Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 2 - Елена Трегубова

— Ну, — говорю, — у любителей буквального трактования текста Торы возникают большие проблемы, например, с фразами про космический блуд, про то, как какие-то загадочные «сыны Божии» — которые на поверку оказываются демонами, — начали совокупляться с земными женщинами, и от этого блуда народились исполины, за гнусные грехи которых якобы Бог как раз и навел потоп, чтобы всех их уничтожить. Ты помнишь, загадочную фразу про это?!

— Так это же врезка из книги Еноха! — орет Шломо. — Прекрасно помню! Мы их называем рефаимами — тех гигантов-исполинов, которые от этого блуда с демонами родились. Многие еврейские мудрецы вообще, например, считают, что именно выблядки от этого блуда совратили человечество на то, чтобы есть мясо, а до этого все были вегетарианцами, как ты! — хохочет Шломо.

— Забудь, — говорю, — Шломо, — (строго), — про исполинов и вернись в небесную лабораторию. Думаю, что вся кошмарная отвратительная трагедия, которая там произошла, Богом нам гуманно не рассказывается — иначе бы мы просто сошли с ума, если бы узнали об этом во всех подробностях! Мы бы просто минуты выжить с грузом этого кошмара не смогли! Мне кажется, что те избранники Божии, которым Бог хоть на миг открывает всю правду об этом кошмаре — и которым Бог доверяет бремя на миг взглянуть на земной мир Божьими глазами — именно они навсегда удаляются после этого от мира и живут молитвенниками-затворниками и отшельниками, не желая с земным миром иметь ничего общего, а только молясь за спасение тех душ, которые спасти можно. Бог в полной мере открывает это только тем, кто в состоянии не рехнуться после этого и выжить, выдержать груз этой страшной правды про зашкаливающую, системообразующую степень падшести падшего мира. А остальное человечество передает из поколение в поколение лишь метафорическое сказание — смысл которого ясен: Бог не творил и не задумывал мир таким, какой он есть сейчас. Это — падший мир, и падение это произошло по вине сатаны и из-за того, что совратились сатаной Адам и Ева. Представь себе, что Адам, будучи как бы супер-пользователем земного мира, обладает доступом к кнопке, которая развязывает руки силам зла! То есть, Адам и Ева изначально, в идеальном небесном мире, сотворены Богом такими, что они не могут творить зла, и в них нет ничего нечистого. У них как бы отключена функция возможности выбора зла. Но у них есть дарованная Богом полная свобода — и в том числе доступ к кнопке, которой эта возможность выбора зла как бы активизируется! Вот что, я думаю, значит «древо познания добра и зла». «Древо», заметь, тоже как-то скорее компьютерно, программистски здесь звучит. То есть древо, со всеми разветвлениями, всего того кошмара, который последовал за этим грехом — и всех тех чудовищных последствий, которые мы видим вокруг себя. Адам и Ева не поверили Богу на слово, что последствия будут самые чудовищные — нажали эту кнопку — и тем самым впустили сатану в мир, во всё творение — и в себя самих! И мир, который создавался, задумывался Богом специально для Адама, мир, который Бог как бы изначально подарил Адаму, мир, который автоматически изменяется, если изменяется Адам — этот мир тоже из-за греха Адама пал, тоже стал падшим, отпавшим от Бога, по вине Адама.

— Позволь, позволь, — вопит Шломо. — Но ведь мы ведь видим, что животные всегда пожирали друг друга, смерть и жестокость заложены в самую суть мира — а ты говоришь… Значит, Бог все-таки сотворил зло, сделал мир злым! Или Бога нет вовсе!

— Шломо! — кричу уже и сама я. — Да забудь ты — наконец уже! — об этом видимом мире, как о перво-реальности! Что за примитив! Не является этот видимый нами мир перво-реальностью! Мир, который в небесной Божьей лаборатории существовал — был совсем иным, с совершенно иными физическими даже законами! Божий мир нетленен и безгрешен по определению! А земной видимый мир — в его теперешнем состоянии — это, увы, просто продукт духовного блуда первых людей с сатаной! Видимый земной мир — это результат трагедии! Земной видимый мир в его теперешнем состоянии — это результат Божьего проклятия, последовавшего за грехопадением человека! Падший земной мир, в котором мы живем — это результат отпадения от Бога! Макарий Египетский, например… Знаешь старика Макария?

— Знаю-знаю! — орет Шломо. — Читал-читал! Ну и что?!

— Так вот Макарий, если ты помнишь, — говорю, — вообще убежден, что животный мир, в том его падшем состоянии, которое мы видим на земле, является как бы прямым слепком грехов человека, внешним, видимым, зримым выражением, материализацией внутреннего духовного грехопадения человека. А апостол Павел вообще впрямую говорит: «Вся тварь стенает и мучается доныне!» Заметь: апостол Павел не говорит, со скудоумными современными или ветхозаветными ужимками: «ах, как хорошо Бог всё устроил: лев рыкает, прося у Бога дать, кого б ему убить, чтоб пожрать — и Бог сейчас любезно ему предоставит убить и сожрать невинную антилопу, ах как славненько, как гармоничненько! Как славненько всё Бог устроил!» Никакой этой клеветнической неумной гнуси нет у апостола Павла, встретившегося с Воскресшим Христом, получившего прямое откровение от Христа! Нет! Апостол Павел наоборот вопиет: «Вся тварь стенает и мучается доныне!» И апостол ясно и четко добавляет: «тварь покорилась суете не добровольно — но по воле покорившего ее!» Кто это «покоривший»? Не Бог имеется в виду, уж точно, в этой фразе — а либо человек, либо сатана. А животные — вот кто, на самом деле, невинен — «тварь», животные! Именно животные, «тварь» — невинные жертвы! А не человек, по вине которого, из-за первогреха которого животный мир заключен в адские условия существования, и из-за которого животные попали заложниками в сатанинский мир смерти, похоти и жестокости — в этот сатанинский карцер, который апостол Павел и называет в данном контексте «суетой». Ведь все наиболее чувствительные и духовно одарённые люди во все века остро и четко чувствовали это «стенание и мучение» твари, чувствовали, что всё это ненормально — убийства и пожирание живых существ, что эти страдания и стенания твари вокруг — это атрибут именно и только падшего, попавшего в плен к сатане мира! Никто из людей, получавших прямые духовные откровения от Бога, никогда не смел по-мещански отмахнуться от реальности этих ежесекундных страданий животного мира и заявить, что это все «нормально», «гармонично», и уж тем более никто из духовно одарённых людей никогда не доходил до такого гнусного богохульства, чтобы говорить, что Бог так всё это и сделал — с сатанинским душком — и что Богу якобы это всё нравится. Говорить, что это «нормально» и «угодно Богу» — это богохульство, самое настоящее, — и отъявленнейшая сатанинская клевета на Бога! Более того — ты ведь сам по себе видишь, Шломо — именно эти страдания невинных существ, если их трактовать как «норму», являются одним из главных соблазнов, не дающих духовно ищущим людям верить в благость Бога — или и вовсе заставляющих подозревать, что Бога нет — раз такое откровенное зло происходит на земле.

Шломо вдруг хватается за сердце — с таким выражением, как будто у него как минимум инфаркт, потом хватается за горло, потом шарит по карманам пальто, которое висит у него на локте. Я думаю: лекарства ищет. Думаю: может, не надо было с ним на такие темы говорить — разволновался слишком… И затравленно оглядывается на скамейку, от которой мы, со всеми тормозами Шломы через каждый шаг, не успели отойти даже на расстояние субботнего пути.

— Шарф! — вопит Шломо, — у меня украли шарф! Я только сегодня ведь его купил! Специально перед встречей с невестой! Его ведь не было уже на спинке, когда я к тебе от англичанок вернулся?! Не было?! Или я не заметил?!

Бежит к скамейке, заглядывает — хотя щели между деревяшками транспарентны — и за скамейку, и под скамейку, оглядывается кругом.

— Где же я… Кто же мог… Куда же я… — бурлит Шломо, обрыскивая траву под чахлыми, отравленными современным искусством березками. — Сдуло?!

Видя истерические метания Шломы вокруг скамейки, резколицая старуха-англичанка в ярко-оранжевой меховой куртке и зеленой мини-юбке, выгуливающая по набережной на одном разветвляющемся поводке двух ярко-оранжевых маленьких лохматых собак с ярко-оранжевыми фонтанами хвостов (меховая куртка явно сделана из их родственников), милостиво наклоняется, поднимает — в метре от Шломы — с мостовой женскую перчатку и царственным жестом (с полуулыбкой: «Не стоит благодарностей, идиот!») подает Шломе.

— Я вам очень, очень благодарен! — расшаркивается Шломо. — Действительно благодарен! Но, к сожалению — она не моя!

Англичанка, взметнув, недовольно, резкое плечо, уходит вдоль по набережной.

— Нет, где я мог… Кто мог… — причитает Шломо. И тут же, взяв прежний обвинительный тон, орет на меня: — Хорошо! Первый человек, может быть, и согрешил! Но я-то, мы-то — все люди — тут при чем?! С какой стати мы должны тащить на себе всё бремя его грехов?!