Пришелец - Натали Бланш

Опешив, ничего не понимая, он двинулся к выключателю, зажёг свет и снова вернулся к кровати. Эта дикарка стояла в стороне, вся в слезах, и натягивала одежду.

Он присел на кровать и коснулся пальцами чего-то мокрого, красного, горячего.

– Откуда – этот – кровь???

Лицо его застыло в таком комичном удивлении, что, несмотря на пережитое потрясение, Надя не сдержала улыбки, хотя слёзы ещё лились из глаз.

– Ты что, не понимаешь? Я же тебе говорила: я ни с кем не была!

Он то ли вздохнул, то ли простонал, – и тут же оказался рядом; нежно, бесконечно нежно обнял её, осторожно прижал её голову к своему плечу, гладил и дышал в волосы. Что он мог сказать? Только тихо целовал лоб и щёки, смахивал слезинки, а они набегали вновь и вновь.

Каким идиотом, каким непроходимым тупицей он себя чувствовал. Как он мог не понять?! «Даже не думал, даже в голову не приходило!» Какая оплошность!! Чего только он не думал о ней за эти дни, да, чего только не думал! И всё равно она оставалась желанной – только не это, Господи! Ты свидетель, Господи, только не это! Происшедшее обрушилось на него, как лавина. Он был смущён и растерян.

– Мне надо привести себя в порядок. Где здесь?… – спросила она.

Он подробно объяснил ей дорогу, вернулся в комнату. Из зеркала на него глянуло вытянутое лицо со вздувшейся на лбу кровавой полосой. Рубаха была растерзана. Из крохотных ранок на шее и на груди сочилась кровь. Разглядывая своё отражение, он поправил рубашку, прижёг одеколоном ранки; сморщившись от боли, ругал сам себя, но то, что он сейчас испытывал, было далеко от раскаяния, и стоило ему это осознать, как на его губах промелькнула и исчезла самодовольная улыбка.

Потом он танцевал для неё, и она любовалась его движениями, исполненными врождённой грации и благородства; шевелил плечами и лопатками, и они трепетали, как сложенные крылья, и чувствовал, как от её улыбки в его душе распускается прекрасный цветок – как разворачиваются нежные, мягкие лепестки, излучая тихий мерцающий свет.

– Рисуй меня! – он протянул ей карандаш и лист бумаги, и когда её глаза – серьёзные, серые, с мокрыми ресницами, погрузились в его глаза, – лепестки цветка мелко-мелко завибрировали… Но её взгляд был спокоен и по профессиональному скуп. И тут ему впервые пришло в голову, что для юной двадцатилетней женщины, которая и женщиной-то стала только сейчас, она держится просто великолепно. По её лицу, изящно-небрежным движениям и особенно по её бесстрастному взгляду нельзя было понять, что происходит у неё в душе.

– Почему ти никогда не называешь меня по имени? – спросил он.

– Почему? Я называю.

Он усадил её к себе на колени.

– Как? Я не слюшал.

– Кунди.

– Ка-ак?

Надя смешалась, опустила глаза, но тут же вскинула их и спросила озорно:

– А как тебя зовут?

И тут его накрыло лавиной во второй раз: он мечтал о ней, бредил ею, звал её, а она даже не знает его имени! И смеётся! Но он быстро проглотил обиду и постарался ответить ей в тон:

– Целюй меня десять раз, тогда скажу.

– Раз… два… – её губы с комичной серьезностью касались его щеки, и он с досадой подумал, что она целует его, как брата. – девять… десять… Ну, теперь скажи.

Он посмотрел в её по-детски любопытствующие глаза и произнёс негромко, по слогам:

– Ки-дан.

На самом деле ей было немного стыдно.

Кидан взял рисунок, несколько минут рассматривал, потом спрятал в карман.

– Покажу друзьям.

Они сидели рядом на кровати, слушали музыку. Кидан был притихший, как будто усталый, и Надя подумала, что он скучает.

– Пойдём? – спросила она, но Кидан взглянул на неё с укором.

– Почему сегодня ти хочешь так бистро уйти от меня? – голос прозвучал жалобно, и она успокоилась.

«Как всё неожиданно – раз!» Она не сердилась. Внутренне она согласилась на близость в эти страшные дни неизвестности – только бы он нашёлся. Но она никак не ожидала, что это произойдёт сегодня – без подготовки, без её согласия, что он, в конце концов, просто воспользуется преимуществом своей силы и её наивностью… Но она также не предполагала, что добившись своего, он захочет быть так нежен и внимателен, что он может быть таким тихим, может просто сидеть рядом и гладить её руки. Она не искала слов – Кидан тоже молчал. Вот только выражения его глаз она никак не могла расшифровать.

Да, Кидан был спокоен – и несколько разочарован. Это открытие – её девственность – хотя и многое объясняло, но всё же сбивало с толку. Снова она казалась ему иной, незнакомой, не той девушкой, что мерещилась ему в горячке последних дней. Почему-то тогда она казалась ему опытной до изощрённости и страстной до безрассудства. Как теперь быть? Но думать не хотелось. На него снизошёл покой, блаженная усталость, так бы и сидел всегда. Клонило в сон. Как она теперь себя поведёт? Чего хочет? О чём думает? Непонятно. Молчит…

Пальцы его легко перебирали её волосы, ласкали шею. Только сейчас он заметил золотую цепочку и, потянув, извлёк маленький крестик.

– Ти веришь в Бога? – спросил он, оживившись.

– Да, верю, а ты?

– Я – верующий, очень верующий! – произнёс он страстно, – только они не разрешают мне носить моё золото.

– Почему?

Он пожал плечами, не желая отвечать. Она не настаивала.

Снова его руки ласкали её – от кончиков тонких, почти детских пальцев, поднялись вверх, коснулись ключиц, ненароком спустили ворот голубой футболки, обнажив белое пле… ЧТО ЭТО?

Надя почувствовала, как он весь вздрогнул, и обернулась: Кидан замер, а его завороженный взгляд был прикован к её плечу. Губы что-то шептали…

Там, на белом обнажённом участке, где округлость плеча плавно переходила в выпуклость груди, красовалась маленькая чёрная родинка.

Здравствуй, Надюша!

Только что получила от тебя письмо. Прочитала, и у меня самой задрожали руки. Я не знаю, как правильно выразить на бумаге те чувства, что охватили меня. Я как будто вместе с тобой пережила и страх, и боль, и радость встречи с человеком, который помог узнать тебе себя с совершенно другой стороны. Только прошу тебя, не теряй голову. Что я могу тебе посоветовать? Ничего нового мне не открыть. Сядь, успокойся, откинь все эмоции (хотя, может быть, и на грани невозможного) и трезво реши, чего ты хочешь. Мечешься, бросаешься из одной крайности в другую, а ты всего лишь поднялась ещё на одну ступеньку человеческой жизни.

Надюша, тебе сейчас очень трудно, от того, что ты сейчас предпримешь, зависит, может быть, вся твоя будущая жизнь. Ты всё правильно думаешь, только не делай поспешных шагов.

Читая начало письма, я смеялась от того, что увидела Надю ошарашенной от нового знакомства (вот, смешно ей, а люди страдают!), да ещё какого, в общем, такую, какой я тебя прекрасно знаю. К концу письма я испугалась. Испугалась, потому что почувствовала твоё отчаяние.

Самое главное, пойми, это то, что жизнь продолжается, не поддавайся панике, ты ведь сильная. Знай, что ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь. А советовать, куда шагнуть, в какую сторону, я не могу, я не палочка-выручалочка, ты – одна, я – другая. Хочешь знать, как будет правильно? Правильно будет так, как ты решишь.

Я не знаю, любит ли Он тебя, любишь ли ты его. Может быть, от этого зависит твоё решение? (да!)

Да, что ещё там за туберкулёз? У тебя ведь никогда не болели лёгкие, а положительная реакция на прививку может быть из-за самых разных факторов. У меня тоже один раз так было, но ведь нет туберкулёза. Так что, по-моему, это ерунда. Главное не раскисать. Обязательно пиши. Конечно, я понимаю, что тебе хочется выговорится, но что поделаешь? Придётся довольствоваться тем, что имеем.

Пиши, жду.

Здравствуй, Надя!

Извини, пожалуйста, за то, что пишу далеко не сразу. Я знаю, что ты обиделась на меня. Но я просто не могла написать. Понимаешь, столько всего навалилось, что я не хотела писать, потому что получилось бы сухо и не совсем откровенно. Ты лучше меня знаешь, что если не можешь написать, то при всём желании ничего не получится. А я пишу очень редко и для меня это почти то же самое, что для тебя. Разница только в том, что я пишу письма, а ты кое-что другое. Только ты не подумай, что меня не волнует то, что ты пишешь. Знаешь, когда я получаю твои письма, я открываю их с каким-то страхом. Он мне уже знаком: такой же страх охватывает меня, когда приходит телеграмма. Входит женщина, и за те несколько секунд, которые уходят на вручение листка бумаги, испытываешь невесть что. Чуть ли не ноги подкашиваются.

А потом я читаю и перечитываю страницу за страницей. Дочитываю до конца и вздыхаю облегчённо. Пока всё в порядке, если можно так сказать в подобном случае… Надя, ты спрашиваешь, что тебе делать, как бы я поступила на твоём месте? Я этого не могу сказать, потому что сама не знаю. Я никого никогда не любила, да и меня никто не любил. Поэтому я (и не могу!) могу сказать, как правильно было бы поступить. Вам надо разойтись. Ты ведь знаешь, что вместе вам не быть, а ждать, чем всё может закончиться, просто неблагоразумно.