Слушай, тюрьма ! - Зоя Крахмальникова

Мы приемлем царство непоколебимое с благоговением и страхом, приемлем в Церкви, ушедшей в пустыню из мира. В Церкви, избравшей путь исцеления мира жертвой.

Она знает своим соборным разумом, опытом своих святых, что, только уйдя из мира, она может обрести силу для его исцеления. Для этого она и должна пройти через черный туннель мира в пустыню, сокрытую в мире. Сокрытую от мира сего, искаженного миродержцем.

Она проходит этот путь, чтобы вернуть мое сердце и ум к их естеству, чтоб вернуть миру его собственную, созданную Богом Красоту.

Чтобы вернуть любовь, побеждающую страх.

Церковь ответственна за сотворенный мир, и каждый из нас, кто приемлет царство непоколебимое, кто именует себя христианином, ответствен за жизнь и смерть мира, в котором накоплен огонь для его уничтожения.

Слушай, тюрьма! - кричу я у "решки". - Христос воскресе!

Он расторгает крестные узы.

Он победил мир.

Он победил смерть.

Август 1982 - апрель 1985

Москва - Усть-Кан

ПИСЬМА ИЗ ССЫЛКИ

Моя дорогая детка, мой добрый ангел, недавно я снова побывала в Усть-Кане. Проездом.

Мы возвращались со Световым из Горно-Алтайска, куда нас пригласили для разговора. К областному прокурору.

Мы могли выйти на свободу, вернуться домой, к своим детям и внукам. Нам предложили в обмен на свободу дать заверение в том, что мы не будем нарушать закон. А значит, косвенно признать, что мы его нарушили, исповедуя свою веру, и, значит, признать правыми тех, кто стоял "на страже закона" и попирал его, попирая и убивая себя и свою совесть.

Усть-канская земля в оковах гор, скрывающих горизонт, была особенно пустынна в ту ночь. Казалось, тьма и пыль поглотили все, что окружено горами. Казалось, место это безлюдно и человечеству больше не нужен Усть-Кан. Мы вышли на темную площадь и отправились в милицию отметить наши маршрутные листы. Милиция была рядом. Дежурный смотрел телевизор. Он узнал нас.

Усть-канская пустыня пахла ссылкой, надзором, одиночеством, необходимым, желанным одиночеством. Мы забыли, что впервые встретились после моих тюрем здесь же, в усть-канской милиции.

Тогда Усть-Кан был залит солнцем и запах ссылки, надзора, одиночества был поглощен радостью встречи, надеждой на свободу. Тогда мы еще не были уверены в том, что Светова ждет та же самая печь, тот же самый ад, чтоб, пройдя через него, оказаться через год ночью в Усть-Кане, возвращаясь оттуда, где можно отдать душу в обмен на свободу.

Мы так устали за двенадцать часов дороги! Восемь часов - перевалы, спуски, подъемы, и четыре часа перед тем - ожидание автобуса в милицейской машине под непрерывным снегопадом. Мы так смертельно устали, что были счастливы, получив возможность укрыться одеялами и уснуть. Мы хотели поскорее забыть о том торге, в котором не захотели участвовать.

Мы отказались от него не потому, что не могли простить жестокости расправы над нами, ни в чем не повинными перед законом. Не потому, что не могли простить бессмыслицы зла и лжи. Мы знали, что без воли Божией никто не мог бы причинить нам зла. И потому, вспоминая о слезах детей, арестах, обысках, о бесчеловечности сатанинских обманов и сатанинской бессмыслице завуалированных мучений, мы старались принять их как благо Бога.

Светова приговорили к ссылке из "гуманных соображений", как было сказано в приговоре. Однако после "гуманного приговора" его, пожилого больного человека, протащили по семи пересыльным тюрьмам, намеренно повезли в противоположную сторону, чтобы помучить на этапах, затем в наручниках привезли в последнюю тюрьму и держали там в следовательской камере, чтоб вырвать у него отречение.

"Мамочка, смотри, как нас любит Бог, - писала мне в ссылку наша дочь из роддома, - сегодня арестовали папу, и сегодня же родился Тимофей..."

Через месяц после суда над Световым сожгли его архив, письма покойной матери, письма покойной жены 40-летней давности, письма покойных и ныне здравствующих писателей, книги, рукописи, черновики.

Сожгли ли? Из прокуратуры сообщили, что все уничтожено.

"Зачем?" - спросишь ты, мой ангел. "И это угодно Богу?" - может спросить каждый.

Дальше начинается все другое.

"Мир другой" - с этой мысли, столь невнятной, с этого, ничего не значащего, казалось бы, намека на какое-то, до сих пор неведомое мне знание началось мое возвращение к жизни в аду Лефортовской тюрьмы.

Оказалось, что для того, чтобы вернуться в Божий, реальный мир, в реальность сотворенного бытия, нужно было пройти через земной ад.

Тот мир, из которого вырвал меня Господь, был сотворен не Им, а сознанием и стараниями того, кто ненавидит Бога. Он был навязан мне, этот мир, и я должна была приспособить к нему себя, свой ум, свое сердце и даже свою веру. Этот навязанный мне мир всю жизнь пугал меня страхом гибели. Он был размещен во времени, и каждая мельчайшая частица этого времени была изначально поражена тлением.

Конечно же, в нем не было и нет Бога, потому что этого мира нет. Его не существу-ет. Это - роковая болезнь безбожного сознания, болезнь человечества, ставшая в наше время эпидемией тотального масштаба.

Никто не знает в точности истинных причин этой эпидемии. Самая распространенная и присущая всем эпохам трактовка ее причины - свобода. К моему сознанию приражается, как говорят св. Отцы, навязанная ложь. Сознание заражается чуждой мыслью, мысль, однако же, становится моей. Или не становится моей.

И здесь действует свобода, избирающая воля. Мысль, естественно, ведет к делу.

Кто же порождает эту мысль, эту ложь?

"С того времени, - говорит св. Симеон Богослов, - как дьявол устроил для человека, посредством преслушания, изгнание из рая и отлучение от Бога, он с бесами своими получил свободу мысленно колебать словесность каждого человека, одного больше, другого меньше..."

Ложь связана с человекоубийством, она порождается диаволом именно для этой цели. Ваш отец диавол, - говорит Господь тем, кто не понимает Его, тем, кто не может слышать Его, - и вы хотите исполнять похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины. Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи (Иоан. 8, 44).

Обрати внимание, что Господь говорит: хотите исполнять. Хотите слушать диавола и потому не понимаете речи Моей, и потому не можете слышать слова Моего (Иоан. 8, 43). Значит, когда я слушаю ложь, я не могу слышать Истину. Моя словесность, т. е. моя мысленная и сердечная область, мои смыслы поражены, искажены, больны. Дьявол знает об этой "несовместимости" Истины и лжи, и ему дана свобода искушать ложью, "колебать" мою словесность, он творец ложных мыслей, по слову одного духовного писателя. Господь говорит: когда говорит он ложь, говорит свое. Эта "энергия лжи" передается всем без исключения. И я принимаю эту "энергию лжи", эту чужую мысль, я принимаю ее свободно, сознательно.

Это - духовная проблема. Это проблема совести и свободы. Принять ложь за правду легко, но столь же легко вскоре разубедиться в том, что ложь есть ложь. Сознательно и свободно принимая ложь, я добровольно становлюсь жертвой эпидемии. Отныне я столь же свободно могу распространять эту мысль, делиться ею с людьми, утверждая ее, бороться за нее, считая все, что противоречит усвоенной мне мысли, ложью. Я стала одной из тех, кому Господь сказал: ...не понимаете речи Моей, ...не можете слышать слова Моего. Уже не только не хотите, но и не можете.

Эпидемия почти тотальна, и мне это помогает, все больны, и ничего не поделаешь. Все должны умереть, и я ничуть не лучше прочих. Все поклоняются одним и тем же идолам, вещественным ли, словесным ли, и мне придется отдать им должное.

И все же у моей свободы, избравшей возможность тотального шествия к смерти, к небытию, остается до конца моей жизни еще одна возможность: отказаться от смерти. "Это безумие! - кричат мне все. - Ты ничуть не лучше нас!"

Человека можно заковать в кандалы, прибить к кресту, нещадно мучить, но его нельзя заставить мыслить, верить, хотеть, любить, если он этого не хочет. Есть такой термин "внести сознание", видимо, он сочинен по аналогии с возможностью "внести вирус, микроб". Но если человеку можно привить телесную болезнь - грипп или проказу, ему невозможно насильствен-но привить сознание. Он должен захотеть стать больным. Он должен захотеть или смерти или воскресения, ада или рая.

Душа человека знает, что можно преодолеть смерть, но далеко не каждый человек хочет преодолеть смерть, далеко не каждый захочет воспользоваться своими возможностями. Потому что для преодоления смерти надо совершить побег из "державы смерти", из мира, которого нет и который навязан моему уму, чтоб пугать меня неизбежностью гибели.

Державой смерти называет св. Апостол Павел в Послании к Евреям несуществующий, нереальный мир. Он называет его пленом, рабством у смерти, у имеющего державу смерти, т.е. у диавола (2, 14-15).

Чем же держит в рабстве, в плену тот, кто правит державой смерти?