Водка - Людмила Бержанская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но когда мужчина любит, то об очень многом рассказывает любимой женщине.
– Вы точно знаете, что он любил меня?
– Точно.
– Откуда?
– Он мне сам говорил.
– Странно. Мужчины чужим женщинам такие вещи не говорят.
– Почему?
– Потому. Не говорят мужчины о своих чувствах к женщине. Тем более, Анастас. Не такой он человек.
– Елизавета Михайловна, правда, говорил.
– Вот так и говорил: люблю, жить без нее не могу?
– Нет. Не так. Говорил, что душа и ноги несут его к вам.
– И часто говорил?
– Один раз.
– Наверно, перед этим хорошо выпил?
– Да.
– Ну, вот и все. Опять водка.
– Почему опять?
– Потому, что больше всего в жизни он любил пить. Это то, что доставляло самое большое удовольствие.
– Вы не правы.
– Права.
– Он любил внука, по-своему Галю, маму.
– Но как только впереди маячила бутылка, вся любовь таяла как весенний снег.
– Неправда. В те годы, когда воспитывал внука, не пил вообще.
– Пил. Отдавал его на выходные дни жене, а сам пил. А когда болела мама, это были сплошные пьянки с младшим братом.
– Это я знаю, – сказала Людмила Владимировна, поникнув.
– С алкоголизмом всякая борьба бесполезна. Понимаете, это болезнь, это неизлечимая болезнь, как алчность.
– А деньги-то причем?
– Эта “хитрая” болезнь рассчитывает на то, что в человеке напрочь отсутствует или неуправляемое чувство меры. Хочется все больше и больше пить, нужно все больше и больше денег. А главное, не может ответить на вопрос “зачем?”. Какое от этого удовольствие, какое наслаждение? Я могу, другие нет? Водка и алчность заслоняют разум, загоняя простые вопросы в тупик. Ни водка, ни деньги не добавляют здоровья, не дают искреннего счастья со взаимностью. А главное, забирают у человека внутреннее чувство свободы. Люди сами заботливо растят собственные болезни.
Людмила Владимировна расстроилась, выслушав мой монолог.
– Но ведь у них была хорошая семья?
– У кого у “них”?
– Я имею в виду маму с папой.
– Я этого не знаю. Знаю только, что дети выросли совершенно разными.
– Так ведь люди все разные.
– Конечно. Только они были настолько разными, что Анастас их еле-еле объединял.
– Это я понимаю: разные профессии, разный уровень жизни.
– Он умер, и я думаю, что их общение будет, в лучшем случае, на уровне поздравлений с днем рождения.
– Но мне кажется, что Вадим очень помогал семье младшего брата?
– Помогал. Но только чуть-чуть сверху вниз.
– Почему?
– Мне кажется, что причина не в семье Споковцевых.
– А в чем?
– В семье Вадима. Мы как-то задержались надолго у них в гостях, и остались ночевать. Не знаю, почему в этот вечер “застегнутого на все пуговицы” Вадима прорвало, он очень много говорил о своей маме.
– У него какая-то особенная мама?
– Нет. Просто с ней были тяжелые отношения, и, видимо, это отложилось на всем.
– На чем?
– На восприятии всего, что его окружало: на работе, в семье, на отношениях с собственными родственниками. И с семьей Споковцевых.
– Разве у него были родственники?
– Наверно. У каждого из нас есть родственники. Он говорил, что его мама любила только папу и больше никого. Вообще никого: ни своих родителей, которые были против этого брака, ни собственных детей.
– А дети-то причем?
– Они забирали часть его любви к ней.
– У Вадима разве есть братья и сестры?
– Есть. Или были. Не знаю, кто и сколько.
– А он отца любил?
– Не говорил об отце ничего. Мне кажется, что он работал главврачом какой-то больницы, а мама – медсестрой.
– Странный мезальянс.
– Это обожание переходило все границы. Однажды, когда одновременно заболели дети и отец, она оставила детей на несколько суток и не отходила от постели мужа.
– А как же дети?
– Наверно, кто-то за ними ухаживал. Я сейчас говорю о предпочтениях. Ее не интересовало не только здоровье, но и учеба, и увлечения, и друзья детей. Она все решила просто: в дом никого не водить. Коротко и ясно.
– Видимо, женщина была с характером?
– Да. Когда дети подросли, мама с папой всех материально обеспечили, но никакого тепла. При этом, Вадим говорил, лезла беспардонно в личную жизнь детей.
– И Клава терпела?
– Я думаю, что это касалось увлечений молодости. К своей семье Вадим маму не допускал.
– А папу?
– Папа к этому времени умер.
– Еще не старым?
– Не знаю, может, он был намного старше матери. Вадим удивлялся другому: в последние годы отец часто болел: сердце. А тут уже нужна была многолетняя, ежедневная забота. Куда делась огромная любовь. Мама бесконечно упрекала и изводила отца тем, что очень устает. Вадим даже сказал: она своим характером и своей глупостью укоротила ему жизнь.
– Так что, ничего нельзя было сделать?
– Делали. Дети по очереди забирали отца к себе. Но каково было ему в чужих домах.
– Но ведь это же его дети?
– Дети его, а дома чужие. Скажите другое: куда делась всеобъемлющая любовь? Разбилась об ежедневный тяжелый труд?
– А может, папа не платил такой же неуемной взаимностью?
– Возможно. Ведь неуемная любовь эгоистична. Не зря слово “страстная” похоже на слово “страшная”. Такие люди воспринимают не столь сильное ответное чувство как предательство.
– Мне кажется, у врачей все достаточно легко. Тем более главврач. Желающих приблизиться к телу предостаточно. Вот мамино терпение когда-то и лопнуло. Поэтому и была такая старость у папы. Я не понимаю, почему, если один любит до безумия, второй обязан отвечать точно такой же взаимностью. Иначе гнев, разочарование, слезы. Ведь любимые нам не обязаны. Жуткий, глупый эгоизм под великим словом “любовь”.
– А как мама провела старость? – вернулась к разговору Людмила Владимировна.
– Вадим говорил, что в возрасте 16 лет он очень тяжело болел: что-то с позвоночником. Целый год.
– Этот год мама была рядом с ним?
– Нет. Иногда приходила в больницу. Не каждый день. Зато хорошо организовала его друзей и родственников для посещений. А месяца через три уехала отдыхать в санаторий. Так и сказала: я очень устала.
– А Вадим?
– Сказал мне: я до конца ее дней так и не смог простить ей этого.
– Почему?
– В тот момент врачи не разрешали ему даже приподниматься в постели. Не то, что двигаться. В общем, абсолютная беспомощность.
– А отец?
– А вот отец старался все время быть рядом.
– Он осуждал маму?
– Да. Но немногословно.
– Так как же жила мама в конце жизни?
– Хорошо. У нее была удобная квартира. Вадим организовал двух женщин для ежедневного ухода. Все в лучшем виде: питание, лечение, прогулки.
