Галерея женщин - Теодор Драйзер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Преуспев на литературном поприще, Рона и Уинни перебрались в горную хижину, во всяком случае на время. Уинни уже работал над следующей книгой – третьей кряду. А что, задавался я вопросом, делаю я? Плыву по течению? Вступаю в ряды неудачников?
Что до его книг… Первый роман был весьма интересным образчиком реализма, но, как мне казалось, совершенно не в его духе, чрезмерная реалистичность вытеснила живость повествования. Он видел жизнь не такой, какая она есть. Затем появилось весьма живописное, но – я хорошо его знал и мог уверенно сказать – излишне романтичное описание самого себя как фермера и сельского джентльмена, удачливого фермера и сельского джентльмена, который возделывает тридцать или сорок акров земли в горной местности, чем и зарабатывает на жизнь. Слишком много каких-то невнятных подробностей. Перебор намеков на провал или неудачу героя – и получалось фальшиво. В чем тут дело? – спрашивал я себя. Третий роман – опять же романтическое и даже слегка отдающее экзотикой исследование жизни в условиях города с Роной и ее родственниками; тут было много известных мне подробностей, но всё в какой-то веселой и восторженной манере, а результат так себе. Если для меня в этих книгах и было что-то интересное, так это изящно выписанный портрет Роны как жены, помощницы в вопросах искусства и литературы, думаю, читать это ей было приятно. Добрая, умная, терпеливая, нежная, первая его читательница – так он ее представил. Скорее всего, это было недалеко от истины. Но были ли они счастливы? Сомневаюсь. Другое дело, что благодаря ее невероятному великодушию он, возможно, стал относиться к ней лучше.
Позже, в Нью-Йорке, после годичного отсутствия, я столкнулся сначала с Роной, а потом и с Лорой Тренч. Рона – наша встреча оказалась мимолетной – выглядела, как обычно, цветущей, но в ее облике было что-то нервное и тревожное. Она поведала мне, что лето она и Уинни проводят в горах, на зиму перебираются в Нью-Йорк. На острове почти не бывают. Ее дорогая матушка скончалась. Дом в Джерси-Сити продан. Тетушка переехала к дальней родственнице. Она и Уинни планируют поездку в Новую Англию. Но когда вернутся, я обязательно должен их навестить. Она скажет Уинни, а он напишет, когда мне приехать. После этого она ушла. И все это время я чувствовал ее нервозное недоверие, ей было неловко в моем обществе, как и всегда со времени нашего знакомства.
Наступила осень, Рона или Уинни так и не дали о себе знать – и тут я снова встретил Лору, и она засыпала меня новостями об этой паре. Они вернулись в свою городскую квартиру. В районе Центрального парка, и не иначе. Лора с ними тесно общается – ведь Рона передала ей свое машинописное бюро. Именно она помогла паре устроиться на новом месте в городе и в горах тоже, она и сейчас много для них делает. Но добрые вести в ее устах звучали как-то безрадостно и мрачно.
Уинни – фермер-джентльмен? Да вы что? Рона – счастливая жена? Чушь какая! Уинни – яркая творческая личность? Это надо видеть и слышать! А Рона все это смиренно терпит и помалкивает! Из слов Лоры следовало, что худшего джентльмена-фермера еще надо поискать. Верить ли этой женщине, которая всегда недолюбливала Уинни, зато была предана Роне? Он «незрелый», при этом рьяный, напористый, властный и высокомерный. Фермер? Да он лопату от мотыги не отличит! Тем не менее Рона его так обихаживает, что он вознамерился создать свой собственный рай, который, мол, еще как окупится. Только он не окупается. Все это чистый бред, а уж Рону он просто в грязь втоптал! Как он еще не довел ее до могилы! Ведь эта ферма или загородное имение, называйте как хотите, знаете сколько денег высасывает? А по счетам платит Рона. Инструмент, скот, пристройки, то и се, все купи и привези на участок, земля никуда не годится, а стоит, между прочим, бешеных денег. Фермеры, строители, торговцы – все как один видят, что имеют дело с недотепой, который в экономике ни черта не смыслит, и давай ему втюхивать всякое старье да советовать, что в голову взбредет. Домик должен был обойтись максимум в две тысячи, со всеми материалами, какие были на месте, – а выложили за него семь. Накупил всякой всячины, а толку от нее никакого, потому что пользоваться ею он не желает, а за работниками надзирать да платить им, сколько они просят, – вот тебе еще тысяча. На скот сколько денег ухлопал, только разводить его некому.
Потом появились люди, которые стали то ли работать на него, то ли бить баклуши. Они, с помощью местных, вырыли ему колодец, погреб, построили теплицу, сарай для скота, дорогу, какие-то заборы, все это тяп-ляп и вообще ни к чему, потому что фермер из него никакой. Все его поросята и цыплята либо подохли от болезней, либо были украдены. За коровой погналась какая-то собака и укусила ее. Сам он, пытаясь завалить дерево, начал его рубить не с той стороны, оно упало не туда и повредило угол крыши. Все это длилось почти четыре года, и он пытался как-то писать, но последние пару лет жаловался – работа на ферме плохо совмещается с его литературными занятиями. К тому же временами он ездил в Нью-Йорк, на остров, а однажды даже к