Один толстый англичанин - Кингсли Эмис

– Как, в этот… твой магазин?

– Конечно, а что тут такого? Тебе у нас понравится. Ты приедешь на поезде? Вот и хорошо, тут как раз есть один, очень удобный, приходит в шесть минут третьего. Садись на него, дружок.

Роджер сказал, что так и сделает, позвонил еще по двум адресам и вернулся в гостиную к детям и приглядывавшим за ними взрослым. Они делали это в своей странной американской манере: болтали с ними, подбрасывали к потолку, даже бегали с ними взапуски. Какой-то папаша поинтересовался у Роджера, есть ли у него у самого дети, на что Роджер ответил, что Бог его миловал, и понятливый папаша больше не приставал с расспросами. Потом кто-то другой – Джордж Фраччини или Клей Грин, а может, Пол Селби – выразил надежду, что Роджер располагает временем и сможет присоединиться к остальным, когда все сборище отправится к нему на вечеринку.

– Благодарю за приглашение, – сказал Роджер, достав табакерку и взяв понюшку «Золотого кардинала», – но мне нужно возвращаться в Нью-Йорк, так что очень скоро я вынужден буду вас покинуть.

Со всех сторон раздались изумленные, недоуменные, протестующие возгласы, как будто Роджер объявил, что федеральные власти собираются завтра утром выдворить его из страны. Кто не расслышал его слов, спешили, взволнованные, к нему, чтобы узнать, что стряслось. Отовсюду неслось:

– Но это невозможно, куда он сейчас поедет? – Да, ведь уже поздно! – Не может быть и речи! – И где он будет обедать? – Убеди его ты, Эвелин. – В любом случае последний поезд уже ушел. – Эрнст, у тебя есть расписание? – Налейте ему еще, быстро! Я отвезу его.

Подобная реакция понравилась Роджеру куда больше той, которую демонстрировала Элен. Она стояла у окна, держа на руках малыша – не то мальчика, не то девочку, – и обсуждала с ребенком что-то происходившее на улице. Ребенок обнимал ее за шею.

– Нет, – сказал Роджер, – мне действительно надо ехать. И не беспокойтесь насчет поезда – остался еще один, который отходит через полчаса с ближайшего разъезда. Я уже вызвал такси. Оно сейчас придет.

Последовали новые возражения и протесты, в которых доброхоты все больше упирали на то, как, мол, далеко до переезда, и сколь непомерна будет плата за такси, и он обязан позволить Бобу-Полу-Джорджу отвезти себя, но все аргументы сошли до уровня диссидентского брюзжания к тому моменту, когда заказанное такси прибыло, и Роджер, махая на прощание Элен, покинул компанию и втиснулся в машину. Такси тронулось, но не успело оно проехать и двух ярдов, как с дороги к дому Бангов свернула другая машина. Роджеру показалось, что он слышит доносящийся из нее смех. Машина остановилась, и из нее, освещаемые ярким светом фонаря над крыльцом, вылезли Ирвин Мечер, Сюзан Клайн и Найджел Паргетер. Неровной походкой они направились к парадной двери. И хотя такси уже уносило Роджера прочь на все возраставшей скорости, он невольно вжался в сиденье, боясь, как бы его не заметили.

– Не вовремя вы уезжаете – сейчас самое веселье начинается, а? – заметил водитель.

– Если вы не очень возражаете, я предпочел бы помолчать.

– Как скажете.

Дома по обеим сторонам дороги были украшены гирляндами разноцветных лампочек и оранжевыми пустыми тыквами с прорезями глаз и рта. То и дело навстречу попадались группы кривляющихся, скачущих ряженых – взрослых и детей. Интересно, понимают ли они, что празднуют?

Отдаленность домов друг от друга и то, что все они были из деревянного бруса, необустроенность участков – ни садов вокруг, ни живых изгородей или оград, лишь дикая растительность, оставшаяся с прежних времен, – все вместе придавало городку вид какого-то временного лагеря для целой армии парвеню. Недурный образ Америки вообще, сказал себе Роджер.

Совершенно иной облик Америки предстал перед ним, когда такси выехало на автостраду. Сумасшедшее смешение света, и звука, и движения, возвратно обрушивавшееся на тех, кто был причиной этого столпотворения. Стороннему взгляду ясно было, что обладатели тонн металла, мчащиеся на огромных скоростях, давя на клаксоны, мигая фарами, обгоняя друг друга, надеялись убедить себя и остальных в собственной силе и значительности, в том, что спешат куда-то. Тем не менее зрелище поражало масштабностью и даже обладало некой убедительностью. Когда такси, набирая скорость, пошло в обгон колонны огромных трейлеров, сверкавших цепочками огней, как оставшиеся позади дома, и двух широченных грузовиков с дюжиной задних огней на каждом, мелькнувших мимо при выезде на левую полосу, он подумал, как удивительно трудно избавиться от впечатления, будто он всю жизнь провел в дороге, мчась по этой автостраде, и что существует что-то еще, кроме этой гонки, что существует Элен. Казалось, вся эта масса машин подхватила его в своем бешеном стремлении в никуда, чтобы навсегда разлучить с нею.

Глава 7

В отвратительном настроении Роджер сошел в Аманфорде, штат Пенсильвания, и отправился на поиски Миранды. Поезд, хоть и быстрый и не столь варварски некомфортабельный, был забит американцами. К тому же он неудачно выбрал чтение в дорогу. Выпитое и съеденное в вагоне-ресторане вошло в конфликт с желудком. Сей орган еще мучительно старался прийти в себя после того, что попало в него вчера вечером. (Полчаса проведя у телефона, не слишком нагло пытаясь навязать свою персону какой-нибудь компании, он в конце концов оказался на вечеринке в Гринвич-Виллидж. Было три девицы более или менее приличного вида, но от двоих ни на минуту не отходил какой-то мазила из Австралии, рассуждавший о художнической честности, а третья отговорилась тем, что лесбиянка.) Если тебе безразлично, что пить, это, к несчастью, еще не означает, что впоследствии тебе будет безразлично, что именно ты выпил. Он хотел было коротко припомнить все, что произошло со вчерашнего вечера, исключая то, как в такси по дороге из отеля на вокзал Пенсильвания исполнял, со всеми вариациями, партию блюющего. Но ничего хорошего не приходило на память.

Что до чтива, которое он прихватил с собой в дорогу, то с этим дело обстояло намного хуже. Ему следовало помнить, что «Нью-Йорк Таймс» живет тем предубеждением, будто все желают знать все и обо всем. Информация, как и следовало ожидать, отмеривалась поистине нищенскими порциями. Им бы держаться того, в чем они сильны или, по крайней мере, что традиционно было их темой, – как это делают «Тайм», «Лайф» и иже с ними, – вместо того чтобы пытаться подражать лондонской «Таймс». Ну и совсем уже кошмар – «Небо мигунов». Казалось, не будет ничего страшного, если он заодно с «Нью-Йорк Таймс» прихватит роман и просмотрит по дороге, вместо того чтобы попусту пялиться в окно (с неизбежным риском увидеть то, что за ним откроется). Недавние его слова, брошенные Автору всех авторов, что, мол, именно это его творение наверняка дрянь, в сущности, были, как он считал в данный момент, не более чем просто фразой; точно так же можно было бы сказать обратное, подобно тому как исключительно из вежливости говорят, соглашаясь, «пожалуйста», когда уже некуда деваться, – как говорят, ладно, налейте того-то или того-то, когда приглашают выпить. Роджер со смешанным чувством читал первые две главы мечеровской стряпни. Мучительней всего было ощущать себя человеком, который обнаружил, совершенно неожиданно для себя, что сегодня у него отобрали его кусок хлеба.

И дело не в том, что роман Мечера был хорош. Сама принадлежность Мечера к народу, который, всему вопреки, дожил до нынешнего столетия, была гарантией того, что так оно и окажется. Еще до «Клариссы» нечто подобное присутствовало у Афры Бена и Даниеля Дефо (конечно, не в «Робинзоне Крузо» и не в «Молль Флендерс», а в «Полковнике Джеке»), что уж говорить о временах после них. Нет, не в том было дело, а в боязни остаться без работы, когда он понял, что, если его издательство не возьмет роман, дюжина других ухватятся за него и книга будет иметь успех. Ему уже мерещились будущие громкие анонсы в газетах: «Невероятно беспощадное и в то же время проникнутое глубоким сочувствием изображение человека в современном мире», – Филип Тойнби. «Может быть, одно из четырех наиболее взвешенных и авторитетных произведений, которые подарила нам нью-йоркская школа неоготического метафантастического романа», – «Таймс литерари сапплмент». «Это обжигающая, испепеляющая, ранящая книга, книга – баллистическая ракета, которая вознесет вас, и швырнет наземь, и раздавит…» – «Йоркшир Пост».

Тем не менее у него было большое искушение отклонить роман и официальным образом сообщить, что существует такого рода успех, которого всякому, считающему себя порядочным, издательству следует избегать, и гордиться тем, что не опубликовало подобную книгу. В издательстве, где подвизался Роджер, подобные вещи легко проходили. Что неудивительно, имея такой, как у них, круг читателей, мало что смыслящих в литературе. Но недавно Роджер сам способствовал тому, что его авторитет борца за качество и против банальной прибыли пошатнулся, когда он выступил против публикации первого романа молодого автора из Вест-Индии на том основании, что тот «влюблен в зло», и выступил успешно, добившись, чтобы роман отвергли. Вскоре после этого роман, выпущенный соперничающим издательством, не только разошелся миллионным тиражом в первые полгода, был переведен на все главные европейские языки, а также на японский, и права на его экранизацию были проданы за рекордную сумму, но к тому же получил две престижные международные премии и заслужил лестные оценки Сартра, Альберто Моравиа и Грэма Грина. Все это было бы еще ничего, но пошел слух, что книга на раннем этапе была отвергнута не столько потому, что ее автор возлюбил зло, сколько потому, что Роджер невзлюбил ее автора и даже того хлеще. Участники многолюдного приема в отеле «Мейда-Вейл» стали свидетелями бездарного спора между чернокожим и белым о судьбе молодых африканских государств. Чернокожий оппонент мгновенно исчерпал свои аргументы, когда чистокровный англичанин (Роджер) боднул его в живот.