Добровольцы - Борис Земцов

Отмечаю, что активно стремящаяся обособиться казачья часть нашего отряда при этом вовсе не однородна, не консолидирована: изнутри ее раздирают свои социально-региональные противоречия. Во-первых, «казаков московских» казаки прочие (донские, сибирские, ставропольские и т. д.) всерьез не принимают. Считают их самозванцами, никаким образом с истинно казачьими корнями не связанными. За подобным подходом, похоже, скрывается обострившаяся в последнее время традиционная неприязнь жителей глубинки к столичным обитателям. Мол, у вас там и зарплаты больше, и снабжение лучше, и едите слаще, и спите крепче, и все это, конечно, за счет многострадальных регионов. В свою очередь, более образованные «московские казаки» не могут не замечать воинствующего, даже агрессивного, невежества уроженцев «области Войска Донского».

И сибирским казакам их ростовские коллеги норовят отвести ступеньку пониже на лестнице казачьей иерархии: вроде как вы ничем особенным не прославились, в истории не отметились. Последние такие упреки принимают «в штыки». Их аргументы: наши предки для российской короны и Сибирь покорили, и Дальний Восток освоили, а вы, донские, между прочим, большевицкую власть в большинстве своем приняли, под ее безбожные знамена встали.

Споры оборачиваются словесными перепалками, часто грозят перерасти в серьезные конфликты. За аргументами каждой перепалки не просто амбиции, а целые пласты истории. Случалось, что эту историю переписывали, подтасовывали, откровенно перевирали. Банальным призывом «давайте жить дружно» спорщиков не остановить. Досадно, если подобные противоречия будут всерьез отражаться на уровне дисциплины в отряде, а значит, и на его боеспособности.

Какой-то тихий отрезок этой войны нам достался: редкие перестрелки, нечастые рейды, почти мирные караулы. Все как-то неспешно, почти вяло. Тем не менее — кругом война, и пули, несущие смерть, присутствуют: то цокают о камни, то подвывают над головой. Впрочем, пора избавиться от детско-киношного представления о том, что война — это вечное сражение, вечные яростные атаки, вечное размахивание знаменем и вечный шанс стать героем. В истории последних мировых войн полно примеров, когда на некоторых участках иных фронтов «позиционное затишье» длилось чуть ли не годами, и все было как у нас: никаких атак и штурмов, только караулы, разведка, рейды, вечное окапывание.

Сегодня в лагере событие — приехали телевизионщики. Не югославские. Наши российские, эсэнгэвские (язык все-таки не поворачивается назвать их русскими). Белградские собкоры. Откуда и как узнали они о месте нашей дислокации — нам неведомо. Это странно, даже подозрительно. Сначала два этих шустрых паренька добрались до лесной казармы. Там как раз стояла на суточном отдыхе смена наших. На «положай» журналистов привез сам Мишка-командир.

Телевизионщики обошли весь лагерь. Снимали, записывали. Просили демонстрировать имеющееся в нашем распоряжении оружие. Только считаные единицы добровольцев, прикинув, что к чему, предпочли укрыться в палатках или под предлогом поиска дров скрылись из лагеря. Остальные из кожи вон лезли, дабы попасть в объектив. Сущие дети! Особенно усердствовали казаки. Они позировали от души и всерьез. Поодиночке и погруппно. С оружием и без. Даже Володька-Кишечник, три четверти срока своей службы проболевший и находившийся в основном то в казарме, то в медсанчасти, облачился в пятнистую форму, затянулся ремнями, схватил в руки оружия столько, сколько смог удержать. Ради такого торжественного момента была водружена на голову и гигантская белая лохматая папаха с красным верхом.

Ничего порочного в желании молодых людей от души попозировать перед камерой нет, но буквально пару дней назад эти же люди с перекошенными от злобы лицами утверждали, что все журналисты — суки, что всех их непременно надо «к стенке». Вот так. Вчера мешали представителей этой профессии с грязью, а сегодня перед ними же заискивают, давя и толкая друг друга, лезут в объектив. Велика власть тщеславия. Позднее стало известно, что приемы работы этих телеребят более чем странны. Перед теми, кого застали на базе в казарме, они выставили несколько литров водки. Сами почти не пили. Когда собеседники дошли «до кондиции», были включены камеры и микрофоны, посыпались очень конкретные вопросы.

Какие бы цели телевизионщики ни преследовали, от соблазна попросить их помочь я не ушел. Эти ребята — единственный для меня шанс передать в Москву весточку о том, что жив-здоров. Уезжая сюда, родным я наврал, что еду по приглашению Белградского культурного центра в Югославию для сбора материала о народных промыслах, культурных традициях и т. д. Надеялся, что буду иметь возможность хотя бы раз в десять дней звонить в Москву. Наивный! Ближайший населенный пункт, откуда можно дозвониться в Россию, находится километрах в шестидесяти от базы-казармы. Выбраться туда пока не представляется возможным. Потому и пришлось едва ли не слезно просить наших белградских собкоров позвонить домой в Москву. Очень хочется, чтобы ребята мою просьбу выполнили. Пусть успокоятся сердца тех, кто меня ждет.

Удивительно, но телевизионщики знали мою фамилию и место прежней работы. Черт с ними! Пусть они знают мою биографию до последних мелочей. Со всеми грехами и ошибками. Только бы дозвонились в Москву!

Опыт, который мы получим здесь, — уникален. Дай Бог не растерять его, не растранжирить на уголовщину. Не за горами время, когда этот опыт понадобится стране и нации. И тогда все мы, такие непохожие, с трудом находящие сегодня общий язык, снова соберемся вместе. Соберемся, чтобы выполнить большую работу по возрождению Отечества. Да, эта работа будет грязной. Здесь будет действовать принцип: «Кто, если не мы? Кроме нас — никто!» Мы готовы.

Тягостная тема, мрачные мысли. Порою, независимо от собственного желания, очень явственно представляешь, как кусок металла, отправленный «с той стороны» в виде пули или осколка, входит в человеческое тело. Как это противоестественно! Какая-то железяка вероломно вторгается в человеческую плоть! И каким беспомощным, беззащитным, несовершенным предстает в этой ситуации обладатель этой плоти, то есть человек! Очень «к месту» всплывают здесь личные анатомические познания. Вспоминается, что одних только сверхважных органов у человека столько, что пальцев на всех конечностях не хватит их сосчитать. Это значит, что вдобавок к ледяному «наповал» существуют еще тысячи вариантов на тему «ранение, не совместимое с жизнью». Жути прибавляется, когда на месте абстрактного человека представляешь вполне конкретного себя. Наверное, при таких мыслях надо заставлять себя вспомнить, что упомянутый паскудный смертоносный металл летит не только с «той стороны», но и в «ту сторону», соответственно отправляемый и направляемый нами. Выходит, баш на баш, квиты, в расчете! И все-таки ненормально это — какой-то мертвый, пусть разогретый пороховыми газами, металл входит в живое дышащее тело!

Малополезные и откровенно опасные, особенно здесь, «умствования». Куда актуальней вспомнить о том, что «добро должно быть с кулаками». Точнее, со штыками. Еще точнее, с родным, пусть и произведенным с нарушением технологии в чужой стране, «калашниковым». Это куда как более по-мужски. В полном соответствии с условиями момента.

Почему-то вспоминается все ранее прочитанное о войне: В. Некрасов, Н. Кольцов, И. Эренбург, В. Быков, В. Астафьев, А. Барбюс, Э. Ремарк. Последний вспоминается чаще и чаще. В очень странной связи. Когда он пишет о войне, то частенько упоминает слово «дерьмо». Гражданский человек на подобную деталь вряд ли обращает серьезное внимание. Подумаешь, причуда литературного мэтра. А здесь… Очень актуальное пристрастие. Почти три десятка наших плюс полсотни неподалеку стоящих сербов. В итоге — у каждого дерева немалое количество солдатских автографов. Выручает запаздывающая весна и обилие снега. Что будет, когда пригреет солнце — представить несложно. И смешного здесь мало. Воды сюда не навозишься. Сейчас кое-как топим снег в котелках, хотя бы изредка стараемся умываться. Летом будет сложнее. Беда, если заведется в лагере какая-нибудь кишечно-желудочная зараза. Без врача, без медикаментов придется туго. Дизентерия или что-то в этом роде может косить наши ряды похлеще мусульманских пулеметов.

Что-то не выходят из головы коллеги-тележурналисты, что пару дней назад навестили нас на «положае». И визит непонятный, и люди странные. Никто из них так и не сказал, для какой передачи, для какого канала предназначены эти съемки, когда, в какой день этот сюжет выйдет в эфир. Зато очень обстоятельно, в разных ракурсах снималась наша позиция, подробно снимались все подходы к ней, объективы камер тщательно изучали наше оружие, места, где хранились боеприпасы.