Отряд - Андрей Посняков

- Ты песни хороводные знаешь?

- Песни? Гм… - Прошка задумался, зачесал рыжеватые кудри. - Ну, так, немножко. А что, петь, что ли, сейчас будем?

- Именно! И во всю глотку! Про лен слова помнишь?

- Нет.

- Ну, тогда давай про воробушка.

У воробушка головушка болела,Болела, болела, болела… -

затянули вразнобой оба. Любой певчий бы от этих жутких звуков скривился, хуже чем от прокисшей браги, а приятелям ничего, нравилось:

Уж как стал наш воробышек садиться,Садиться, садиться, садиться…

- Тьфу ты, черт, прости Господи! Дальше-то позабыл… - Митрий с досадой тряхнул головой.

- И я не помню. - Пожав плечами, Прохор вдруг приложил палец к губам, прислушался, и на пухлых губах его зажглась, засияла радостная улыбка, словно бы осветившая грубое лицо молотобойца. На щеках кулачного бойца заиграли ямочки, взгляд стал такой наивный, детский, что Митрий, посмотрев на него, фыркнул и засмеялся. В общем-то было чему радоваться - из-за лесочка выплывал, приближался звонкий девичий голос:

Уж как стал наш воробышек порхати,Порхати, порхати, порхати…

И вот наконец из-за кустов на лугу показалась Василиска. Завидев ребят, замахала руками, припустила бегом, так, что распущенные волосы ее забились по спине водопадом, падая темной болотной водицей на старое сермяжное платье.

- Милые вы мои, - подбежав, девушка обняла сразу двоих, - други! Прошенька, а ты-то как здесь?

- Да так… - отмахнулся молотобоец. - Проходил вот мимо, гляжу - Митька. Ты лучше скажи - как ты?

- А эти? - Василиска вдруг напряглась. - Обозники. Уехали?

- Уехали. Станут они по лесам за нами таскаться, чай, и другие дела имеются. Где пряталась-то, в лесу?

- В орешнике. - Девушка улыбнулась. - Поначалу у реки ждала, будто русалка. Потом шум какой-то почудился - вроде как бежал кто-то. Вот и я долго не думала, в лес подалась, затаилась. Вас как услыхала, обрадовалась.

- Да, уж мы старались, - горделиво приосанился Митрий. - Выводили громко, как певчие в Преображенской церкви.

- Да уж, - Василиска кивнула. - Ничего не скажешь, орали премерзко - далеко слыхать.

Оба «певца» переглянулись и дружно расхохотались, после чего Митрий пристально посмотрел на дружка:

- Так ты, Проша, выходит, проводить нас пришел?

- Да нет, други, не проводить, - со вздохом отозвался Прохор. - С вами теперь пойду.

- Вот славно как! - обрадованно воскликнула Василиска и от избытка чувств чмокнула парня в щеку. Тот покраснел, сконфузился, но было видно, что поцелуй сей ему дюже приятен.

Митька тоже обрадовался и, задумчиво покачав головой, предложил пробираться к броду.

- А по пути ты бы, Проша, рассказал нам, что да как. Чай, мы тебе не чужие.

Молотобоец снова вздохнул, еще тяжелее прежнего, повел плечом, словно примериваясь для удара, и, с шумом выдохнув, с какой-то обреченностью махнул рукой:

- Так и быть, слушайте. Кому и рассказать, как не вам?

Выслушав Прохора, Василиска ахнула, а Митрий поскреб заросший затылок и нараспев протянул:

- Ну и дела-а-а…

Однако тут же взял себя в руки и продолжил уже самым деловым тоном:

- Значит, таможенный монах Ефимий убит при твоем содействии. Не вздыхай, ты ведь ничего не ведал! А вот хозяин твой, Платон Акимыч, похоже, тот еще змей. Ты, Прохор, думал - кого-то просто-напросто проучить придется, а вишь - дело до убийства дошло. Видать, поджидали Ефимия на бережку, у омута, куда ты его сверзил. Так?

- Ну да, - шепотом согласился Проша. - Так.

Он виновато шмыгнул носом.

- А перед этим, если я правильно понял, хозяин твой упоминал московского купца, дескать, что-то он для него должен сделать… - Митрий задумчиво намотал на палец свой длинный темно-русый локон.

Прохор кивнул, и Митька неожиданно улыбнулся:

- Тогда тут, выходит, прямая связь - между московским гостем и убийством таможенника. Я, кстати, как раз в тот день и видел, как купчина шептался с Ефимией, видно, подговаривал на какое-нибудь темное дельце. Но, - отрок важно поднял вверх указательный палец, - таможенный монах Ефимий - человек ответственный, честный и неподкупный, о чем все хорошо знают. А из этого следует что?

- Что?! - хором поинтересовались Прохор и Василиска.

- А то, что московит ни о чем с Ефимием не договорился и решил его убрать. Видать, слишком много наговорил такого, после чего ну никак не можно было оставлять чернеца в живых. И тогда выходит, что заказал убийство московский торговый гость Акинфий, а исполнил заказ твой хозяин, известнейший на посаде человек, владелец кузниц Платон Акимыч Узкоглазов! Вопрос: зачем ему это было надо? Я имею в виду Узкоглазова. Что за дела у них с московским купцом? Почему московит имел на Узкоглазова такое влияние, что заставил пойти на убийство?

- Н-не знаю… - растерянно протянул Прохор.

Митька кивнул:

- Правильно, не знаешь. И никто пока не знает, исключая московского гостя и твоего дорогого хозяина. Кстати, и убийство какое-то странное. Ты точно видел, как монах выплыл?

- Вот те крест! - Прохор истово перекрестился. - Христом-Богом клянусь и заступницей нашей, Пресвятой девой Богородицей Тихвинской! Да ведь и бил я не сильно - как бы не выплыть?

- Угу… - Митрий задумался, но ненадолго. Усмехнулся нерадостно, молвил: - Ежели все, как ты говоришь, Проша…

- Так! Так!

- …то, выходит, твой хозяин тебе не очень-то доверял! Еще и других людишек послал - они чернеца-то внизу, на реке, поджидали. Как вылез монах из воды - треснули по башке каменюкой… Н?да-а… Жаль Ефимия, хороший человек был. И тебя, Прошка, жаль.

- Меня-то чего? - обиженно прогудел Прохор.

- Да пойми, ведь Платон Узкоглазов тебя со свету сжить хочет! - вступила в разговор Василиска. - За убийство чернеца знаешь что бывает?

- Верно говоришь, сестрица, - Митрий одобрительно кивнул. - Только вот однобоко мыслишь. Да, может быть, и по-твоему - Узкоглазов за что-то Прошку подставить хочет. Или не за что-то, а вместо кого-то… Но тут и другая возможность есть - к себе Прошеньку привязать, аки пса верного. Кровью! А чего? Ты, Проша, боец известный. Так что и так может быть, и эдак. Одно ясно: на посаде покуда показываться нельзя ни тебе, ни нам. Но и Спасский погост - место ненадежное, дознаться чернецы могут. Не на погост нам надо, а в деревни мелкие, в пустоши, уж они-то всяко на Шугозерье должны быть.

- Да есть…

- Вот там и отсидимся - край дикий.

- А… до каких пор сидеть?

- Ох, Прохор… Кабы я знал!

Немного не дойдя до брода, они остановились на месте покинутого лагеря московитов. Конские катыши, обглоданные кости, остатки костров. Ничего интересного. Переглянувшись, ребята пошли к реке, только вот Митька задержался возле одного кострища, присмотрелся и, опустившись на колени, вытащил из золы обгорелую книжицу. Кинулись в глаза латинские буквы - «Пантагрюэль». Не так уж и обгорела, только крайние страницы да угол маленько. Ну, все равно - сволочи!

Очистив книжку от пепла, Митрий бережно спрятал ее за пазуху и побежал догонять своих спутников. Над лесом, отражаясь в реке, ярко светило солнце.

Глава 6.

Кузьминский тракт

…правительство смотрело на поместье как на государственную собственность, находящуюся во временном условном владении помещика. Служилый дворянин изначально был поставлен в положение временщика.

Беглецы шли целый день, до самого вечера. Передвигались осторожненько, опасаясь нарваться на московский караван, однако и сильно отдаляться от него в планы ребят не входило - а вдруг да опять объявятся разбойные люди? На хорошо охраняемый обоз напасть побоятся, а вот трое путников вполне сойдут за добычу. Хоть брать с них нечего, да зато самих силком в холопы поверстать можно, запродать какому-нибудь помещику-беломосцу или - что касается парней - еще можно заставить их стать участниками шайки. Ну а уж Василиску… Про то Митрий старался не думать.

Дорога шла вдоль реки - то взбиралась на холмы, а то, наоборот, припадала к самому берегу, и тогда хорошо было видно, как играли на перекатах волны. Начало месяца травня - опасное время для местных рек. Летом, бывает, их и курица вброд перейдет, брюхо не замочив, а вот сейчас, по весне, от талых снегов набирают малые речки великую злую силу, такую, что заливает островки и луга, крутит омуты да запросто разбивает об острые камни неосторожные лодки. Страшно и глянуть.

Вот и сейчас широко разлилась Паша-река, рядом с которой тянулась дорога. Паша - это по-местному, по-весянски, и значит - «Широкая». Весяне - лесные жители, потомки когда-то грозного, а ныне измельчавшего да таившегося по дальним селищам-весям племени. В Шомушке, в Кайваксе, в Сароже таковых много было, правда, они давно уже обрусели, забыв свой язык и обычаи. И только в лесах, на Шугозерье, и дальше, к северу, еще можно было встретить многолюдные весянские деревни. Тамошние люди - многие - даже не ведали русской речи и, на словах признавая Иисуса Христа, молились своим диким богам, поклоняясь деревьям, камням, рощам. Хотя, в общем-то, весяне были народом не вредным, некоторые жили и в Тихвине, перемешиваясь с русскими, так что уже и непонятно было кто где. Ну да не весян сейчас следовало опасаться…