Серебряная рука - Джулиана Берлингуэр

Именно теперь, когда дело, можно сказать, сделано, Хасан впадает в уныние. Уж лучше бы, говорит он, Краснобородые продали его сразу после того набега, да, лучше быть рабом, чем сыном безумца. И вообще, кто сказал, что Арудж-Баба действительно намерен сделать его своим приемным сыном? С какой стати Краснобородым превращать в законного наследника какого-то раба?

— Сынок, ну кто же может знать истинные намерения тех, кто нами распоряжается? Какие силы движут ими? С какой стати они будут объяснять причины своих поступков?

Скрестив ноги, Осман Якуб садится на пол перед Хасаном. Разговаривая с юношей, он энергично массирует ему ступни и лодыжки:

— Ты совсем замерз, ноги холодные как лед. Сейчас я разгоню тебе кровь, и ты сможешь мыслить спокойно и здраво.

Похоже, что Хасан нечувствителен ни к рассуждениям старика, ни к массажу, но Османа это не смущает.

У Аруджа и у Хайраддина нет во дворце родных сыновей. Оба брата произвели на свет десятки детей, которых разбросало по всему свету, так как держать во дворце их не пожелали. А еще ходят слухи, что детей Аруджа всех до единого погубили в знак какой-то непонятной кровной мести. Как бы там ни было, Краснобородые решили сделать своим наследником человека, не связанного с ними узами родства.

Кроме того, Хайраддин любит Хасана, как родного сына. Может, Арудж-Баба тоже любит его: поди знай, что у бейлербея на сердце, хотя Осман готов побиться об заклад, что так оно и есть.

Ну а то, что Хасан не из царского рода… Так ведь и Краснобородые не царских кровей. Отец у них был янычар, а мать — простая женщина с острова Лесбос. И они не делают из этого никакой тайны. Главное для братьев — будущее созданного ими царства. Хасан всегда был необыкновенным мальчиком, и оба раиса, решив, что из него мог бы получиться хороший царь, стали его терпеливо готовить к этому. Теперь, увидев юношу таким неуверенным в себе и безвольным, они, конечно, откажутся от своей идеи.

Хасан даже готов разнести вдребезги только что изготовленную серебряную руку.

— Бесполезная железка, выкинуть ее — и все.

— Да если ты не отнесешь ему эту красавицу, тебе и впрямь отрубят руку, ты же знаешь, какой он бешеный.

Пусть Арудж-Баба делает с ним что хочет. Хасан для себя уже все решил. Лучше быть одноруким и навсегда остаться рабом, чем служить посмешищем и постоянно страдать от сумасбродств безумца, вечно гадая, что тебе уготовано — жизнь наследника или смерть.

— Разве мы не находимся постоянно между жизнью и смертью? Не Арудж-Баба, а один только Аллах решает, когда и как прекратить наше земное существование. Ты охвачен страхом, я почувствовал это по твоим холодным ногам.

Осман поднимается, потирает руки, поправляет рукава.

— Ну что ж, раз ты боишься, значит, ты человек, а не чудовище. Я доволен. Теперь ноги у тебя согрелись, и прекрати свои идиотские разговоры. Беги выполняй свою роль приемного сына, которая тебе не так уж и неприятна. Рано или поздно у тебя будет свой корабль, целый флот, и ты сможешь держаться на равных с дожем, королем Франции, а может, и с самим Великим Султаном Истанбула! — Тут Осман резко меняет тон и добавляет сурово: — А что скажет Хайраддин, когда вернется и, не застав тебя во дворце, подумает: «Какая неблагодарность!» Он решит, что я накормил тебя слизью улиток, чтобы сделать таким же ненормальным, как его братец, и прикажет меня наказать. Ты хочешь моей смерти?

На лице Османа написано такое неподдельное отчаяние, что юношей разбирает смех. Хасан же, набравшись наконец смелости, поднимает стеганую вышитую подушку, на которой под куском лилового атласа покоится серебряная рука.

— Я пошел.

— Ради Бога, не спеши! Он же сказал: на заходе солнца. Не то еще упрекнет тебя в чрезмерной торопливости.

С Аруджем нужно быть очень осторожным и точным. Но ожидание для Хасана уже невыносимо. Он отстраняет Османа Якуба, который, раскинув руки, загораживает ему дорогу.

— Открой мне дверь и испроси для меня милости у Аллаха.

— Что тебе?

— Я принес механическую руку.

— Не показывай! Не желаю ее видеть.

Два месяца и неделя труда и страданий, а он не хочет даже посмотреть на руку! Хорошо бы сейчас запустить ею ему в голову. Но нужно набраться терпения и ждать.

Хасан стоит неподвижно и держит на вытянутых руках подушку, которая, кажется, весит с целую гору.

— Ну и чего ты там стоишь столбом? Отпусти занавеси, я хочу надеть ее в темноте.

Но и при спущенных занавесях комната не погрузилась в полный мрак: солнечные лучи пробиваются сквозь узоры камчатной ткани.

Стащить с бейлербея кафтан не так-то просто. Льняная туника должна оставаться на нем, а то металл может вызвать раздражение на еще не загрубевшем теле. Конечно же, опорные детали снабжены стегаными прокладками, но осторожность не помешает. Приходится распутывать какую-то завязку. Наконец шейный ремень на месте. Теперь надо надеть наплечник на здоровую руку. Второй наплечник потоньше: на раненом плече повреждена мышца, и он не может служить надежной опорой для всей конструкции. Механизм соприкасается с живой тканью как раз в том месте, где любая шероховатость может вызвать боль. Приходится сдвинуть стержень чуть-чуть в сторону. Краснобородый молчит, застыл как статуя. Наконец культя схвачена.

Короткая передышка. Хасан думает о том, что руку бейлербею ни разу не примеряли. Как поведет себя культя там, внутри?

— Нужно проверить руку в движении.

Баба все молчит. Хасан спокойно дает необходимые пояснения. Сначала испытываются движения сочленений.

Бейлербей слушает молча, внимательно, замерев в неподвижности, и лишь осторожно шевелит культей, следуя указаниям Хасана. Все в порядке. Затем в абсолютной тишине Арудж сам повторяет усвоенные движения.

— Свет!

Хасан поднимает занавеси. Солнце еще не село. Его красные, горячие лучи ослепительными бликами играют на серебре и золоте драгоценной руки.

Баба зовет слуг, и те приносят зеркала и лампы.

— Отныне я буду Арудж Серебряная рука. Завтра на Совете подпишу указ об усыновлении. Вызовите моего портного.

Оказывается, для торжественной церемонии нужно срочно сшить два плаща: один для Аруджа, другой — для его любимого сына, принца Хасана.

IV

Праздник только начался. На белоснежную, затканную серебряными узорами тунику Хасана накинут сшитый специально для торжественной церемонии синий камчатный плащ; на голубом тюрбане сверкает рубин — подарок Хайраддина.

Хайраддин одет подчеркнуто скромно, но необычайно элегантно. На его ярко-красном кафтане нет никаких золотых украшений. Бросаются в глаза лишь бриллиант на указательном пальце правой руки и тонкой персидской работы воротник.