Московский миф - Дмитрий Володихин

В том-то и состоит значение тех лет, когда правил Шуйский! Государя Василия Ивановича ругали современники, скверно отзывались о нем и потомки. Но он был последним, кто отчаянно стоял за сохранение старого русского порядка. При нем еще жило Московское государство, каким создал его величественный XVI век, – с твердо определенными обычаями и отношениями меж разными группами людей, с прочной верой, со строго установленными правилами службы, с почтением к Церкви, с фигурою государя, высоко вознесенной над подданными. Этот порядок, истерзанный, покалеченный, со страшно кровоточащими ранами, все же находил себе защитников. Сам царь, интриган и лукавец, проявлял недюжинный ум, энергию и отвагу, отстаивая его. Может быть, твердость Шуйского, не до конца оцененная по сию пору, оказалась тем фундаментом, без которого выход из Смуты был бы найден позднее и при больших потерях. А то и не был бы найден вовсе… Шуйский отчаянными усилиями очень долго задерживал Россию на краю пропасти. Он хранил то, что его же знать беречь уже не хотела. И его твердость многих воодушевляла.

Пока царь стоит под стягом, сражение еще не проиграно…

Василий Иванович был «выкликнут» на царство группой его сторонников после свержения Лжедмитрия I. Его венчал на царство не патриарх, а всего лишь один из архиереев – по разным данным, то ли митрополит Новгородский, то ли митрополии Казанский. Он не мог решить проблем, стоящих перед страной, поскольку решением их могло стать лишь ужасающее кровопускание, смерть крови буйной и мятежной, в изобилии текущей по сосудам страны, да еще покаяние народа в грехах с последующей переменой ума. Но он был – прямой царь, делавший то, что и положено делать русскому православному государю. Его поддерживала Церковь – в том числе святой Гермоген, патриарх Московский. Василий Иванович происходил из семейства своего рода «принцев крови», занимавших очень высокое место при дворе московских государей, поэтому его претензия на престол была полностью обоснованной. Притом безо всякой санкции земского собора. Он знал, что все самозванцы – липовые, поскольку видел когда-то труп истинного царевича Дмитрия. Он дрался с самозванцами и поддерживающими их поляками. Он делал правильное дело, хотя и делал его с необыкновенной жестокостью. Впрочем, делать его в ту пору иначе было до крайности трудно…

В таких условиях стоять за царя означало стоять за старый порядок. По большому счету вообще за порядок. И это – нормальный человеческий выбор.

В 1609 году польский король Сигизмунд III открыто вторгся на русские земли и осадил Смоленск. Воевода смоленский Михаил Борисович Шеин стойко держал оборону от поляков, отбивал их приступы.

На помощь Шеину из Москвы отправилась рать под общим командованием князя Дмитрия Ивановича Шуйского с приданными ей отрядами западноевропейских наемников. 24 июня под Клушином ее постигла настоящая военная катастрофа. После Клушинского поражения пали Можайск, Борисов, Верея и Руза.

Государь Василий Иванович лишился армии. Более того, он утратил всякий авторитет. Смутное время утвердило в умах людей странное, нехристианское представление об особой удаче общественного лидера или же об отсутствии этой удачи – словно они даются не силой личности и не милостью Божьей, а являются каким-то химическим свойством вожака. Люди вернулись к древним, почти первобытным идеям о достоинствах правителей. Так вот, новое поражение Шуйского одни сочли признаком неправоты его дела перед лицом сил небесных, другие – утратой «химической» удачи. Ну а третьи… третьи просто увидели в материальной слабости правительства повод для переворота.

В июле 1610 года совершилось восстание против монарха. «И собрались разные люди царствующего града, – пишет русский книжник того времени, – и пришли на государев двор и провозгласили: “Пусть-де отобрана будет царская власть у царя Василия, поскольку он кровопийца, все подданные за него от меча погибли, и города разрушены, и все Российское государство пришло в запустение”»[13]. Ну, разумеется. А еще его некому охранять, поскольку воинство его разбито, и, следовательно, можно над ним как угодно изгаляться.

Государя ссадили с престола, затем попытались принудить его к пострижению во иноки. Вскоре законного русского царя Василия Ивановича передали в руки его врагов, поляков.

Два с лишним года в плену томился он сам и его семейство. Осенью 1612-го Василий Шуйский и брат его Дмитрий с супругой Екатериной ушли из жизни с подозрительной стремительностью… Девять лет спустя в Россию вернется лишь князь Иван Иванович Шуйский-Пуговка, не являвшийся ни крупным политическим деятелем, ни крупным полководцем. Младший брат единственного московского государя из династии Шуйских претендовать на царство уже не смел…

В отношении Василия Шуйского русской знатью и русским дворянством было совершено чудовищное преступление.

Это злодеяние показало, каких глубин достигло духовное развращение московского общества. Царя принудили «положить посох» те, кто давал ему присягу. Свергая законного монарха с престола, они даже не успели договориться о кандидатуре его преемника. После Шуйского политическая система России оказалась обезглавленной. Кое-кто из заговорщиков мечтал лично занять московский престол, кое-кто симпатизировал Лжедмитрию II, и очень влиятельная партия желала сделать русским царем польского королевича Владислава. Это означает, что наша политическая элита, по сути, обратилась в свору собак, недавно пожравших вожака и приготовившихся грызться за его место.

Два года – с июля 1610 по октябрь 1612-го – дно Смуты. Самый мрачный ее период.

Полноценная государственность на территории бывшей Русской державы не существует. Служебная иерархия стремительно распадается. Столичные органы власти ни в малой мере не контролируют провинцию. Россия разорвана в клочья, и отдельными ее землями управляют разные силы. Казалось, Московское государство исчезло. Северные области его заберут шведы, центральные окажутся под властью Речи Посполитой, а юг безнадежно обезлюдеет под натиском татар…

О больших бедствиях, достававшихся на долю Руси, летописцы обычно говорили: Господь попустил «по грехом нашим». Глад и мор, нашествие иноплеменников и засуха – всё «по грехом нашим». А верный путь из ямы очередного несчастия – «встягнуться от греха».

Кровавый хаос, воцарившийся на землях Московского государства, был честно заработан нашим народом. И в первую очередь его правящим классом. «По грехом», никак не иначе.

Вместо царя составилось необыкновенное для Руси боярское правительство, вошедшее в историю как Семибоярщина[14]. В исторической литературе иногда встречается сравнение Семибоярщины с боярскими комиссиями, остававшимися на управлении в Москве, пока государь выезжал за пределы столицы, – например, на многодневное богомолье. Но гораздо больше Семибоярщина напоминает польский аристократический сенат. В ее состав вошли князья Ф. И. Мстиславский, И. М. Воротынский, А. В. Трубецкой, А. В. Голицын, Б. М. Лыков-Оболенский, а также отпрыски старомосковских боярских родов И. Н. Романов и Ф. И. Шереметев. Из Рюрикова рода – только двое: Воротынский и Лыков. Первый мог бы претендовать на трон, но был неудачливым полководцем и не особенно популярным человеком. Второй – превосходный военачальник, но ему явно не хватало знатности. Русская знать давно завела переговоры с Сигизмундом III о возведении на трон сына его Владислава – знатные «тушинцы» заключили с ним подобное соглашение несколькими месяцами ранее. Теперь Семибоярщина открыто заявила о своем желании поставить королевича на место Шуйского. Кого-то из русских аристократов завораживали вольности польской шляхты, а кого-то манила возможность навести в стране порядок с помощью иноземной военной силы…

Под Смоленск отправилось официальное посольство. Владиславу давали престол, ежели он примет православие, сам король отступится от Смоленска и прочих российских городов, а польские войска помогут с разгромом Лжедмитрия II[15]. И вышло бы именно так, если бы во главе Речи Посполитой стоял разумный монарх, а не глупец и фанатичный выученик иезуитов. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Испытывая неприязнь к православию, Сигизмунд не желал его ни для себя, ни для сына. От Смоленска он отходить не стал. Более того, выразил стремление самому воцариться на Москве. Королю прямо в руки плыла золотая рыбка, а он отворачивался от нее из-за того, что хотел на ее месте увидеть платинового слона. Посольство заколебалось. Да и в Москве столь наглые притязания Сигизмунда вызвали разногласия. Владиславу присягали, но не все и медленно. Договор-то не получил подтверждения у Сигизмунда… Но какая сила теперь посмела бы ему сопротивляться, если бояре сами впустили в Москву польско-литовскую армию?!