Первая мировая война. Катастрофа 1914 года - Макс Хейстингс

Однако натиск немцев ослаб, и британцы постарались воспользоваться передышкой, чтобы отвоевать потерянные рубежи. 2-й батальон Вустерского полка как раз отозвали с передовой на отдых. «Все до единого… были уставшие и небритые, – рассказывал один из солдат, рядовой Джон Коул. – И мы с облегчением вернулись обратно в резерв. Однако… только мы расслабились, как нас срочно затребовали останавливать очередную атаку немцев. <…> Вот где у нас уже это все!»{1001} Командовал вустерцами 36-летний майор Эдуард Хэнки, принявший батальон у полковника, которого повысили. И теперь Хэнки вел своих солдат в череду штыковых атак, отвоевывая Многоугольный лес. Ценой отчаянных усилий и больших потерь британский фронт удалось удержать. Вечером один из королевских саперов писал: «Что творится в лесу! Повсюду мертвые вповалку. Наша бригада прорывалась здесь три раза за день»{1002}. Одна из немецких частей оставила в этих соснах 70 % боевого состава. В полку, возглавившем атаку противника, из 57 офицеров и 2629 рядовых вернулись вечером лишь 6 офицеров и 748 рядовых. На других участках крови тоже хватало: 20–21 октября немцы понесли тяжелые потери южнее, у Плугстиртского леса.

25 октября капитан Отмар Руц смотрел, как тяжелая артиллерия крушит батальоны британской гвардии у Кройзеке, к юго-востоку от Ипра: «Эффект был ошеломляющий, они не выдерживали этого огня. Выскакивали из траншей и тут же попадали в прицел наших пулеметов. Вот она, месть!» Руц докладывал о том, как враг бросал оружие, не дожидаясь атаки немецкой пехоты. Многие из тех, кто выдержал обстрел, были взяты в плен немцами, добравшимися до траншей. Александр Джонстон записал в тот день: «Немцы взяли траншеи 2-го Ирландского стрелкового лишь потому, что там все спали, свалившись без сил». К концу дня в батальоне осталось в живых лишь четыре офицера. Ночными контратаками восстановить линию фронта не удалось. На следующее утро еще больше британских частей оставило позиции, которые тут же заняла спешившаяся немецкая кавалерия (многие даже шпоры не сняли). Победители с жадностью принялись потрошить захваченные склады припасов – особенно в поисках сигарет.

За прошедшие столетия армии привыкли к битвам, которые длятся в большинстве своем не дольше одного дня, иногда два-три, а затем стихают. Теперь же сражающиеся стороны открывали жуткую новую вселенную непрерывных боевых действий. Они привыкали лить свою и чужую кровь по несколько недель кряду, прерываясь не более чем на пару часов. Ретивый командир шотландских горцев Гордона требовал, чтобы к Новому году на счету каждого было по 40 немцев. Сержант этого же полка Артур Робинсон, умирая от ран 24 октября, извинялся, что не успевает выполнить норму.

Среди погибших попадались и совсем зеленые юнцы, не продержавшиеся и нескольких часов, и ветераны. В числе тех, кто пал 26 октября, был рядовой Уильям Макферсон. Уроженец шотландского Лита, он три года прослужил в Королевском шотландском полку в Южной Африке, потом еще восемь полицейским в Гэмпшире, прежде чем снова поступить в Шотландский гвардейский полк. В его личном деле значилось «женат на Элис Макферсон, 19 Виндзор-Роуд, Боском, Борнмут». 30-летний лейтенант Джон Брук из полка шотландских горцев Гордона, получивший наградную шпагу в Военной академии Сандхерст, 29 октября завоевал перед самой гибелью Крест Виктории во второй из двух атак на немецкие позиции к юго-востоку от Ипра. В тот день в боях у Гелувельта от 1-го батальона гренадерского полка осталось четверо офицеров и сотня рядовых.

Последние дни октября ознаменовались самыми яростными атаками немцев и самой отчаянной обороной британцев. В понедельник 26 октября Дуглас Хейг писал в дневнике: «К 4 часам дня основная часть 7-й дивизии отошла с выступа. Большинство подразделений в беспорядке. <…> Я выехал около 3 часов дня посмотреть обстановку и опешил при виде бегущих назад обезумевших от ужаса солдат. Однако какие-то части дивизии еще удерживали позиции»{1003}. 29 октября атаки у Ипра вели семь немецких дивизий. Один из офицеров, капитан Оберманн, почти всю предыдущую ночь ползал по ничейной полосе, разведывая британские позиции на Мененской дороге. Во время наступления в предрассветном тумане его смертельно ранило огнем из пулемета шотландской части. Оберманн умер на руках своего адъютанта, и его батальон потерял во Фландрии уже второго командира. В конце концов один из капралов Оберманна повел солдат утихомиривать этот пулемет, за которым оказался закаленный в боях ветеран, стрелявший до тех самых пор, пока атакующие не добрались до позиции и не прикончили его на месте. После этого немцы, среди которых немало было добровольцев из Мюнхена, доложили, что британцы оставили позиции и бегут в тыл. Это бегство и наблюдал ошеломленный командир корпуса. Впоследствии Хейг устроил разнос за то, что некоторые части развертывали на склонах на самом виду у врага, тем самым их и погубив.

Однако и немцам этот день принес тяжелое испытание. Солнце медленно разогнало туман, и атакующие предстали перед британскими артиллеристами во всей красе. Один из офицеров заметил краем глаза фермерские пруды, бликующие под яркими лучами. Тополя на берегу закачались и один за другим повалились под орудийным огнем – идиллические пейзажи постепенно исчезали с лица земли. Когда грохот британских орудий усилился, многие немцы бросились искать укрытие. Один прусский офицер возмутился: «Почему баварцы не атакуют? Почему они там отлеживаются?» Атакующие неохотно поднялись и снова двинулись на ожившие орудия. «Мы неслись вперед, – писал позже немецкий офицер. – Но куда? Большинство, как оказалось, на встречу со смертью. <…> Из моего взвода в живых осталось лишь пятеро. <…> Британцы основательно окопались на табачном поле на макушке широкого пригорка и отбивались отчаянно». Немецкая артиллерия раз за разом открывала кинжальный огонь, и неоднократно попадала по своим. Поразительный факт: и на Восточном, и на Западном фронте немецкая артиллерия зачастую действовала безответственно, нанося существенный урон своим же войскам. 29 октября один из баварских полков потерял 349 убитыми и пропорциональное количество ранеными.

Во всех армиях, и особенно в британской, сдача позиции воспринималась как позор и остро переживалась. За три недели боев у Ипра линия британского фронта неоднократно прогибалась и выпячивалась под атаками и контратаками. Позиции завоевывали, теряли, отвоевывали заново, иногда не по одному разу за несколько дней. Случались яростные ближние бои, в которых в ход шли сабли, штыки, приклады и пистолеты. Как и в большинстве последующих битв XX столетия, под артиллерийским обстрелом войска нередко покидали позиции в большем или меньшем беспорядке. Требовать даже от храбрых и дисциплинированных оставаться в траншеях под градом шрапнели и осколков, убивающих и калечащих все живое вокруг, было бы чересчур. Если оставаться на месте грозило неминуемой гибелью, разумные люди перемещались на более безопасный участок – к негодованию генералов. Потерянные траншеи требовалось отвоевывать заново посредством контратак, иногда предпринимаемых в считаные минуты после отступления, но чаще через час-другой, когда немцы уже успевали перетащить в эти траншеи свои максимы.

Некоторые батальоны демонстрировали небывалую отвагу, тогда как другие своей готовностью кинуться наутек зарабатывали дурную славу. 21 октября Александр Джонстон с презрением отзывался о 2-м батальоне Южно-Ланкаширского полка: «Ужасные трусы… ни в чем на них нельзя положиться, сегодня они сбежали уже 4-й раз за время войны». 29 октября он записывал под обстрелом: «С грустью узнали, что несколько человек из 1-го Уилтширского и очень много из 2-го Южно-Ланкаширского были найдены чуть погодя, запыхавшиеся и без снаряжения почти в 3 км от передовой. Да, стреляли страшно, но недолго, и я боюсь, это бегство – показатель потери самообладания у личного состава». В число полков, подмочивших свою репутацию, попали также Бедфордский, Нортумберлендский стрелковый и Чеширский.

Капитан Эрнест Гамильтон, один из первых историков британских экспедиционных войск, в предисловии к опубликованной в 1916 году книге о битве при Ипре делал оговорку: «Нужно четко понимать, что встречающееся время от времени упоминание о том, что те или иные батальоны были отброшены от траншей, ни в коей мере не означает их слабость» (читай – «трусость»). «Вполне вероятно, что каждому батальону британской армии в какой-то момент за прошедший год пришлось покинуть траншеи… под ураганным огнем. <…> Случалось и так, что оставленные траншеи отвоевывал затем батальон, по всем статьям уступающий тому, который занимал их изначально»{1004}.

Британское командование выше батальонного уровня зачастую было довольно слабым. Многие на передовой были напуганы и измучены не только боевыми действиями, но и ощущением, что их бросили один на один с врагом. Александр Джонстон кипятился: «По-моему, это просто свинство со стороны некоторых членов бригадного штаба отсиживаться в своем блиндаже, боясь нарваться на шальную пулю, и трястись от разрывающихся в 200 м снарядов! Они пачками шлют указания, что должно быть сделано, совсем не жалея бедолаг на передовой, на которых сыплются все удары и тяготы. Если бы хоть через день кто-то из командования наведывался к ребятам со словом поддержки, я уверен, это помогло бы им держаться».