Торлон. Война разгорается - Кирилл Шатилов

В Доме его ждал словно парящий над полом мужчина с неразличимым на первых порах лицом. Нет, он никак не скрывался, не носил ни капюшона, ни маски, но Ахиму было так же трудно разобрать его черты, как когда-то увидеть свои руки. Мужчина разговаривал с ним тихо, мягко, никогда ни о чем не спрашивал и поначалу пропускал все вопросы мальчика мимо ушей, если они у него вообще были. Многое из того, что он рассказывал, наутро забывалось, но, когда Ахим в следующий раз попадал в Дом, он прекрасно помнил все предшествующее и продолжал слушать. Некоторые вещи потрясали его, некоторые казались знакомыми и чуть ли не заурядными, но по большей части речь шла о том, о чем Ахим даже и не помыслил бы спросить.

Так он постепенно узнал об истинном строении мира и прежде всего о связанных с этим строением опасностях. Оказалось, например, что Навь — далеко не единственное место, где может при желании и путем некоторых усилий странствовать человек. «Миров, — говорил Наставник, — бессчетное множество, и они постоянно рождаются и умирают, потому что всякий раз зависят от выбора человека. И в каждом из них живет и умирает такой же Ахим, считающий себя единственным и неповторимым, рвущийся к знаниям, подло убивающий пленных шеважа, собирающий оброк с соплеменников, строящий заставы, плодящий детей, переписывающий древние свитки или смешивающий лекарственные отвары. Такой, каким он мог стать в этом мире, но не стал, а потому стал в других. Любое действие есть постижение, а любое постижение слишком ценно для существования миров, чтобы отбрасывать его как лишнее или вредное. Иногда, — продолжал Наставник, — миры эти могут сходиться, и тогда у каждого из Ахимов возникает непередаваемое чувство, будто это с ним уже когда-то случалось». Мальчик хорошо понимал, о чем он говорит. Не раз и не два в детстве у него были отчетливые видения, когда он доподлинно знал, что должно произойти, и это происходило как само собой разумеющееся, будто впервые и вместе с тем повторно. А однажды, когда он был настолько мал, что мог увлечься голубой бабочкой с черной бахромой на крыльях, эта бабочка дважды вылетала из плохо прикрытой кадки, в которой мать хранила остатки варенья, и Ахим дважды поражался ее яркой красоте, дважды сбивал под лавку неосторожным взмахом ладошки и дважды заливался отчаянным плачем.

Со временем облик Наставника стал сам собой проясняться, и к юности Ахим уже знал, что это старик с узким лицом, острой бородкой грязно-желтого цвета, без усов и с молодыми, всегда смеющимися глазами, бесцветными и лишенными ресниц. А еще у него были тонкие руки, причем из-под длинного одеяния видны были только кисти с очень длинными пальцами. Когда Наставник говорил, пальцы жили собственной жизнью, за которой было интересно наблюдать.

Вместе с обликом Наставника для Ахима стал проясняться и окружающий его каждый день мир Яви. Полученные во сне знания долгое время там и оставались, он не мог взять их с собой, и только разговоры с дедом иногда рождали у него в голове всполохи чего-то знакомого. Потом дед умер, и с его уходом жизнь Ахима стала на глазах меняться. Словно дед не просто ушел, а перебрался в обитель Нави и оттуда всячески поддерживал внука. Они не встречались во сне. Ахим даже как-то попробовал выяснить у Наставника, можно ли ему отыскать деда, однако ответ только еще сильнее его озадачил: «Ты никогда его не терял».

Пришлось Ахиму обратиться за разъяснениями к отцу. С ним он никогда не был так близок, как с дедом, но это и понятно: отец подолгу не появлялся дома, проводя большую часть времени на одной из самых отдаленных застав Пограничья. Неудивительно, что их встреча произошла в наиболее подходящем для этого месте — в Нави. Ахим так давно не видел отца, что не сразу признал. В Нави вообще многое выглядело иначе, нежели в жизни, но там на помощь человеку приходили дополнительные ощущения, кроме привычных пяти чувств, и ты зачастую охотнее верил им. Как бы то ни было, отец сказал Ахиму, что уже возвращается домой и что они встретятся в Яви не позднее чем через три дня. Тем самым он давал сыну понять, что готов, не пускаясь в лишние объяснения, одним махом рассеять все его возможные сомнения и подозрения. Наутро Ахим объявил матери и братьям, что пора ждать отца. Ему поверили. И действительно, не прошло и двух дней, как небольшой отряд эльгяр, распевая походные песни, остановился на короткий привал возле их торпа, а в калитку заехала двухколесная тачка, которую дружно толкал улыбающийся отец с раскрасневшимся не то от волнения, не то от выпитого приятелем. В тачке по давнишней традиции лежали лесные гостинцы домашним: ничего путного, по словам матери, но детям доставляло огромное удовольствие рыться в пахучих мешках, извлекая на свет все — начиная от лесных плодов и заканчивая оружием и украшениями, отобранными у дикарей. Приятель отца в тот раз загостил у них надолго — пока не женился на младшей сестре Ахимовой матери. Ахима же больше всего смутило то обстоятельство, что отец даже немножко расстроился по поводу того, что не сумел своим появлением застать домочадцев врасплох. Он ведь сам предупредил его. Неужели тогда с ним разговаривал все-таки кто-то другой? Ахим долго не решался спросить отца напрямик. И тут выяснилось, что на самом деле отец все прекрасно знает и понимает и просто выжидает, чтобы сын начал разговор первым. Он ведь тоже в свое время проходил уроки деда. «Правда, не так успешно, как Ахим», — честно признался он, вынужденный согласиться с тем, что совершенно не помнит их недавней встречи в Нави. Тем не менее он взял на себя смелость объяснить Ахиму слова Наставника.

— Твой дед и мой отец был великим человеком. Я очень надеюсь, что его сила перейдет к тебе и ты сможешь завершить подвиг, начатый им. Что же касается твоего вопроса, вернее, полученного тобой ответа, то ты и сам можешь его разгадать. Ты ведь знаешь, почему семья называется «семья»?

— Потому что она строится на семи столпах рода, — охотно ответил Ахим. — Прадеде, деде, отце, мне, моем сыне, моем внуке и моем правнуке.

— Именно так. Ну так что, по-прежнему не понимаешь?

— Ты хочешь сказать, что я никогда не терял деда, даже после его смерти, потому, что он — это я?

— Вот видишь, ты уже знаешь то, о чем я только догадываюсь. — Отец похлопал его по плечу и вышел во двор скликать домочадцев к ужину. Ахиму показалось, что он умышленно поспешил закончить едва начавшийся разговор.

Отведенное на отдых время промелькнуло быстро, и отец снова отправился нести службу на далекую заставу. Младшая сестра его жены в срок разродилась прелестной девочкой. Ахиму новорожденная приходилась сестрой по матери, однако, поскольку родонаследие шло по мужской линии, девочка не считалась его кровной родственницей, так что через пятнадцать зим, будучи вполне взрослым человеком и состоявшимся, хотя и тайным, геволом,[23] к которому обращались за советами прознавшие о его способностях соседи, он испросил позволения обоих отцов и с чистой совестью взял ее в жены. В Нави у него к тому времени уже была жена, причем внутренне он ощущал, что по сути своей это одна и та же женщина. Потому-то он не задумываясь выбрал именно ее — юную, смешливую и трогательную. Она не верила ему, когда он рассказывал, что присутствовал при ее родах. О том, что она не первая его жена, он ей не сказал — опасался, что поверит.