Тропою испытаний. Смерть меня подождет - Григорий Анисимович Федосеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пока работали, тепло стояло, бетон в туре хорошо схватился, заканчивали постройку. А оно не тут-то было, случись обвал, да захвати нас на пике, когда тут, наверху, не осталось ни верёвки, ни топора, ни палатки… — рассказывал он тихо, часто проводя языком по высохшим губам. — Бросились к надуву, но где же там — отвесная скала. А снег твёрдый как камень, голыми руками не взять. В одном месте увидели старые следы диких баранов. Обрадовались. Ничего не оставалось, как рискнуть спуститься их следом, думали, всё одно погибать… Ведь ни одежонки на нас, ни куска хлеба, а помощи ждать неоткуда! Разобрали пирамиду, проложили одно бревно к карнизу, где прошли бараны, по бревну сполз туда я. А дальше — пропасть. Звери прошли по выступу, им привычно… А нам нечего и думать. Стал подниматься с карниза — и не могу. Не то оробел, или уж очень скользким было бревно… Часа два мучились ребята. Пришлось снять с себя бельё, привязаться к бревну, только так и вытащили меня. А пока стоял на карнизе, — место там продувное, холодно — меня и прошило ветром.
Хриплый грудной кашель то и дело прерывал его рассказ. Трофим стонал от боли, поворачивался лицом к стене и подолгу трясся от непрерывного кашля. Мы укрыли его потеплее своей одеждой.
— Что-то надо было делать. Не хотелось сдаваться, хотя и не на что было надеяться, — продолжал свой рассказ Трофим, отдышавшись. — Стали убежище ладить, решили закопаться поглубже в россыпь, под обломки, тут всё же затишье, не так берёт холод. Работали всю ночь, ребята не растерялись, молодцы, к утру закончили. Лес с пирамиды изломали и камнями раскрошили на лучинки. Развели огонёк, и ребята уснули. Меня жаром охватило, как-то нехорошо стало. А наверху ветер разыгрался. Чувствую, дует из угла, где-то щель осталась. Вылез и, пока забивал снегом дыры, ослаб, земля из-под ног выскользнула, перед глазами, почудилось, не снег, а сажа. Упал, но всё же как-то добрался сюда и вот с тех пор не встаю… Страшной кажется смерть, когда о ней долго думаешь и когда она не берёт тебя, а только дразнит. Ребята сжевали всё, что подсильно было зубам. Ели ягель, обманывали желудок. Огонь берегли, спали вповалку друг на друге, чего только не передумали. Обидно было, что пропадаем без пользы, глупо. — Трофим вдруг стал задыхаться. — Тяжело дышать, колет… в груди колет. Неужели конец?
— Ты что, Трофим, с чего это ты помирать собрался?! Выпей-ка горячего чая, погрей нутро, легче будет. Я сухарик размочил, пей, — хлопотал возле больного Василий Николаевич.
Трофим приподнялся, взял чашку. Но руки тряслись, чай проливался. Пришлось поить его.
— Хорошо, спасибо, только сухарь как хина… И от чая совсем ослаб. Видно, не жить, — сказал, сжимая холодными руками грудь.
Его губы дрожали, в глазах боль. Он говорил тем же тихим голосом:
— Если конец, скажите друзьям спасибо… Душно мне, отвалите камни, дайте воздуха…
Через полчаса мы одели Трофима и помогли выбраться из норы.
Горы были политы щедрым светом солнца, уже миновавшего полдень. Из-за прибрежного хребта краешком улыбалось нам светлое облачко.
Трофим попросил вынести его на пик. Это было всего полсотни метров. Опираясь на тур, он долго всматривался в синеющую даль необозримого пространства. О чём он думал? О том ли, что эти горбатые хребты, кручи, долины вскоре лягут на карту? Что побегут по ней голубые стёжки рек, ручейков, зелёными пятнами обозначится тайга? Только никому не узнать, что перенёс тут с товарищами он, Трофим Королёв, во имя этой карты.
Вниз, к стоянке, спустились быстро. В палатке тепло. Василий Николаевич вскипятил воду. Мы обмыли Трофима и уложили в спальный мешок. После всего пережитого он впал в забытьё, метался в жару, бредил и бился в затяжном кашле.
Геннадий настойчиво стучал ключом, вызывая свои станции, хотя до назначенного времени оставалось более двух часов. Его упорство закончилось удачей, и в эфир полетела радиограмма:
«Все затерявшиеся живы, находимся лагере под Алгычаном. Королёв тяжёлом состоянии, срочно вызовите аппарату врача, нужна консультация».
Остальные из пострадавших нуждались лишь в нормальном питании. Почувствовав тепло и присутствие близких им людей, они понемногу стали приходить в себя.
Врачи по признакам болезни определили у Королёва воспаление лёгких. Болезнь протекала тяжело. Трофим лишь изредка, и то ненадолго, приходил в себя.
Через несколько дней мы снова вынесли на голец строительный лес и воздвигли на пике пирамиду. Стоит она и сейчас на зубчатой громаде Джугджурского хребта, как символ победы советского человека.
Болезнь Трофима очень тревожила нас. У него не прекращались кашель и одышка. Температура упорно держалась выше тридцати девяти градусов. Утром и вечером у аппарата появлялся врач и давал советы по уходу за больным.
Восьмого апреля мы, наконец, тронулись в обратный путь, к бухте. Теперь дорога нам была знакома, а дни стояли солнечные, тёплые. Для Трофима были сделаны специальные нарты с капюшоном. Упряжку всю дорогу вёл Василий Николаевич, а на крутых спусках и в опасных местах оленей выпрягали и нарты тащили вручную.
В бухте Трофима Николаевича положили в больницу: у него действительно оказалось воспаление лёгких. Хотя теперь он находился под непосредственным наблюдением врачей и в хорошей обстановке, жизнь его всё ещё была в опасности. Ожидался кризис.
На второй день утром за нами прилетел самолёт. На смену Королёву прибыл техник Григорий Титович Коротков. Среди привезённых журналов и газет я нашёл два письма, адресованных мне и Трофиму. Их прислала Нина Георгиевна. «Я вам не отвечаю более года, — писала она мне. — Нехорошо, знаю. Вы меня ругаете, конечно, плохо думаете. У меня умер муж, человек, которого я тоже любила. Теперь, когда прошло много времени, я смирилась со своим горем и могу подумать о будущем. Я написала подробное письмо Трофиму, не скрывая ничего, пусть он решает. Я согласна ехать к нему. Если его нет близко возле вас, перешлите ему моё письмо. Остальное у меня всё хорошо. Трошка здоров, пошёл в школу. Ваша Нина».
Наконец-то можно было порадоваться за Трофима, если… если это письмо вообще не запоздало. Жизнь Королёва по-прежнему в опасности. Но я верил, что письмо Нины ободрит больного, поможет побороть недуг.
Пока загружали машину, мы с Василием Николаевичем и Геннадием пошли в больницу. Дежурный врач предупредил, что в палате мы не должны задерживаться, что больной, услышав гул моторов,
