Папа, мама, я и Сталин - Марк Григорьевич Розовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я. Кинорежиссер!
Мама. Это он себя выдавал за кинорежиссера, а на самом деле он был… был неизвестно кто. Делец, одним словом.
Плоткин. Вам привет от Кемперов!.. С кисточкой!
Я. Кемперы… Кто такие Кемперы?.. Я в детстве часто слышал эту фамилию в нашем доме.
Мама. Кемперы — это родственники дяди Самуила, нашего соседа по коммуналке, и одновременно родственники Владимира Коралли, мужа Клавдии Шульженко.
Я. Той самой?
Мама. А какой еще?.. Второй Клавдии Шульженко в мире нет и не было.
Звучит патефонная пластинка.
Голос Клавдии Шульженко исполняет песню «Записка», мелодию которой я помню с детства.
Мама. Однажды Клавдия Ивановна даже появилась у нас в полуподвале. То-то было событие. Все вылезли в коридор — смотреть на великую певицу у нас в коммуналке!.. А она прошествовала к выходной двери, и все ахнули: «Ну и шуба! Вот это шуба! Обалдеть!»
Плоткин. Это я к вам ее привел.
Я. Зачем?
Плоткин. Чтобы вас в квартире уважали!
А нас и так уважали в квартире.
Бабушка устроилась в какую-то артель по пошиву парашютов на дому. Работяга! Хромая к тому же. С пулей в ноге. И мама вкалывала — все это видели, — брала на ночь какие-то чертежи и горбилась, переводя их в копии, на станке, который сама же и придумала — под стекло ставилась яркая лампа, и мама, лихо наполняя тушью рейсфедер, аккуратно обводила освещенные снизу линии на огромных ватманах. Это была ее «халтура», но мама никогда не халтурила, делала эту свою допработу очень профессионально.
А бабушка… моя любимая бабушка круглые сутки или стояла у плиты, или шила… парашюты. Эти самые парашюты, помнится, загромождали всю нашу комнату — и мама шутила…
Мама. Мы в шелках, а могло бы — в мешках!
Парашютов было столько, что когда в Тушино после войны проводили авиапарады, мне казалось, что тысячи парашютистов, спускавшихся с небес на летное поле, обшивались лично у моей бабушки по адресу: Петровка, 26, квартира 50.
Звучит песенка «Челита» в исполнении Шульженко.
Плоткин. Потанцуем? (Мама не шелохнулась.) Марик, а ты танцуешь?.. Нет?.. Так ты уже большой, давай я тебя научу. Танго!..
Я. Этим он мне и запомнился. Первый учитель танцев. Которого я по глупости своей считал грузином.
Плоткин. Раз, два, три… раз, два, три… Шаг вбок, потом два назад или вперед., ну, делай, как я!.. Молодец, Марик!.. Хвалю за храбрость и чувство ритма!..
Мама. Додик, ты кончай баловство. Говори, зачем пришел, что тебе от меня нужно.
Плоткин. Сейчас-сейчас… Вот только дотанцуем!.. Раз, два, три… Раз, два, три!.. (Музыка закончилась.) А можно без Марика?
Мама. Марик, поди в угол, отвернись и постой там…
Плоткин. Э, ладно, пусть услышит, я ведь ничего такого не предлагаю.
Мама. Что ты предлагаешь, Дод?
Плоткин. Я не предлагаю, я прошу. И это просьба Кемперов, не только моя. И я… и мы… И Шульженко с Коралл и… мы все…
Мама (нетерпеливо). Ну?
Плоткин. Короче… есть камешки… мешочка два… ты не могла бы их спрятать у себя годика на два-три?.. Четыре лучше!
Мама. Я? Спрятать?
Плоткин. Ну, не спрятать, а взять на хранение, что ли… даже можешь годика два-три их и поносить. Если захочешь.
Мама. Я? Чужое?
Плоткин. Годика два-три оно будет твое… а потом отдашь. Ты же честная.
Мама. Кто тебе это сказал?
Плоткин. Кемперы. Они за тебя ручаются. Да и я знаю, что тебе можно любую плюху доверить. Ты ведь у нас кремень.
Мама. Я?.. Кремень?., с чего вы взяли?
Плоткин. Так… наблюдение ведем… уже несколько лет…
Мама. Нет, Додик, я не кремень. И я не возьму камешки.
Плоткин (зевая). А чего так?
Мама. Я боюсь, Дод.
Плоткин. Ты?.. А нам казалось, ты ничего не боишься.
Мама. Вы забыли об одном. Сема сидит.
Плоткин. И что?
Мама. Пока он не вышел, я не могу рисковать. Даже если риска один процент.
Плоткин. Будешь куковать?
Мама. Дод, у меня судьба такая. Если что-то может помешать его возвращению, я должна отказаться от всего. Пойми, я замерла в ожидании.
Плоткин. Именно замерла. А ты еще молодая, тебе надо жить.
Мама. Что ты имеешь в виду?
Плоткин. Тебе заплатят за услугу. Хорошо заплатят.
Пауза.
Мама. Нет.
Плоткин. Почему?
Мама. Потому что я уже сказала «нет».
Додик кусал губу.
Плоткин. Ты хорошая. Я тоже хороший. Почему бы двум хорошим людям…
Мама. Я уже сказала, «почему». Потому что Сема сидит.
Уходя, Додик остановился у двери.
Плоткин. Он сидит, как собака на сене. Такая женщина пропадает! (Ушел.)
Высвечивается Седов.
Седов. Что ты нашла в этих «еврейчиках»?!. Чем они тебя очаровывают?
Мама. Седов, уйди… И чтоб я тебя больше никогда в этой жизни не видела!
Высвечивается Плоткин.
Плоткин. Ты не хорошая. Ты — слишком хорошая. Он сидит, и ты сидишь. Вы оба сидите. Ждет она! Ну жди, жди… Никогда не дождешься!
Мама. Пошел вон, Плоткин!.. И передай привет Кемперам!
Чугунов. Разрешите вам преподнесть… Оп-ля! (Вручает маме портрет Сталина.)
Она тяжело садится на стул. Голос Шульженко с патефонной пластинки замолкает. Пластинка крутится, но крутится беззвучно.
Я. Разогнала!.. Папа, она всех вокруг себя разогнала.
У нее в мире были только ты да я… Мы двое определяли ее жизнь поминутно.
Отец. То же самое мог сказать и я: вы двое! Только вы двое.
Я. Ты должна была его понять. И простить.
Мама. А меня кто-нибудь понимал?
Я. Друзья, бабушка… У тебя был я, наконец. Хоть и маленький, но родной.
Мама. У него на первом месте были сестры, потом уж я… и ты!
Я. Ты тоже ревнуешь… но — зря!.. Зря!
Мама. Ничего не зря. Я знаю, что говорю. Я сходила с ума от разлуки с ним, а он мне не верил, и это меня обижало, даже оскорбляло.
Я. Он имел право ревновать, было у него такое право. Мама. Ему ревновать было не к кому.
Я. Мама, он мог к столбу ревновать… Вы были в неравном положении, ты могла войти в его положение, попытаться понять, КАК ему там одиноко…
Мама. А мне здесь было как?.. Не одиноко?
Я. Но тебя не стригли наголо, чтобы не завелись вши!., тебя не охраняли с вышки, ты не жрала баланду, и тебя не гнали этапом по Сибири!..
Мама. Мне было много хуже. Потому что я женщина, а он мужчина.
Я. Ты всегда чувствуешь свою
