Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л. Д. Троцкого. 1929–1932 - Юрий Фельштинский

Но надо было выдвинуть фантастические обвинения. Нужно было, чтобы им поверили или, по крайней мере, чтобы против них не смели возражать. В борьбе за самосохранение сталинская бюрократия оказывалась вынуждена начать с подавления всякой критики. По этой линии открылась наиболее страстная борьба оппозиции — за демократический режим в партии, профессиональных союзах и Советах: дело шло о защите одной из основных традиций большевизма.

В самые тяжкие годы прошлого — в период подпольной борьбы при царизме, в 1917 году, когда страна прошла через две революции, в течение следующих трех лет, когда на фронте в 8000 километров стояло два десятка армий, большевистская партия жила кипучей внутренней жизнью: все вопросы свободно обсуждались сверху донизу, идейная борьба принимала нередко чрезвычайную остроту, свобода суждений внутри партии была безусловна[636]. На ликвидацию стеснявшей его партийной демократии сталинский аппарат направил главные свои усилия. Из партии исключены были десятки тысяч так называемых «троцкистов». Свыше десяти тысяч подверглись разным видам уголовной репрессии, несколько человек были расстреляны. Не один десяток тысяч боевых революционеров первого призыва удержался в партии только тем, что свернулся и замкнулся. Так в течение последних лет совершенно изменился не только состав руководящего слоя, но и внутренний режим большевистской партии.

Если Ленину, не говоря уже о его ближайших соратниках, приходилось десятки и сотни раз попадать под самые свирепые удары внутрипартийной критики, то в настоящее время каждый коммунист, усомнившийся в абсолютной правоте Сталина в любом вопросе, более того, не выразивший своего убеждения в его прирожденной непогрешимости, исключается из партии со всеми дальнейшими вытекающими отсюда последствиями. Разгром оппозиции стал вместе с тем разгромом партии Ленина.

Успеху этого разгрома содействовали хотя и преходящие, но глубокие причины. Годы революционных потрясений и Гражданской войны вызвали в массах острую потребность покоя. Придавленные нуждой и голодом рабочие хотели возрождения хозяйственной жизни какой угодно ценой. При наличии значительной безработицы удаление рабочего с завода за оппозиционные взгляды было страшным орудием в руках сталинской фракции. Политические интересы пали, рабочие готовы были предоставить бюрократии самые широкие полномочия, только бы она наладила порядок, дала возможность оживить заводы и доставить из деревни продовольствие и сырье. В этой реакции усталости, совершенно неизбежной после каждого великого революционного напряжения, надо видеть главную причину упрочения бюрократического режима и рост личной власти Сталина, в котором новая бюрократия нашла свою персонификацию.

«Троцкистская контрабанда»

Когда окончательно замолчали живые люди, то оказалось, что в библиотеках, в клубах, в советской книготорговле, на книжных полках студентов и рабочих стоят старые книги, которые продолжают говорить тем самым языком, каким они говорили в то время, когда имена Ленина и Троцкого назывались нераздельно. В эту баррикаду враждебных книг сталинская бюрократия уперлась сейчас.

После 9 лет непрерывной борьбы с оппозицией руководители внезапно обнаружили, что основные научные труды и учебники — по вопросам экономики, социологии, истории, прежде всего — истории партии, Октябрьской революции и Коммунистического Интернационала — сплошь заполнены «троцкистской контрабандой» и что важнейшие кафедры общественных наук во многих учебных заведениях заняты «троцкистами» или полутроцкистами. Хуже того: в покровительстве троцкизму оказались повинны те, которые до сих пор слыли главными его преследователями.

Чтобы показать, как далеко зашло дело, достаточно привести пример, касающийся истории большевизма. Сейчас же после смерти Ленина пущена была в оборот спешно написанная Зиновьевым история партии[637], единственным назначением которой было изобразить все прошлое как борьбу двух начал: добра и зла в лице Ленина и Троцкого. Но так как эта история отводила самому Зиновьеву место в лагере добра и, что еще ужаснее, ничего не говорила о провиденциальной роли Сталина, то уже в 1926 году, с момента открытого конфликта между Зиновьевым и Сталиным, история Зиновьева была включена в индекс[638].

Подлинную историю партии было поручено писать Ярославскому[639]. В порядке партийной иерархии Ярославский, член Президиума Центральной контрольной комиссии, руководил всей борьбой против левой оппозиции. Все обвинительные акты, ведшие к исключениям и арестам, как и большинство статей, освещавших репрессии против «троцкистов» в советской печати, принадлежали перу Ярославского. Он же перепечатал в «Правде» упомянутую выше поддельную статью польской газеты. Правда, научно-литературный ценз Ярославского был не вполне достаточен. Но он возмещался его полной готовностью переделать всю историю, включая и историю Древнего Египта, применительно к потребностям руководимого Сталиным бюрократического слоя. Более надежного историо графа сталинская бюрократия не могла, следовательно, и желать.

Тем не менее результат получился совершенно неожиданный. В ноябре прошлого года Сталин увидел себя вынужденным обрушиться суровой статьей на 4-й том истории Ярославского[640], тоже заполненный, как оказалось, «троцкистской контрабандой». Если бы президент Гувер[641] в одной из своих речей обвинил главу американской юстиции мистера Юза[642] в сочувствии большевизму, вряд ли это произвело бы в Соединенных Штатах большую сенсацию, чем в СССР — обвинение Сталиным Ярославского в покровительстве «троцкизму». Обличительная статья Сталина послужила введением в последнюю кампанию. Повинуясь сигналу, сотни и тысячи чиновников, профессоров и журналистов, ничем не замечательных, кроме рвения, бросились обшаривать все советские издания. О, ужас! троцкизм на каждом шагу, нет проходу от «контрабанды». Как же все-таки это могло случиться?

Каждый новый слой, поднявшийся к власти, имеет склонность приукрасить свое прошлое. Так как сталинская бюрократия не может, подобно другим правящим классам, искать подкрепления на высотах религии, то она создает свою историческую мифологию: прошлое всех тех, которые противостояли ей, она мажет в черный цвет; наоборот, собственное прошлое она окрашивает самыми яркими цветами спектра. Биографии руководящих деятелей революции переделываются из года в год, в зависимости от изменения состава правящего слоя и роста его претензий. Но историческая материя оказывает сопротивление. Как ни велико рвение официальных историков, но они связаны архивами, периодической печатью прошлых лет, старыми статьями, в том числе и статьями самого Сталина. Вот где корень зла!