Иная терра - Иар Эльтеррус

Стас поймал себя на мысли, что раньше, еще до побега, он мечтал о воле и думал: «Увидеть небо над головой, почувствовать ветер на коже, улыбнуться звездам — и не жаль даже умереть!». Сейчас, видя, чувствуя, улыбаясь, он осознавал, что еще никогда не хотел жить так сильно, как сейчас. Из переулка выметнулся Коста, увидел молодого человека, махнул рукой в сторону Нового моста.

Они понеслись рядом и Ветровский, скосив взгляд, увидел полупрозрачные очертания крыльев за спиной спутника. «Он же просто делает их невидимыми»… «Ни фига себе, просто!» — возмутился голос разума, и Стас негромко, счастливо рассмеялся. Коста что-то крикнул, но Стас не расслышал. Крылатый, кажется, выругался, и указал на мост.

— Разводят…

Черт! Он до упора выкрутил ручку скорости, заложил крутой вираж перед мостом, не отводя взгляда от быстро, слишком быстро поднимающегося полотна. Крылатый затормозил рядом, Стас с удивлением отметил, что тот водит гораздо хуже, чем он сам. Гравициклы понеслись вперед, стремительно набирая скорость.

— В прыжке выключи подушку! — крикнул Ветровский, чуть обернувшись.

— Что?

— Выключи подушку!

Разрыв приближался пугающе быстро, Стас весь превратился в комок нервов, напряженный и собранный, как никогда. Еще несколько метров, на такой скорости — доли секунды. Рычаг вниз, светодиод датчика на приборной доске гаснет — гравитационная подушка отключена. Гравицикл взлетел над темной, грозной водой, Стас на мгновение зажмурился, но тут же заставил себя открыть глаза. Тяжелая машина на инерции пересекла пропасть, полотно приближалось, Ветровский снова рванул рычаг, включая подушку. Грав тряхнуло, повело в сторону, но молодой человек сумел удержать стального коня. Сбросил скорость, обернулся…

За ним никого не было. Стас стиснул зубы, до крови прикусывая губу. Он все равно должен выбраться, иначе получится, что Коста зря… нет, не думать об этом. Снова скорость и ветер в лицо. Мост нельзя опустить до того, как он будет полностью разведен. Полицейским придется связываться со своими на Петроградской стороне, а за это время он успеет отъехать, бросить грав и отойти на достаточное расстояние. В спокойно прогуливающемся по набережной коротко стриженном парне, вполне прилично одетом и, главное, не выказывающем никакого страха при виде полиции, никто не заподозрит только что сбежавшего заключенного.

Расставаться с гравом оказалось на удивление жалко, но Стас прекрасно понимал необходимость. Человек на полицейском граве слишком привлекает внимание, особенно внимание полицейских. В кармане джинсов нашлось немного наличных денег. Немного подумав, Ветровский вышел из двора, где оставил грав, на улицу, махнул рукой такси-флаеру. И, удивляясь собственной рискованности, сказал:

— К Новому мосту.

Полиции на той стороне уже не было. Стас остановился у перил, прикурил сигарету, которую стрельнул у таксиста. Горький дым крепкого табака обжигал горло, но не так сильно, как горечь утраты.

Нет, он помнил, кто был мечом, прервавшим жизнь Вениамина Андреевича. Но также он помнил, что убивает не меч, а рука. И отчетливо осознавал, что крылатый погиб из-за него. Сигарета закончилась, Ветровский бросил окурок под ноги, проследил за ним взглядом — и отшатнулся. В гранит набережной, под решеткой перил, вцепились чьи-то пальцы.

— Мусорить… нехорошо, — крылатый подтянулся, ухватился второй рукой за решетку, выбрался на набережную.

— Я думал… я думал, ты погиб! — выдохнул Стас.

Коста посмотрел на него так, что молодому человеку захотелось провалиться сквозь землю.

— Придурок. Крылья у меня для красоты, да?

Ветровский с трудом сдержал рвущееся с языка «для убийства». Это была уже не его мысль.

— И давно ты там висишь?

— Как ты подошел. Снизу не видно, кто стоит.

— Ты слышал, как я кричал про подушку.

— Нет. А что ты кричал?

— Что ее надо выключить перед прыжком. Ты вообще грав давно водишь?

— Впервые в жизни, — пожал плечами крылатый.

Ветровский не нашелся, что сказать. Минут пять они стояли, глядя на темную воду. Потом Стас спросил:

— Что с остальными?

— Пока — не знаю. Но в ближайшие часы они все, скорее всего, будут в безопасности. Боишься за них?

— Переживаю. Я за них в ответе, они мои… нет, не друзья, наверное… а может, и друзья. Не знаю, я еще не понял. Там, в корпорации, все было совсем не так, как в обычном мире. Но — да, мне небезразлична их судьба.

— Ясно.

Немного помолчав, Стас сказал:

— Спасибо.

— Не за что. Что будешь делать дальше?

— Отсижусь где-нибудь, пока не уляжется. Потом буду думать, как легализоваться.

— Об этом не беспокойся. Я устрою. Но я имел в виду — что вообще будешь делать? Твой Орден распался, от него осталось несколько человек.

— И что? — Стас поднял взгляд. — Не страшно упасть, страшно не подняться.

— Значит…

— Буду строить Орден. Учту ошибки. Зайду с другой стороны. Но я не отступлюсь. Потому что… — он запрокинул голову, посмотрел на усыпанное звездами бархатно-синее небо. — Потому что арн ил аарн…

Книга третья. Иная Вера

Первая часть

I. I

Нынче медный грош головы ценней,

Нынче хлеб и жизнь — на одном лотке!

Едва ли найдется в мире хоть что-то, о чем мечтают чаще, чем о деньгах — даже в анекдотах люди, нашедшие лампу с джинном или поймавшие золотую рыбку, обязательно загадывают несметное богатство в валютном эквиваленте на швейцарском счете. И чем беднее человек, тем о больших деньгах он мечтает, хотя зачастую даже не представляет, что будет делать, если вдруг и в самом деле получит такую сумму.

Впрочем, большинство все же представляет: огромный дом или квартира, дорогая мебель, роскошное убранство, самая лучшая техника, путешествия, престижный автомобиль… Получив большие деньги, умный человек начинает их преумножать: открывает бизнес, или, к примеру, делает выгодный вклад. Так или иначе, есть у человека деньги, или нет их — он всегда хочет больше и еще больше, и еще, и еще, еще больше! И совершенно не задумывается о том, что деньги — это всего лишь средство для упрощения обмена, и не более.

Люди, выросшие в бедности, разбогатев, придают деньгам значение даже большее, чем те, кто родился в состоятельных семьях. Они, что называется, знают деньгам цену. Они вообще знают цены — деньгам, связям, власти. Но, увы — совершенно не представляют себе цену искренним чувствам: дружбе, любви, доверию… Словом, всему тому, что бесценно.

Дориан Вертаск, петербуржский практик, один из членов Братства Повелителей, родился в очень бедной, но гордой семье. Отец, представитель старинной немецкой аристократической фамилии, хоть и давно обрусевшей, но все еще помнящей корни, вкалывал на трех работах, стараясь прокормить четверых детей и жену.

Мать, всю жизнь стремившаяся к «идеальной семье», отказывалась работать, посвятив себя детям, дому, и витанию в облаках в то немногое свободное время, которое у нее было. Дориан был старше брата и двух сестер, и утром дня, в который ему исполнилось четырнадцать, отец отвел его в небольшую фирму — работать. Начиная с дня рождения. За этот украденный праздник Дориан возненавидел отца. Мать — за то, что с того же дня она начала воспринимать его как взрослого. Да, до четырнадцати он мечтал о том, чтобы родители поняли, что он «уже взрослый». Вот только взрослость они понимали по-разному.

Дориану больше не перепадало ни ласк, которых в изобилии доставалось младшим, ни кусочка торта в праздник, ни послаблений в учебе — он был взрослым, и у него появились обязанности. А вот прав как-то не досталось — в семье уже был мужчина, который имел права, отец, и пока он был жив — Дориан воспринимался исключительно как дополнительный источник дохода.

Спустя год он ушел из дома. Оставил на столе записку — прощайте, не ищите, забудьте — и ушел. Сменил работу, переехал в другой район, где родители никогда не появлялись, и вычеркнул ставшую ненужной семью из памяти. Когда ему исполнилось восемнадцать, Дориан поступил в институт, на факультет менеджмента.

Учился молодой человек на «отлично», уверенно шел на красный диплом, а на пятом курсе поехал по обмену в Прагу на семестр — ради этой поездки ему пришлось за полгода выучить чешский. Основы государственного управления там преподавал высокий чех по имени Вацлав Пражски. Он с первого же дня присматривался к Дориану, совершенно не скрывая своего интереса. Несколько раз предлагал русскому изучить дополнительные материалы, спрашивал строже, чем кого-либо еще, а начиная с третьего месяца пребывания Вертаска в Праге, стал приглашать его два раза в неделю отужинать вместе в каком-нибудь небольшом ресторанчике, каждый раз — новом.