Микеланджело. Жизнь гения - Мартин Гейфорд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В глубине души дель Монте (1487–1555) все это время был убежден, что совершенно точно сделается папой. По пути на конклав он встретил художника Джорджо Вазари и сказал ему: «Я еду в Рим и наверняка стану папой. Спеши закончить свои дела и, как только получишь известие, отправляйся в Рим, не дожидаясь других указаний или вызова»[1401]. Его-де по милости нового папы ожидает в Риме множество заказов. Вазари поступил, как ему велели: он вскочил на коня и поскакал в Рим, как только до Флоренции дошла весть об избрании Юлия III. Прибыв в Рим, Вазари направился прямо в Ватикан, облобызал папскую стопу, и Юлий, напомнив, что его предсказание оправдалось, тотчас же дал ему работу.
Одним из дел, которое Вазари пришлось бросить, был выпуск первого издания «Жизнеописания художников», которое как раз печатали в то время. Этот замысел Вазари вынашивал много лет, о нем было известно в кругах, близких к Микеланджело[1402]. Однажды в Риме, в середине сороковых годов, Вазари был приглашен вечером на ужин в дом к кардиналу Фарнезе; присутствовали многие литературно образованные люди, в том числе Аннибале Каро, Паоло Джовио и беспутный поэт Франческо Мария Мольца. (В одном сонете, обращенном к художникам, он приписывал свое духовное возрождение созерцанию «Страшного суда» Микеланджело.) Джовио заметил, что хотел бы добавить ряд жизнеописаний художников к тем кратким биографиям великих людей, что он уже составил.
Когда он замолчал, кардинал Фарнезе обратился к Вазари с вопросом: «Что вы об этом скажете, Джорджо? Разве это не будет прекрасное произведение, над которым стоит потрудиться?» Однако Вазари, похвалив прозу Джовио, возразил: «Будет, светлейший монсиньор… если только кто-нибудь, причастный искусству, поможет Джовьо расставить все по местам и сказать об этом так, как оно было на самом деле. Я так говорю, ибо хотя речь его была чудесна, но он во многом перепутал одно с другим»[1403]. Тогда все присутствующие на пиру стали предлагать, чтобы Вазари сам подготовил краткие биографии живописцев, на которые мог бы опираться Джовио. Вазари согласился и принялся составлять их, взяв за основу свои записки о художниках и скульпторах, которые для развлечения вел много лет. Когда он показал свой труд Джовио, тот стал настаивать, чтобы он сам сочинил книгу. Вазари не протестовал и с увлечением и восторгом взялся за работу.
29 октября, спустя три недели после семьдесят пятого дня рождения Микеланджело, великий труд был завершен[1404]. Через несколько дней Вазари составил список важных лиц, которым намеревался подарить экземпляр своей книги. Разумеется, преподнести ее в дар он собирался не только целой череде кардиналов и герцогу Урбинскому, но и Микеланджело. Вазари лично вручил ему подарок, и художник «принял его с большой радостью»[1405]. Как отмечал Майкл Хёрст, есть свидетельства, что мастер прочитал книгу Вазари, немного запоздалый подарок ко дню рождения, весьма и весьма внимательно[1406].
На безудержные восхваления его персоны и его творчества, содержащиеся в книге Вазари, он откликнулся изящным жестом, посвятив тому сонет, в котором превозносил достижения Вазари-живописца и, еще более того, Вазари-писателя. «Ученою рукой теперь нам дали / Вы новый плод усердья своего… Нам многих жизней повесть начертали»; по словам Микеланджело, Вазари сохранил память о давно ушедших художниках, словно воскресив их для потомков: «Но вы вернули вновь воспоминанье / О поглощенных смертию, – и вот, / Ей вопреки, оно навеки живо!»[1407]
В письме от 1 августа, адресованном Вазари, который на несколько месяцев вернулся во Флоренцию, Микеланджело намекал, что, подобно недавно скончавшимся Луиджи дель Риччо и Виттории Колонна, биограф сделался одним из близких его друзей, на которых он мог положиться и от которых мог ожидать утешения и моральной поддержки: «Вы, будучи воскресителем мертвых, продлеваете жизнь живущим, вернее, на бесконечно долгое время похищаете у смерти едва живых. Словом, я весь Ваш каков я есть»[1408].
До того Микеланджело знал Вазари много лет. Как мы уже видели, еще подростком он подобрал фрагменты мраморной руки «Давида», отбитой и расколотой во время политических беспорядков в апреле 1527 года, и тем самым помог спасти одно из величайших произведений знаменитого художника. Он утверждал, что на протяжении недолгого времени был учеником Микеланджело. Его собственный биограф Патриция Рубин полагает, что здесь Вазари скорее выдавал желаемое за действительное, однако в том, что Вазари почитал Микеланджело, вознеся его на пьедестал как персонажа «культа героев», нет никаких сомнений. Обосновавшись в Риме в середине сороковых годов, он всячески искал дружбы Микеланджело, неизменно спрашивал его совета по поводу любой своей работы.
В своем «Жизнеописании Тициана» Вазари передает любопытную историю, относящуюся к этим годам. Знаменитый венецианский живописец был самым серьезным соперником Микеланджело из числа его современников, он добился столь же великой славы и обладал столь же оригинальным, неоспоримым даром, но являл и противоположность Микеланджело. Сильные стороны Тициана: его портреты и пейзажи, обнаженные красавицы, натуралистическое изображение текстур и поверхностей, самая чувственная природа его живописи, выполненной масляными красками, – принадлежали к тем сферам, которыми Микеланджело пренебрегал или даже не признавал вовсе (а масляную живопись, как мы видели, считал делом для праздных ленивцев вроде Себастьяно).
В 1546 году кардинал Фарнезе призвал Тициана в Рим, где тот написал целый ряд великолепных картин, включая портрет Павла III с двумя внуками (самим кардиналом и герцогом Оттавио). Однажды Вазари, хорошо знавший Тициана, отправился навестить его в его мастерской в ватиканском Бельведере, а Микеланджело решил составить Вазари компанию. В это время Тициан работал над одним из своих шедевров на мифологическую тему, а именно над изображением Данаи, томно возлежащей на ложе с раздвинутыми ногами и принимающей в себя Юпитера, который, дабы соединиться нею, явился к ней в облике золотого дождя.
Далее в жизнеописании Тициана следует классический рассказ о визите в мастерскую художника. В Бельведере, по словам Вазари, они, «как это принято в присутствии художника», расхвалили картину. Однако потом, оставшись наедине, обсудили полотно венецианца более откровенно, и Микеланджело совершил ловкий критический маневр: превознося метод Тициана, он сумел точно указать его недостатки. «Говоря, что ему нравятся весьма его манера и колорит, [он], однако, жалел, что в Венеции с самого же начала не учат хорошо рисовать и что тамошние художники не имеют хороших приемов работы». Если бы Тициан получил достойное художественное образование и должным образом упражнялся в своем ремесле, то чего бы он только
