Прочь из моей головы - Софья Валерьевна Ролдугина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…и пропал.
Реально, растворился в воздухе.
Вот тут я перепугалась по-настоящему.
До сих пор все исчезновения вполне получалось объяснить естественными причинами: нечто мастерски отвлекало внимание одного из партнёров, а другой в это время пропадал. Ну, или наоборот, если верить теории Йена – перемещали именно меня. Вдобавок ко всему сейчас куда-то подевались и те две чопорные тётки, которые косились на нас из-за поцелуя, и человек с фотокамерой…
– Йен? – робко позвала я вслух. – Ты тут? Если прячешься, то выходи, пожалуйста.
Естественно, ничего не произошло.
Мобильный уверял, что сети здесь нет и отродясь не было; часы остановились. По уши в дурных предчувствиях, я вылетела с моста на берег, по-глупому надеясь, что этого, как обычно, хватит, чтобы выбраться из пространственно-временной петли.
Телефон сдавленно пискнул – и вырубился окончательно, словно батарея мгновенно разрядилась.
– Вот чёрт, – выругалась я, затравленно озираясь. Здесь, около рынка, людей было чуть больше, но звуки доносились как через стеклянную стену, глухо и искажённо. – Йен! Йен!
Я бессмысленно крутанулась на месте, пытаясь найти его глазами… и едва не села там, где стояла, потому что мост тоже исчез. Что вправо, что влево, насколько хватало глаз, простиралась девственная, не тронутая предприимчивыми человеческими руками гладь реки. От резкого, острого приступа ужаса у меня заложило уши. Тряся головой, как припадочная, я попятилась, попятилась… и врезалась спиной во что-то.
…в кого-то?
Прямо за мной стоял ребёнок в красном комбинезоне – то ли мальчик с чересчур нежным лицом, то ли девочка, слишком коротко остриженная. Аккурат между нами лежало мороженое на палочке, медленно растекающееся по асфальту – видимо, последствия нашего столкновения. Но прежде чем я пришла в себя и сообразила, что надо бы извиниться, ребёнок перешагнул через сливочно-шоколадное пятно, дёрнул меня за край толстовки, привлекая внимание, и тихо попросил:
– Ты не уйдёшь с дядей? Ты будешь моей мамочкой?
Глаза у него были белые, как у слепца.
Как я не заорала дурниной в тот момент – даже и не знаю. Растерялась, наверное, потому что в человека помещается только определённое количество ужаса, а излишки вываливаются сами собой. Колени зато подломились, как миленькие, и, не желая того, я очутилась с мнимым ребёнком на одном уровне, лицом к лицу. В глазах всё двоилось – река, розовеющий небосвод, городские постройки на другом берегу… всё, кроме этого существа.
А ещё оно точно светилось изнутри.
– Привет, кроха, – выдавила я из себя дружелюбно. Надеюсь, у него нет привычки жрать инициативных собеседников… – Как тебя зовут?
Несколько секунд оно молчало и таращилось на меня, а потом ощерилось – и расхохоталось басовито и хрипло, как прокуренный дед-культурист. Хватка маленьких пальчиков сделалась буквально стальной, край толстовки затрещал и стал расползаться.
«Хорошо, что я уже сижу, и дальше падать некуда», – пронеслось у меня в голове.
И тут миру вокруг наконец надоело двоиться, и он попросту развалился пополам; одна из половин вспыхнула розоватым бездымным пламенем – вместе с тварью в детском обличье, а вторая приняла уже знакомые очертания: тёмно-красная арка моста, ещё правее, на берегу – шумные рыночные ряды, левее, вдоль стремительного течения Аржана – разномастные частные домишки, огороженные заборами. А я обнаружила себя почему-то на склоне, в зарослях шиповника за остановкой трамвая, откуда ломилась через кусты знакомая долговязая фигура, которая на фоне светлого неба выглядела картонным силуэтом.
– Урсула… – Йен сгрёб меня в объятия и вытащил на свободное пространство. Теперь река бежала прямо у нас под ногами, внизу, под обрывом. – Великий Хранитель, ты же дрожишь вся… Прости.
– За что? – буркнула я, с удовольствием утыкаясь лицом в его плечо. – За то, что отказалась оставаться в гостинице и ждать, пока ты распутаешь дело до конца? Брось. Ничего же не случилось. Подумаешь, испугалась… Кстати, это ведь ты меня вытащил?
– Ну да, – откликнулся он рассеянно, поглаживая меня по спине. – Сразу не сообразил, что сделать, но потом разделил две реальности. И лишнюю уничтожил.
– Вместе с тем существом? – с надеждой спросила я.
При воспоминании о бельмах на условно-детском лице меня передёрнуло.
– О, если бы это было так просто, – цокнул языком Йен раздражённо. – Но ничего, справлюсь, сердце моё, не тревожься. Нужно всего лишь немного времени.
Перед тем как задать следующий вопрос, я помедлила.
– Слушай… А кто это был-то? Или что?
Солнце плавало в облачной дымке – яркое, но мутное пятно, и оттого казалось, что небо тоже равномерно светится от горизонта до горизонта. Судя по мобильнику, который наконец соизволил очнуться, из реальности я выпала всего на несколько минут, но по ощущениям прошло не меньше пары часов. Мышцы ломило, как после изматывающего забега, и хотелось в тёплый душ.
Или в ванну. Желательно вместе с Йеном.
– Это была фея, – наконец ответил он задумчиво и прижал меня к себе чуть сильнее.
Не то чтобы я возражала.
– Фея? Такая мелкая шкода с крылышками, обряженная в платьице из цветочных лепестков?
– Насчёт шкоды – верно, а всё остальное мимо, – улыбнулся Йен. – Хотя… помнишь Королеву Лабиринта?
У меня перед глазами возник образ стервозной миниатюрной женщины в полметра ростом, облачённой в цветочное платьице.
– Это та, которая заявилась по твоей просьбе на суд и сдала Крокосмию и его опыты с потрохами?
Поцелуй в макушку подтвердил, что вспомнила я правильно.
– Именно, любовь моя. Так вот, Королева Лабиринта – фея, рождённая из суммы человеческих ожиданий и представлений о ней. Сначала, лет двести назад, появились истории о крошечной красавице со скверным характером, которые ученики Розария пересказывали друг другу. Затем истории обросли подробностями, впитали силу, страхи… и в Лабиринте родилось нечто, ставшее его Королевой. Со временем оно набралось могущества, и теперь сладить с этой капризной дрянью непросто даже наставникам Розария, поэтому с ней предпочитают просто не связываться.
Я повертела сказанное в голове и подытожила:
– В общем, если чародеи сотворили что-то страшненькое сознательно – это называется химерой, а если оно само, никто ни при чём – это фея.
