Графиня Де Шарни - Александр Дюма

Итак, она дала ему рассказать все от начала и до конца. Когда он договорил, она спросила, глядя на него с невыразимой нежностью:

— Значит, вы в самом деле будете счастливы, Шарни, если вам удастся меня спасти?

— И вы еще спрашиваете меня об этом, государыня? — воскликнул граф. Да это все, о чем я мечтаю, и, если мне удастся добиться успеха, это будет главной гордостью моей жизни!

— Я предпочла бы, чтобы это было просто наградой за вашу любовь, печально заметила королева. — Но это неважно… Не правда ли, ваше пламенное желание состоит в том, чтобы великий труд спасения короля, королевы и дофина Франции осуществился вашими силами?

— Я ожидаю лишь вашего одобрения, чтобы посвятить этому труду свою жизнь.

— Да, понимаю, мой друг; и к этому труду не должно примешиваться никакое постороннее чувство, никакая человеческая приязнь. Немыслимо, чтобы мой супруг и мои дети были спасены рукой, которая не осмелится оказать им поддержку, когда они устремятся по этому пути, который мы должны проделать вместе. Вверяю вам наши жизни, брат мой, но и вы в ваш черед сжалитесь надо мной не правда ли?

— Сжалюсь над вами, государыня?.» — сказал Шарни.

— Да. Вы не пожелаете, чтобы в тот миг, когда мне понадобятся все силы, все мужество, все присутствие духа, — быть может, это безумная мысль, но чего вы хотите! Бывают люди, которые боятся ходить ночью из-за страха перед привидениями, в которые днем они не верят, — вы не пожелаете, чтобы все погибло из-за неисполненного обещания, из-за нарушенного слова? Вы не пожелаете этого?.»

Шарни перебил королеву.

— Государыня, — сказал он, — я желаю спасения вашего величества; я хочу с честью завершить начатый труд и признаюсь вам, я в отчаянии от того, что могу принести вам лишь такую ничтожную жертву: клянусь вам не видеться с графиней де Шарни иначе как с разрешения вашего величества.

И, отвесив королеве почтительный и холодный поклон, он удалился, а она, похолодев от тона, которым он произнес эти слова, даже не попыталась его удержать.

Но едва за Шарни затворилась дверь, она горестно вскрикнула, ломая руки:

— О, лучше бы он дал клятву не видеться со мной, но любил меня, как любит ее!

Глава 19

ЯСНОВИДЕНИЕ

На другой день, девятнадцатого июня, около восьми часов утра, Жильбер расхаживал большими шагами по своей квартире на улице Сент-Оноре, время от времени подходя к окну и выглядывая с таким видом, словно нетерпеливо ждал посетителей, которые все никак не приедут.

В руке он держал сложенный вчетверо лист бумаги, буквы и печати на котором просвечивали с обратной стороны листа. Несомненно, это была весьма важная бумага; за время этого тревожного ожидания Жильбер дважды или трижды развернул ее, перечитал, снова сложил, чтобы вскоре опять развернуть.

Наконец стук кареты, остановившейся у дверей, заставил его со всех ног броситься к окну, но было поздно: посетитель, приехавший в этой карете, уже входил в дом.

Однако Жильбер явно не сомневался в том, кто именно был его посетитель; отворив дверь в переднюю, он сказал:

— Бастьен, отворите графу де Шарни, я его жду.

И, в последний раз развернув бумагу, он вновь стал ее перечитывать, но тут Бастьен, вместо того чтобы доложить о графе де Шарни, объявил:

— Его сиятельство граф Калиостро.

Мысль Жильбера находилась в тот миг так далеко от этого имени, что он содрогнулся, словно перед его взглядом сверкнула молния, предвестница грома.

Он поспешно сложил бумагу и спрятал ее в карман сюртука.

— Его сиятельство граф Калиостро? — повторил он, не в силах справиться с удивлением, которое вызвало в нем это известие.

— Боже, ну разумеется, это я, собственной персоной, дорогой Жильбер, — сказал граф, входя. — Я знаю, вы ждали не меня, а господина де Шарни, но господин де Шарни сейчас занят — позже я скажу вам, чем именно, — и доберется до вас не раньше чем через полчаса; видя это, я сказал себе:

«Раз уж я очутился в этих краях, загляну на минутку к доктору Жильберу.»

Надеюсь, что меня не примут хуже из-за того, что я явился нежданным.

— Дорогой учитель, — ответил Жильбер, — вы же знаете: в любой час дня и ночи вам здесь открыты обе двери: и от дома, и от моего сердца.

— Благодарю, Жильбер. Быть может, когда-нибудь и мне будет дано доказать вам, как сильно я вас люблю. Когда настанет этот день, я не промедлю с доказательством. А теперь давайте побеседуем.

— О чем же? — спросил Жильбер с улыбкой, потому что появление Калиостро всегда сулило ему нечто удивительное.

— О чем? — повторил Калиостро. — Да на тему, которая нынче в моде: о предстоящем отъезде короля.

Жильбер почувствовал, как по всему его телу пробежала дрожь, но улыбка ни на мгновение не исчезла с его лица; и хотя у корней его волос неудержимо выступили капельки пота, усилием воли он по крайней мере не позволил себе побледнеть.

— И поскольку этот разговор займет у нас некоторое время, благо тема обширная, — продолжал Калиостро, — я сяду.

И Калиостро в самом деле сел.

Впрочем, преодолев первый ужас, Жильбер рассудил, что, как бы то ни было, если Калиостро привел к нему случай, то случай счастливый. Как правило, у Калиостро не было от него секретов; возможно, учитель расскажет ему все, что знает об отъезде короля и королевы, раз уж он об этом обмолвился.

— Ну что, — добавил Калиостро, видя, что Жильбер выжидает, — значит, отъезд назначен на завтра?

— Обожаемый учитель, — отозвался Жильбер, — вы знаете, я всегда предоставляю вам высказаться до конца; даже если вы заблуждаетесь, я всегда нахожу нечто поучительное не только в каждой вашей речи, но и в каждом слове.

— А в чем я до сих пор ошибался, Жильбер? — возразил Калиостро. — Может быть, в том, что предсказал вам смерть Фавраса, для которого, впрочем, в решающий миг сделал все, чтобы его спасти? Или когда предупредил вас, что против Мирабо строит козни сам король и что Мирабо не будет назначен министром? Или когда предрек, что Робеспьер восстановит эшафот Карла Первого, а Бонапарт — трон Карла Великого? Здесь вы не можете уличить меня в заблуждении, потому что время еще не пришло; из этих событий одни относятся к концу нынешнего столетия, другие — к началу будущего.

Итак, ныне вам, дорогой мой Жильбер, известно лучше, чем кому бы то ни было, что я говорю правду, когда утверждаю, что король завтра ночью должен бежать, — ведь вы один из организаторов этого бегства.

— Если так оно и есть, — произнес Жильбер, — то не ждете же вы, чтобы я вам в этом признался, не правда ли?

— А на что мне ваше признание? Вам прекрасно известно, что я не только вездесущ, но и всеведущ.

— Но если вы всеведущи, — сказал Жильбер, — то знаете, что сказала вчера королева господину де Монморену по поводу отказа принцессы Елизаветы присутствовать в воскресенье на празднике Тела Господня: «Она не желает ехать с нами в Сен-Жермен-л'Осерруа, она меня огорчает; могла бы все-таки пожертвовать своими убеждениями ради короля.» Значит, коль скоро в воскресенье король с королевой едут в церковь Сен-Жермен-л'Осерруа, то они не уедут нынче ночью или уедут, но недалеко.

— Да, но я знаю также, — отвечал Калиостро, — изречение великого философа: «Слово было дано человеку, чтобы скрывать мысли». И, между прочим, Господь в великодушии своем вручил этот драгоценный дар не только мужчинам, но и женщинам.

— Дорогой учитель, — сказал Жильбер, по-прежнему стараясь поддерживать шутливый тон, — вы помните историю с недоверчивым апостолом?

— Который уверовал не раньше, чем Христос показал ему свои ноги, руки и ребра. Что ж, дорогой Жильбер, королева, не имея привычки отказывать себе в удобствах и не желая лишаться привычных вещей на время путешествия, хотя, если расчеты господина де Шарни точны, оно должно продлиться всего тридцать пять-тридцать шесть часов, заказала себе у Дебросса, на улице Нотр-Дам-де-Виктуар, прелестный несессер из золоченого серебра, предназначенный якобы для ее сестры эрцгерцогини Христины, правительницы Нидерландов. Несессер был готов только вчера утром, и вечером его доставили в Тюильри: вот вам о руках. Беглецы поедут в большой дорожной берлине, просторной, удобной, где с легкостью могут поместиться шесть человек. Она была заказана Луи, лучшему каретнику с Елисейских полей, а заказал ее господин де Шарни, который находится сейчас у него и отсчитывает ему сто двадцать пять луидоров, то есть половину условленной суммы; вчера карету опробовали, заставив ее проделать один почтовый перегон в четверной упряжке, и она великолепно выдержала испытание; на этот счет господин Изидор представил весьма благоприятный доклад: вот вам о ногах.

И наконец, господин де Монморен, не зная, что он подписывает, подписал нынче утром подорожную на имя баронессы Корф с двумя детьми, двумя горничными, управляющим и тремя слугами. Баронесса Корф — это госпожа де Турзель, воспитательница королевских детей; двое ее детей — это ее высочество принцесса и монсеньор дофин; две горничные — это королева и принцесса Елизавета; управляющий — король, и, наконец, трое слуг, которые в ливреях курьеров должны скакать впереди и позади кареты, — это господин Изидор де Шарни, господин ле Мальден и господин де Валори; подорожная это та самая бумага, которую вы держали в руках, когда я приехал, а узнав меня, сложили и сунули себе в карман, и составлена она в следующих выражениях: