Бернард Вербер - Последний секрет

Аплодисменты усиливаются. Солдат еще больше смущается, ругаясь, трясет головой и бьет себя по макушке, словно хочет таким образом избавиться от отравы в своем черепе.

Гипнотизер прощается. Занавес.

Журналисты не успели покончить с закуской, а официант уже принес им основные блюда – они не сразу заметили это.

– Гипноз… Об этом мы не подумали. А если кто-то заложил ключевое слово в голову Феншэ?

– Ключевое слово… но какое? «Синяя магнолия»?

Лукреция задумывается, и вдруг ее осеняет:

– Ключевые слова вроде «я люблю тебя» заставили его сердце остановиться, – с воодушевлением предлагает она. – Наташа Андерсен произнесла их в решающий момент, и это вызвало спазм.

– И это вы только что сказали мне, что фраза «я люблю тебя» в определенных условиях может стать смертельной?! – удивляется Исидор.

Лукреция заводится и соединяет кусочки мозаики, чтобы получить целую картинку.

– Нет, не спазм: остановку сердца. Кажется, вы говорили, что с помощью мозга можно управлять сердцем?

– Я видел, как это делают йоги. Но я не думаю, что можно вызвать полную остановку. Должны быть автоматические механизмы для выживания.

Она быстро ищет другой вариант.

– В таком случае представим, что его запрограммировали рассмеяться после этих слов? – предполагает Лукреция. – Рассмеяться до смерти, услышав слова «я люблю тебя»!

Довольная своей идеей, она восстанавливает все произошедшее:

– Полагаю, дорогой Исидор, я сказала последнее слово в этом деле. Феншэ убил его брат Паскаль, загипнотизировав его. Он внушил ему ключевую фразу. Самую неявную. «Я люблю тебя». Наташа Андерсен произнесла ее в момент оргазма. Сердце остановилось, и чемпион мира по шахматам скончался. Таким образом, она решила, что убила его. Это идеальное убийство: преступника нет на месте преступления, никакого оружия, ран, лишь один свидетель, который считает себя причиной смерти! Не говоря уже о том, что, как вы сказали, все достаточно пикантно, чтобы никто не стал серьезно расследовать дело. Секс все еще табу. Это действительно идеальное преступление.

Вдохновленная своими доводами, журналистка с аппетитом доедает остатки курицы.

– А мотив?

– Зависть. Паскаль не так красив, как Самюэль. У Самюэля была невеста топ-модель, к тому же он выиграл в шахматы у компьютера. Богат, красив, сделал хорошую партию, знаменит – это просто невыносимо. Сгорая от зависти, брат воспользовался своим талантом гипнотизера и сделал так, чтобы Самюэль умер как развратник; а Паскаль как бы и ни при чем, потому что тот скончался в объятиях своей невесты.

Она отлистывает несколько страничек назад в своей записной книжке и просматривает предыдущие записи.

– Это можно добавить как еще один мотив. Пятый: обязанность, шестой: зависть.

Налиму, что лежал посреди овощей в тарелке Исидора, повезло больше, нежели курице Лукреции; он провел несколько недель на свободе, прежде чем его поймали в сети.

– Зависть? Слишком узко.

– Расширим до всех эмоций, которыми мы не в состоянии управлять, потому что они сильнее нас. Зависть, месть… в общем, гнев. Да, все это можно объединить в пункт шесть: гнев. Он еще сильнее обязанности. Обязанность возбуждает в людях желание нравиться другим и вливаться в общество, а гнев – разжечь революции и изменить общество.

– А еще он побуждает к… убийству.

Она быстро записывает его объяснение, чтобы не забыть.

– Хорошо, – говорит Лукреция, – вот что такое ловко проведенное дело. Я признаю, что вы правы, и эта смерть необычна, но теперь я нашла убийцу и мотив. Мы с вами установили рекорд по скорости расследования преступления. Ну вот, все и кончено.

Она поднимает стакан, чтобы чокнуться, но Исидор свой не берет.

– Гм… И это меня вы называете мифоманом?

Лукреция с презрением окидывает его взглядом.

– Зависть… – произносит она. – И вы тоже завидуете. Тому, что я моложе вас, я женщина, и однако именно я нашла разгадку, разве не так, мистер Шерлок Холмс?

Они оба доедают свой ужин. Исидор собирает соус ломтиком хлеба, а Лукреция кончиком ножа отодвигает то, что она есть не хочет. Остатки курицы погребены под листиком лаврушки.

Люди вокруг комментируют представление. Со всех сторон доводы тех, кто верит в гипноз, и тех, кто в него не верит, и каждый стоит на своем. «Это актеры, – слышится голос. – Они притворялись». – «Девушка выглядела вполне естественно». – «Нет, она переигрывала».

Официант приносит список десертов. Лукреция заказывает растворимый кофе без кофеина в большой чашке и кувшин горячей воды, а Исидор берет мороженое с лакрицей.

– Вы только выдвинули гипотезу, и все.

– Завистник.

– Счастье, что вы не работаете в полиции. Чтобы завершить дело, недостаточно разработать теорию, какой бы привлекательной она ни была. Нужны улики, доказательства, свидетели, признания.

– Отлично, пойдемте, зададим несколько вопросов Паскалю Феншэ! – восклицает Лукреция.

Она просит счет, расплачивается и спрашивает у хозяина ночного клуба, где гримерка гипнотизера. Они трижды стучат в дверь с надписью «ГОСПОДИ Н ПАСКАЛЬ ФЕНШЭ». Вместо ответа дверь резко открывается, и, прежде чем они сумели что-либо предпринять, гипнотизер вылетает из своей гримерки и убегает из клуба в мокром халате; за ним вдогонку несутся трое военных с тем, подопытным, во главе.

– Синяя магнолия? – бросает Лукреция, словно ожидая, что эта фраза остановит бегущего на всех парах солдата.

Но они уже слишком далеко.

20

Жить или умереть?

Здоровый глаз Жана-Луи Мартена был по-прежнему открыт. Тысячи мыслей мелькали в его голове, мешая принять решение. Ему казалось, что от него что-то скрывают. Он был убежден, что ему уже ничего не поможет, но врач тем не менее как будто знал, что делать.

Аргументы в пользу «да» и в пользу «нет» в его мозгу сливались в два направления и существенно влияли на его решение.

Жизнь? На внутреннем экране Жана-Луи Мартена возникли сотни слайдов с изображением приятных моментов прошлого. Семейные каникулы, когда он был маленьким. Открытие для себя шахмат. Занятия живописью. Встреча с женой Изабеллой. Начало работы в банке. Брак. Первые роды жены. Первые каникулы с дочерьми. А вот он впервые смотрит передачу «Забирай или удвой».

Забирай или удвой…

Или смерть? Он видит себя со всех сторон, одинокого, неподвижно лежащего на кровати. И проходящее время; сначала это часовая стрелка, которая вертится все быстрее. Затем – через окно: солнце и луна сменяют друг друга. Все вокруг развивается быстрее, словно блики, загорающиеся то на солнце, то на луне и тут же гаснущие. Дерево, которое он видит из палаты, покрывается листвой, она опадает, вместо нее появляется снег, потом распускаются почки – и снова листва. Проходят годы, десятилетия, а он, как пластиковый манекен, лежит на кровати с одним глазом, который безнадежно моргает, когда никого нет рядом.