павловича, дяди Ильи по маме, 4 года:

– Дядя Илья – п**дюк, п**дюк, п**дюк!

К. С. Жмуркин, знакомый по работе, 26 лет:

– Ладно! Пусть Илюша и не п**дил мою тыщу, но чё он всегда так ведётся на деньги эти, как будто помимо них ничего в жизни нету, а?

Х. Х. Петросян, профессор, 59 лет:

– Итак, резюмируем: а) Глинин – человек вполне способный и талантливый, как и большинство наших ребят, но б) воспитан крайне некорректно или совершенно невоспитан, из-за чего в) позиционирует себя в социуме сверхэгоцентрично и безответственно, к тому же г) последовательно и убеждённо практикует мизантропические мировоззренческие установки и асоциальные поведенческие схемы, хотя при всём том д) легко схватывает основные жизненные требования и относительно беспроблемно встраивается в очень сложную и изменчивую структуру новой антропокоммуникативной действительности, е) оперативно анализирует все объективные вызовы этой действительности и без труда применяет их к себе, и, наконец, ё) обладает повышенной личностной мобильностью, что позволяет ему также легко отбрасывать свои старые лимитирующие факторы и переоблачаться в более приемлемые и актуальные, согласно времени, формы. Таким образом, мы нарисовали портрет современного человека, скажем так, более или менее успешного, то есть некоторое такое среднее большинство. А вот это как раз и печально. Что за чудовище мы вырастили в самих себе?