Тысяча и одна ночь - Эпосы

Потом она свернула письмо и отдала его старухе, и та взяла его и пошла к Тадж-аль-Мулуку и отдала ему письмо. И юноша, прочтя письмо, понял, что у царевны жестокое сердце и что он не достигнет её. И он пожаловался на это везирю и потребовал от него хорошего плана, и везирь сказал ему: «Знай, что тебе будет полезно с нею только одно: напиши ей письмо и призови на неё гнев Аллаха». – «О брат мой, о Азиз, напиши ей за меня, как ты знаешь», – сказал юноша. И Азиз взял листок и написал такие стихи:

«Господь! – пятью старцами молю я – спаси меняИ ту, кем испытан я, заставь горевать по мне!Ты знаешь, что пламенем весь воздух мне кажется, –Любимый жесток ко мне, не знающий жалости.Доколь буду нежен с ней в моем испытании?Довольно терзать меня дано ей, бессильного?Блуждаю в мученьях я, конца тем мученьям нет,Не вижу помощника; господь, ты поможешь мнеДоколе стараться мне забыть, что люблю её,И как мне забыть её, раз стойкость ушла в любви?О ты, что мешаешь мне усладу познать в любви,Тебе не опасна ли беда и превратности?Ведь радостна жизнь твоя, а я за тобой ушёлОт близких и родины и ныне в краю чужом».

Потом Азиз свернул письмо и подал его Тадж-аль-Мулуку, и когда тот прочёл письмо, оно ему понравилось, и он отдал его старухе, а та пошла с ним и, войдя к Ситт Дунья, подала ей письмо. И царевна, прочтя письмо и поняв содержание, сильно разгневалась и воскликнула: «Все, что случилось со мной, вышло из головы этой скверной старухи!» И она кликнула невольниц и евнухов и сказала им: «Схватите эту проклятую, коварную старуху и побейте её сандалиями!» И они били её сандалиями, пока она не обеспамятела, а когда старуха очнулась, царевна сказала ей: «О скверная старуха, если бы я не боялась Аллаха великого, я бы, право, убила тебя! Побейте её ещё раз», – сказала она потом, и старуху били, пока она не лишилась чувств, а затем царевна велела тащить её по земле и выбросить за ворота. И старуху поволокли, лицом вниз, и бросили перед воротами, а очнувшись, она пошла, то идя, то садясь, и дошла до своего жилища.

И она подождала до утра, а потом поднялась и пошла к Тадж-аль-Мулуку и рассказала ему обо всем, что случилось с нею, и царевич, которому стало тяжко от этого, сказал ей: «Нам тягостно, о матушка, то, что случилось с тобою, но все суждено и предопределено». А старуха молвила: «Успокой свою душу и прохлади глаза! Я не перестану стараться, пока не сведу тебя с ней и не приведу тебя к этой распутнице, которая сожгла меня побоями». – «Расскажите мне, почему она ненавидит мужчин», – сказал Тадж-аль-Мулук. «Потому что она видела сон, который вызвал эту ненависть», – ответила старуха. «А какой это сон?» – спросил Тадж-аль-Мулук. И старуха сказала: «Как-то ночью она спала и увидела, что охотник поставил на земле сети и насыпал вокруг них пшеницы, а сам сел поблизости, и не осталось птицы, которая бы не подлетела к этим сетям. А среди этих птиц она увидела двух голубков, самца и самку. И царевна смотрит на сети и видит, что нога самца завязла в сетях, и он начал биться, и все птицы разлетелись от него и умчались, но его жена вернулась к нему, покружилась над ним, опустилась и подошла к сети (а охотник не замечал её). И она стала клевать то колечко, в котором завязла нога самца, и тянула его клювом, пока не освободила ногу голубка из сетей, и они оба улетели. И после этого пришёл охотник и исправил сети и сел поодаль. И прошло не более часа, как птицы прилетели, и в сетях завязла самка. И все птицы улетели от неё, и среди них самец, и он не вернулся к своей самке, и пришёл охотник и захватил самку и зарезал её. И царевна пробудилась от сна, испуганная, и воскликнула: «Все самцы таковы, как этот: в них нет добра – и во всех мужчинах нет добра для женщин!»

И когда она кончила рассказывать, Тадж-аль-Мулук сказал ей: «О матушка, я хочу на неё посмотреть один разок, хотя бы была мне от этого смерть! Придумай же хитрость, чтобы мне увидеть её». – «Знай, – сказала старуха, – что у неё есть сад, под дворцом, для её прогулок, и она выходит туда один раз каждый месяц, из потайной двери. Через десять дней настанет ей время выйти на прогулку. И когда она захочет выйти, я приду и уведомлю тебя, чтобы ты пошёл и встретился с нею. Постарайся не покидать сада: может быть, когда она увидит твою красоту и прелесть, к её сердцу привяжется любовь к тебе. Ведь любовь – главная причина единения». И Тадж-аль-Мулук отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» А затем он, вместе с Азизом, поднялся и вышел из лавки, и взял с собой старуху, и они пошли к своему жилищу и показали его старухе. И Тадж-аль-Мулук сказал Азизу: «О брат мой, нет мне надобности в лавке! То, что мне было от неё нужно, уже сделано, и я дарю тебе её со всем, что есть в ней, так как ты ушёл со мною на чужбину и оставил твою страну». И Азиз принял от него это. А потом они сидели и разговаривали, и Тадж-аль-Мулук стал расспрашивать Азиза о его диковинном положении и о том, что случилось с ним. И Азиз рассказывал, что ему довелось испытать, а затем они пришли к везирю и сообщили ему, что решил Тадж-аль-Мулук. «Как поступить?» – спросили они его, и он сказал: «Идёмте в сад», – и тогда каждый из них надел лучшее, что у него было, и они вышли, а сзади них шли три невольника, и они отправились в сад и увидели, что там много деревьев и полноводные каналы, и увидали садовника, который сидел у ворот. И они приветствовали садовника, и тот ответил на их приветствие, и тогда везирь протянул ему сто динаров и сказал: «Я хочу, чтобы ты взял это на расходы и купил нам чего-нибудь поесть. Мы чужеземцы, и со мной эти юноши, и мне захотелось с ними прогуляться». Садовник взял деньги и сказал: «Входите и гуляйте – сад весь ваше владение. Посидите, пока я вам принесу чего-нибудь поесть».

Потом он отправился на рынок, а везирь с Тадж-аль-Мулуком и Азизом, когда садовник ушёл на рынок, вошли внутрь сада, и через часок садовник вернулся с жареным ягнёнком и хлебом, точно &хлопок, и сложил это перед ними, и они поели и попили, а затем садовник принёс им сладостей, и они полакомились и вымыли руки и сидели, разговаривая. «Расскажи мне про этот сад: твой ли он, или ты его нанимаешь?» – спросил везирь. «Он не мой, он принадлежит царской дочери, Ситт Дунья», – ответил старик. «А сколько тебе платят каждый месяц?» – спросил везирь, и садовник отвечал: «Один динар, не больше». И везирь оглядел сад и увидел там высокий дворец, но только он был ветхий. «О старец, – сказал он, – я хочу сделать здесь добро, за которое ты будешь меня вспоминать». – «А какое ты хочешь сделать добро?» – спросил старик, и везирь, сказал: «Возьми эти триста динаров». И, услышав упоминанье о золоте, садовник воскликнул: «О господин, что хочешь, то и делай», а везирь дал ему денег и сказал: «Если захочет Аллах великий, мы сделаем добро в этом месте». И затем они вышли от него и пришли в своё жилище и проспали эту ночь, а назавтра везирь призвал белильщика и рисовальщика и хорошего золотых дел мастера, принёс им все, какие было нужно, инструменты и, приведя их в сад, приказал им выбелить этот дворец и разукрасить его всякими рисунками. А затем он велел принести золота и лазури и сказал рисовальщику: «Нарисуй посредине этой стены образ человека-охотника, и как будто он расставил сети и туда попали птицы и голубка, которая завязла клювом в сетях».

И когда рисовальщик разрисовал одну сторону и кончил рисовать, везирь сказал ему: «Сделай на другой стороне то же, что на этой, и нарисуй образ одной только голубки в сетях и охотника, который взял её и приложил нож к её шее, а с другой стороны нарисуй большую хищную птицу, которая поймала самца-голубя и вонзила в него когти». И рисовальщик сделал это, и когда они покончили со всем тем, о чем упоминал везирь, тот отдал им плату, и они ушли, а везирь и те, кто был с ним, тоже удалились, и, попрощавшись с садовником, отправились в своё жилище. И они сидели за беседой, и Тадж-аль-Мулук сказал Азизу: «О брат мой, скажи мне какие-нибудь стихи, может быть моя грудь расправится и покинут меня эти думы и охладеет пламя огня в моем сердце». И тогда Азиз затянул напев и произнёс такие стихи:

«Все то, что влюблённые сказали о горестях,Я все испытал один, и стойкость слаба моя.А если слезой моей захочешь напиться ты, –Обильны моря тех слез для жаждой томящихся.Когда же захочешь ты взглянуть, что наделалаС влюблённым рука любви, на тело взгляни моё».

Потом он пролил слезы и произнёс такие стихи:

«Кто гибких не любит шей и глаз поражающих,И мнит, что знал радости он в жизни, – ошибся тот.В любви заключается смысл высший, и знать егоСредь тварей лишь тем дано, кто сам испытал любовь.Аллах не сними с души любви ко любимомуИ век не лиши моих бессонницы сладостной!»

А после он затянул напев и произнёс:

«Говорит в «Основах» Ибн Сина нам, что влюблённыеИсцеление обретут себе в напевахИ во близости с тем, кто милым равен и близок к ним,И помочь должны и плоды, и сад, и вина.Попытался раз исцеление я с другим найти,Помогали мне и судьба моя и случай,Но узнал я лишь, что любви болезнь убивает насИ лечение, что Ибн Сина дал, – лишь бредни».

А когда Азиз окончил свои стихи, Тадж-аль-Мулук удивился, как он красноречиво и хорошо их произнёс, и воскликнул: «Ты рассеял часть моей заботы!» А везирь сказал: «Древним выпадало на долю то, что изумляет слушающих». – «Если тебе пришло на ум что-нибудь в таком роде, дай мне услышать, что помнишь, из этих нежных стихов, и продли беседу», – сказал Тадж-аль-Мулук. И везирь затянул напев и произнёс: