Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III - А. Сахаров (редактор)

Соперничество европейских держав определило ориентацию противоборствующих группировок, исходивших из различного понимания внешнеполитических интересов России. Одну «партию» возглавлял А.П. Бестужев-Рюмин, который выступал за союз с Австрией, Англией, Голландией и Саксонией, гордо именуя этот альянс «системой Петра Великого». Активным сторонником вице-канцлера в то время являлся его старший брат — талантливый дипломат Михаил Бестужев-Рюмин, состоявший в должности обер-гофмаршала. Другая группировка во главе с Лестоком ставила своей целью сближение России с Францией и Пруссией.

Бестужев— Рюмин и Лесток сходились только в том, что проявляли доверие и расположение к саксонскому посланнику С. Пецольду, которому могли жаловаться друг на друга. Поэтому его донесения живо характеризуют позиции обеих сторон, причем на основании первоисточника. Бестужев-Рюмин рассказывал Пецольду: «Недавно у государыни сделалась колика, как это с нею часто бывает; позван был Лесток, и чрез несколько времени ввели к императрице Шетарди, с которым у них было какое-то тайное совещание, а когда пришли министры, она начала им объявлять новые доказательства, почему дружба Франции полезна и желательна для России, стала превозносить Шетарди, его преданность и беспристрастие. Положим, что Шетарди предан и беспристрастен; но князь Кантемир (российский посол во Франции.-В.И.) пишет из Парижа в каждом донесении, чтоб ради Бога не доверяли Франции, которая имеет в виду одно — обрезать крылья России, чтоб она не вмешивалась в чужие дела: могу ли я после этого по долгу и совести быть за Францию? И не заслуживаю ли я вместе с братом сожаления, когда государыня, несмотря на мой прямой способ действия, слушается все-таки Лестока и Шетарди, которые для своих целей прибегают ко всяким неправдам и клеветам. Мне известно, что мое падение составляет цель некоторых лиц, но я полагаюсь на свое правое дело».

Лесток со своей стороны говорил Пецольду: «На меня нападают за отношения к Шетарди; но я люблю хорошее общество, а нигде нельзя с таким удовольствием поговорить, поесть, попить и поиграть, как у этого министра; с другой стороны, я много обязан Шетарди за услуги и денежную помощь, которые он оказал как мне, так и государыне; наконец, я убежден, что дружба Франции очень полезна и выгодна для России. Прежде всего нужно было прекратить шведскую войну, и я присоветовал государыне обратиться к французскому королю и просить его о посредничестве. Великий канцлер и вице-канцлер считают это каким-то преступлением с моей стороны, разглашают, будто я присоветовал поступок, противный достоинству и интересам государыни… даже внушали государыне, что я получаю от французского двора деньги, о чем она мне сама сказала… Я до сих пор не имел ни малейшего желания вредить Бестужеву, напротив, всегда заступался и просил за него, начиная с того, что доставил ему место и голубую ленту (орден Святого Андрея Первозванного. — В.Н.). Я никогда не был высокого мнения об его уме: но что же делать, когда нет способнейшего? Я надеялся, что он будет послушен и что брат его, обер-гофмаршал, совершенно его образует; но я жестоко ошибся в своем расчете: оба брата — люди ограниченные, трусливые и ленивые… теперь они находятся под влиянием генерала Ботты, и, по их мнению, императрица не должна оставлять без помощи королеву Венгерскую. Императрица давно уже это заметила и теперь открыла мне, что подозревает вице-канцлера в получении от королевы Венгерской 20 000 рублей; это подозрение подкрепляется тем, что Бестужев каждый раз то бледнеет, то краснеет, когда она при нем скажет что-нибудь против Ботты. Время, следовательно, должно показать, кто из нас более подкуплен, я или вице-канцлер, и чьи советы были полезнее. С тех пор как существует союз между здешним кабинетом и венским, Россия не получила ни малейшей от него пользы и скорее получила вред…»

Упомянутое Лестоком посредничество Франции в прекращении русско-шведской войны действительно было неудачным. Шетарди по просьбе императрицы склонил шведов к заключению перемирия с Россией, но уладить конфликт дипломатическим путем оказалось невозможно. Попытки французского дипломата воздействовать на Елизавету с целью заключения невыгодного для России мира заставили императрицу разувериться в дружбе французского двора. Не добившись успеха, Шетарди в августе 1742 года был отозван в Париж. Елизавета простилась с ним внешне очень тепло и осыпала его дорогими подарками, но в душе испытывала другие чувства, выразившиеся в следующей записке: "И без Шетардия ум можно иметь, коли лучих опытоф не получим дружбы ея (Франции. — В.И.), а до сю пору плохая весьма и огорченая дружба окасывалася. Коли так его наградить, как он мне ту пору служил, то не надеюся, чтоб ему оное приятно было».

Отъезд Шетарди не повлек за собой русско-австрийского сближения и укрепления позиций Алексея Бестужева-Рюмина. Прохладное отношение к нему императрицы выразилось в том, что она не назначила его канцлером взамен Черкасского, скончавшегося 4 ноября 1742 года. Место осталось вакантным, и Бестужев ждал его почти два года, руководя внешней политикой в должности вице-канцлера. После смерти Черкасского Трубецкой, потерявший союзника, сошелся с Лестоком на почве их общей ненависти к Бестужевым.

Летом 1743 года франко-прусская партия получила возможность нанести тяжелый удар по бестужевской группировке, раскрутив шумное дело Лопухиных — Ботта. Подполковник И.С. Лопухин навлек беду на себя и свою семью тем, что в пьяном виде разглагольствовал о якобы готовящейся «перемене" и освобождении брауншвейгской семьи. Лесток, получив донос об этом от поручика Бергера, дал ему задание продолжить знакомство с Лопухиным и спровоцировать того на новые откровения. Соответствующий доклад Лестока Елизавете так ее напугал, что она распорядилась о патрулировании улиц и усилении караулов во дворце. Лопухин был арестован и под пытками дал показания о предосудительных разговорах своей матери Н.Ф. Лопухиной с женой брата вице-канцлера А.Г. Бестужевой-Рюминой, а также о их связях с австрийским посланником Ботта-Адорно, который якобы ставил своей целью возвращение престола Ивану Антоновичу. Лесток торжествовал, предвкушая падение ненавистного противника и окончательное ухудшение русско-австрийских отношений. Дело приобрело размеры международного скандала: Ботта-Адорно, незадолго до описанных событий переведенный Марией Терезией из Петербурга в Берлин, был выдворен Фридрихом II из Пруссии в угоду Елизавете Петровне. Сменивший Шетарди французский посланник Б. д'Аллион с радостью сообщил в Париж, что „голос Бестужева и его шайки очень слаб теперь“, и уже пророчил наместо вице-канцлера генерала А.И. Румянцева — противника бестужевской группировки.

Но враги Бестужевых недооценили справедливость императрицы, не подвергавшей опале родственников обвиняемых без достаточных на то оснований. Михаил Бестужев-Рюмин, содержавшийся во время следствия под караулом, не был привлечен к делу и лично не пострадал, хотя, конечно, ссылка жены стала для него большим горем. Он не утратил доверия Елизаветы, которая в начале следующего года направила его полномочным послом в Пруссию, а затем в Саксонию. Алексей Бестужев-Рюмин вопреки надеждам врагов остался во главе дипломатического ведомства. Реальным. результатом дела Лопухиных — Ботта явилось лишь недолгое ухудшение российско-австрийских отношений, пока Мария Терезия не желала признавать явно не доказанную вину своего посла. Но под угрозой разрыва дипломатических отношений с Россией она была вынуждена объявить «преступление маркиза Ботты мерзостным и проклятия достойным", посадить бывшего дипломата в крепость и предложить Елизавете Петровне самой установить срок его заключения. Такая декларация удовлетворила российскую императрицу, которая в ответ заявила, что «предает дело Ботты совершенному забвению и, не желая упомянутому Ботте никакого отмщения и зла, освобождение его оставляет на благоусмотрение королевы".

Лестоку оказывалось не под силу тягаться с Бестужевым-Рюминым, слишком явно превосходившим его по уму и талантам. Поэтому в декабре 1743 года в Петербург вновь прибыл маркиз Шетарди, который сразу же включился в придворные интриги с целью низвержения вице-канцлера. Но тот уже приготовил средство для ответного удара.

Донесения иностранных дипломатов на родину перлюстрировались, поэтому для секретных известий они использовали шифры. Так делал и Шетарди, полностью уверенный в своей безопасности. К его несчастью, в Коллегии иностранных дел служил статский советник X. Гольдбах, являвшийся крупным ученым-математиком. Он расшифровал около пятидесяти донесений и частных писем Шетарди, в которых тот без опасения высказывал свои истинные мысли и намерения. Бестужев-Рюмин с удивительным хладнокровием свыше шести месяцев накапливал материал для дискредитации французского дипломата и наконец нанес ему сокрушительный удар. Дешифрованная переписка Шетарди была передана Елизавете Петровне с примечаниями вице-канцлера, который обвинил француза во вмешательстве в дела России и потребовал его высылки из страны. Собранные сведения достаточно подробно характеризовали усилия франко-прусской партии, направленные против А.П. Бестужева-Рюмина. Шетарди, действовавшего в союзе с прусским посланником А.А. Мардефельдом, поддерживали, помимо Лестока А.И. Румянцев, Н.Ю. Трубецкой и воспитатели великого князя Петра Федоровича О.Ф. Брюммер и Ф.В. Берхгольц. Соответствующие места донесений Шетарди Бестужев снабдил своим комментарием: «Неслыханное гонение и старание к невинному погублению вице-канцлера, так что французским двором король прусский побужден министра своего Мардефельда инструктировать обще с маркизом Шетардием стараться его, оклеветав, погубить».