В Замок - Марианна Грубер

— Короче говоря, я хотел бы узнать, существует ли вот такой, другой Замок, — заключил К., — и если существует, то не правильнее ли считать его пустым местом?

Наконец-то он все высказал! — На душе у К. сразу стало легче. Посмел высказать, посмел сделать этот шаг. К. в изнеможении откинулся на спинку стула, запрокинув назад голову.

— Но... — Старосте хотелось крикнуть, заорать во всю мочь, но он не посмел. Рассуждения К. его напугали, в то же время он жадно ловил каждое слово. — Но кто же так думает? Кто это говорит? Уж не собираетесь ли вы идти к людям с такими речами? Вы отдаете себе отчет в том, что вы тут наговорили?

К. кивнул. Он пришел сюда, чтобы устранить ничем не оправданное и безосновательное достоинство Замка и спасти его подлинное достоинство.

Получив такой ответ, Староста несколько минут лежал, тупо уставившись в одну точку, мучаясь болью, которая упорно не оставляла в покое его тело. Он уже не стонал и не кряхтел, — лежал неподвижно и молчал. Наконец он заговорил:

— Итак, вы хотите согнать нас с насиженных мест, нет, должно быть, вы замышляете более страшное, вы задумали погубить нас, лишить жизни. А я, выходит, соучастник, ведь я слушаю ваши речи. Уходите.

К. сразу встал. Если бы не задача, которую он поставил себе, не думая об осторожности, он пожалел бы сейчас, что пришел к Старосте и все ему рассказал. «Поистине, — подумал он, — когда речь заходит о моей задаче, я забываю об осторожности и буквально теряю рассудок».

— Дело ведь не во мне, — сказал он, обернувшись уже в дверях. — А если и во мне, то лишь косвенно. И главное, я совершенно не намерен лишать людей чего бы то ни было.

Но Староста в ответ только повторил:

— Уходите. — Он прошептал это слово так тихо, что оно подействовало сильнее любого крика. К. покинул Старосту, не попрощавшись. На улице он побрел вперед, не думая о том, куда идет, просто шел по дороге. Чем больше он размышлял о последних словах Старосты, которые все еще звучали в его ушах, тем больше убеждался: старик прав в своем чудовищном предположении.

На постоялом дворе его дожидались больной Учитель, у которого поднялась температура, Фрида, хозяева и помощники, все они были сильно встревожены и засыпали К. попреками: где он пропадал столько времени, как отважился на такую дерзость — второй раз побеспокоил Старосту, старого больного человека, да еще досаждал какими-то вопросами, и вообще, что ему понадобилось обсуждать со Старостой, почему он не выяснил все, поговорив с кем-то из них?

— Ничего нового, — сухо сказал К. Он отсутствовал добрых три часа, — К. бросил взгляд на стенные часы в зале трактира — и чувствовал себя страшно усталым. — Ну да, — сказал он, — хотел поговорить со Старостой, однако разговор вертелся вокруг того, что разговор состояться не может, поскольку это не предусмотрено. Следовательно, разговор не состоялся, — подвел итог К., соблюдая свое тайное соглашение со Старостой. — Если кто-то не верит, пусть спросит жену Старосты, она подтвердит — принесла стул в комнату, а муж уверил ее, что там никого, кроме него самого, нет.

— Тогда почему возник слух, что вас прогнали от постели больного? — спросил Учитель. — Об этом судачит уже чуть ли не вся Деревня.

К. пожал плечами:

— Я просто пошел прогуляться. Неподалеку от дома Кузнеца стал свидетелем драки. Крестьянские парни повздорили из-за девушки, кто эта девушка, понятия не имею. Миновав еще несколько домов, я встретил человека, искавшего свою собаку, старого, почти слепого кобеля с отнявшимися задними лапами. Пройдя дальше, я увидел эту собаку, но хозяину ничего не стал говорить, потому как меня, постороннего, это не касается.

— Да как же ты мог! — воскликнула Фрида.

— А что тут такого? — равнодушно ответил К. — О собаке позаботился мальчик, его зовут Ганс. Я не спрашивал, мальчик сам назвался.

— Это сынок сапожника, — кивнула Хозяйка, которая, по-видимому, была в курсе всех деревенских происшествий. — Хороший мальчик.

— А о нашей договоренности вы, уважаемый, совершенно забыли? О намеченном на сегодня посещении школы?

— О договоренности? Не помню, чтобы я давал согласие куда-то идти сегодня, — надменно сказал К. — Я не рассчитывал, что Учитель так быстро поправится и сможет выйти. А сейчас подавайте обед, — К. опустился на скамью возле печки.

— Этот господин только и знает чего-нибудь требовать. — Хозяйка сзади подошла к Фриде и положила руки ей на плечи, словно вставая на ее » защиту. — Требует чего-нибудь, грубит, опять требует.

К. поглядел на нее презрительно прищурясь.

— Это право гостя, — сказал он, — если он платит. Я заплачу. — Потом К. спросил, носила ли Фрида раньше платье, которое на ней сегодня.

Фрида робко кивнула. — А эту шуршащую нижнюю юбку? — Фрида покраснела. К. пожелал узнать, есть ли у Фриды своя комната.

— Да, в «Господском дворе».

— А у этих двоих?

— У Иеремии тоже есть комната в «Господском дворе», а у Артура — в Замке.

— Так, — сказал К. — У каждого из вас есть свое жилье. Не вижу никаких причин ютиться на этом постоялом дворе и вчетвером спать в одной комнате.

Неужели он испытывает какие-то неудобства? Ведь комната довольно большая, в ней вполне достаточно места для четверых. Раньше они все четверо там ночевали, и К. это не раздражало. Если надо, Фрида готова, как тогда, спать на полу, кровать будет предоставлена ему одному. Фрида сказала «тогда», и К. показалось, что она говорит о какой-то другой жизни. Он вздохнул.

— Все дороги тут неблизкие, — заметила Хозяйка. — До «Господского двора» идти порядочно, а до Замка чтобы добраться, надо, считай, все равно что целое путешествие совершить. К тому же идти придется пешком.

— Да, дорога... дорога. Нелегко будет ее осилить.

— Осилить? Э, ерунда. Идти надо, и все тут.

— Нет, этого мало. — К. обхватил лоб руками и изо всех сил надавил. Головные боли, которых у него не было в течение двух последних дней, внезапно вернулись с прежней мучительной остротой. К. просидел некоторое время молча, с силой сдавливая лоб, напрасно пытаясь заглушить одну боль другой.

Глядя на него, бледного, с выражением муки на лице, Фрида почувствовала жалость.

— Что с тобой? — спросила она, подходя ближе.

— Голова раскалывается, — сказал К., тяжело дыша. — По ночам мне не дают спать сны или эта невыносимая головная боль. Весь день и весь вечер до поздней ночи я хожу, хожу разными дорогами, без остановки, без отдыха, я стараюсь довести до изнеможения свое тело, чтобы ночью не видеть снов и ни о чем не думать. Но этого мало. Вот, ты сказала «тогда», как будто говорила о какой-то другой жизни. Действительно, тогда была другая жизнь. Но я не помню никакой другой жизни, когда меня не мучили бы проклятые головные боли... От этого можно стать убийцей! — крикнул он. — Убить себя или другого человека. От этих болей ты готов с разбега расшибить голову о первую попавшуюся стену, чтобы голова по-настоящему, в прямом смысле раскололась, но мозг мыслит и мыслит, безостановочно, без отдыха. И боль, вечная боль... Я ищу ответа на свои вопросы, и вечно эта боль... И никто, кому бы я ни задал вопрос, не знает ответа. Можно закричать, но разве это поможет? Не поможет. Ничто, ничто, ничто не поможет.

Не зная, что делать, в полной растерянности Фрида хотела погладить К. по щеке, но он отшатнулся.

— Нет! Больно от всякого прикосновения, даже от солнечного света. Нам кажется, что свет мягко касается лица, но он впивается словно железными клещами и сдавливает, стискивает голову. Ночью, в темноте, ничуть не легче.

— Что же делать, чем тебе помочь? — спросила Фрида шепотом, как будто боялась, что громкий звук ее голоса причинит К. новые страдания. Она, конечно, сделает все что угодно, — да и не только она, другие тоже, — лишь бы избавить К. от мучений.

Фрида опустилась на корточки перед К. Он схватил ее за плечи.

— Что делать? Дать мне возможность спать одному! — крикнул он. — Ради всего на свете, оставьте меня одного! Никакой Фриды, никаких помощников, я один, совсем один в моей комнате! Не желаю видеть во сне никаких нижних юбок!

— Да ведь я хочу тебе помочь. — Фрида сказала это с мольбой, подняв лицо и глядя в глаза К.

— Ну да, — ответил он хмуро. — Но все становится только еще хуже, когда хочет помочь чужой человек, случайно оказавшийся рядом. Вдобавок чье-то присутствие напоминает о долгих часах, когда рядом никого не было, а я погибал от тоски по совсем простой жизни. Ведь моя жизнь никогда не была простой. Как мне хотелось порой, чтобы кто-нибудь захотел помочь, пришел бы и просто побыл рядом, пусть даже он не мог бы помочь по-настоящему. — Фрида, — сказал он, — я бьюсь ради чего-то, что пропало и никогда не найдется, а я все-таки ищу. Это задача, которую я сам себе поставил, такие задачи всегда самые трудные. Никто не может освободить тебя от такой задачи. Я уже давно поставил ее перед собой и с тех пор странствую, я странник, скиталец, хотя иногда может показаться, что остаюсь где-то на долгое время. Этот Замок — не первый, но, думаю, он будет последним.