Мясной Бор - Станислав Гагарин

Появились случаи самоуничтожения. Сначала одиночные самоубийства, потом сразу трое покончили с собой, из них два командира.

Комиссар Ковзун оповестил: всем, кто может ходить, собраться на командном пункте.

— Недопустимые ЧП, товарищи командиры, — сказал Ковзун. — Позор нашему полку… Надо воевать, а бойцы стреляются. Проведите разъяснительную работу.

Командир первого батальона объяснил: те, кто на это пошел, так отощали, что не могли с земли подняться, повернуться даже.

И Никонов голос подал:

— А ежели совсем дошел, идти не могу, как быть? Не сдаваться же немцам!

Комиссар Ковзун лейтенанту не ответил, с тем и отпустил всех.

Пустели боевые точки. Людей становилось меньше, а пополнения больше не прибывало. Решили организовать сменные дежурства на переднем крае. Никонов с лейтенантом Федей Голынским попеременно туда ходили. Берут двух бойцов, ручной пулемет и кочуют от одной точки к другой. Доберутся, постреляют — и к следующему месту. Оттуда тоже устраивают пальбу, создают впечатление, будто по всей линии сидят красноармейцы, а их и на сотню метров не наберется даже по одному.

Противник, конечно, проведал об этом и учинил каверзу.

А за два дня до того прибыл в полк новый помощник начальника штаба — ПНШ сокращенно. Как выяснилось в тот же вечер, вредный такой мужик. Смеркалось, тишина установилась вдруг, бывают на фронте и такие минуты. Тут он для проверки позвонил на точку правого фланга, где дежурил Гончарук, связист из Ивановой роты. Чем-то ответ его ПНШ не показался, не уставной вроде ответ.

— Никонов, — приказывает ротному, — немедленно смени Гончарука! Он, такой-сякой, разговаривать со старшими не умеет… Снять его с дежурства!

Иван с Гончаруком с первых дней воевал, боец хоть куда, обстрелянный до невозможности, лучшего не сыскать. А помначштаба придира тыловая, необстрелянная. Хотел Иван начальнику штаба вякнуть, но старого перевели от них, а нового не прислали. Никонов к командиру полка, тот ротного не поддержал.

— Выполняй указание!

Запасных красноармейцев у Никонова не было, надо кого-то снимать с другого поста и гнать в ночь по болоту за пять километров.

Но делать нечего, снял с точки двух добрых вояк, отрядил их сменить Гончарука. А через полчаса возникла в той стороне стрельба. Завязался бой, немцы поднаперли, атаковали к ночи, чего за ними прежде не водилось. Гончарук по телефону передал: «Немцы лезут со всех сторон! Отстреливаюсь!» Иван слышал в трубке, как частят автоматы. Потом невежливый Гончарук, который помначштаба не потрафил, вдруг крикнул: «Патроны кончились!.. Погибаю, товарищ командир!»

Стрельба прекратилась. Никонов тяжело вздохнул и сообщил в штаб, что снимать с дежурства некого, так как красноармеец Гончарук героически погиб в бою за Родину.

Под утро вызвал Никонова комполка и говорит:

— Ты у нас, ротный, человек бывалый, даю тебе особое задание. Собери своих бойцов да возьми еще больных из санчасти, отправишься с ними на край болота. Туда ушла дивизионная разведка, будешь действовать вместе с ней.

— А больные мне на кой ферт? — спросил Никонов.

— Для численности, — ответил командир полка. — Ежели что, голосом тебе помогут, «ура» там покричат или немцев на себя отвлекут. Изобразят, одним словом, живую силу.

Подкрепили Ивана еще лейтенантом Киселем из новеньких, из своих он взял двоих да четырех больных из санчасти. Эти вообще были без винтовок, но куда денешься, если их в твою «живую силу» определили. Собрались вместе и пошли на край болота. Через какое-то время стало рассветать, и тогда рассмотрели: человек движется навстречу. Остановились, вгляделись, вроде наш. И незнакомец встал, потом опять двинулся. Тут и увидели, что это их Петряков, один, без Самарина.

— Фашистов там, товарищ командир, — сообщил Петряков, — видимо-невидимо! И вооружены до зубов, автоматчики все. Мы с Самариным в плен к ним попали. Вышли когда Гончарука менять, стрельба началась. Ну, подумали, на переднем крае это обычное дело, не придали значения. Прошли болото, приближаемся к позициям, смотрим: кто-то сучья собирает. Самарин и говорит: «Вам что — дня не хватило? Ночью заготовку дров устроили…» Темно ведь, не видно, кто тут, да и наша ведь сторона. А эти молча подходят, хвать нас — и в дамки. Я скинул карабин с плеча, немец за него схватился, я ему в пах ногой — и бежать. Стали стрелять в спину, никто в меня не попал. А Самарина сразу несколько человек схватили, вырваться ему не удалось. Не ходите туда, товарищ командир!

— Ты, Петряков, отправляйся в штаб и доложи обо всем командиру полка, — распорядился Никонов. — А нам надо выполнять приказ.

Из болота они вышли как раз туда, где должна находиться дивизионная разведка, но здесь и духа ее не было. У Никонова была с собой телефонная трубка, он включился в линию, протянутую здесь, и сообщил обо всем командиру полка, затем бойцов продуманно рассредоточил. Тарасова посадил справа у березы, безоружных бойцов положил у поваленной ели, а сам с Шишкиным разместился у провода. А чтоб немцы не подслушали, перерезал провод.

Вдруг видит Иван — провод пополз. Значит, немцы их засекли, а теперь вытягивали часть провода, чтобы точно определить расстояние до них.

Тут Тарасов ему замахал: сюда, мол, товарищ командир… Подобрался Никонов к нему, тот сообщает: немцы идут, целая колонна. Присмотрелся Иван — действительно, прямо на них движутся. Что делать? Гансы, не дойдя метров двадцати, сворачивают налево. Несут на себе пулеметы, минометы, коробки-чемоданы с патронами.

Не стерпел такого нахальства Никонов, поднял автомат и слева направо выпустил целый диск. А когда кончились патроны, подал команду: «Бойцы! Все за мной в болото! И ложись между кочками. Там и замри».

Лишь залегли, немцы открыли такой огонь из пулеметов и автоматов, что срезали на краю болота мелкие березки и сосенки. Но в само болото войти не рискнули. Зато сразу же изменили направление движения — напугал их Никонов. Все были целы, только лейтенанта Киселя среди них не оказалось. Иван вывел людей из болота, пошел с ними вслед за первой группой немцев, потом взял вправо и вышел на лежневку.

— Докладываю обстановку, — сказал Никонов командиру полка, подключившись к телефонной линии, ведущей на КП. — Разведки на месте не оказалось, а немцы проходят в наш тыл. Задержать их нам нечем, ни одного патрона… Что делать? Какие будут указания?

Ничего в ответ Иван не услышал, ни слова ему командир не сказал.

Сидит с бойцами на кочках кружком и думает Никонов, какое ему принять решение.

— Вода булькает, — сказал один из красноармейцев.

— Наверно, немцы идут, — добавил второй.

— Какой черт потащит гансов в болото, — возразил Никонов. Глянул в ту сторону. Батюшки! И верно, они… Идут прямо на них цепью. А им стрелять нечем.

— Быстро встали! И за мной! — скомандовал ротный и повел бойцов в ту сторону, куда ушла первая группа противника.

Иван прикинул, что эти новые немцы могут принять их за своих. Так оно и случилось. Ни разу по ним не выстрелили.

Прошли немного и вдруг слышат родные голоса: «Стой! Кто идет?» Это свои, конечно. Остатки батальона, отступавшего с позиций, было их семнадцать человек с лейтенантом во главе.

— Патроны есть? — спросил Никонов. — Поделитесь с нами. Патроны у них случились, дали разжиться огневым припасом.

— Сейчас гансы здесь будут, — сообщил Иван лейтенанту. — Одна группа уже прошла мимо вас. Давай пройдем метров пятьдесят отсюда, есть тут кружевина чистого болота, топь безвылазная… Там немчуру и встретим.

— Никуда не пойду, — ответил лейтенант. — Мне приказа не было.

Никонову лейтенант не подчиненный, заставить нельзя. Иван плюнул, забрал своих бойцов и сел в засаду, где посчитал удобнее всего.

Но фашисты, словно почуяв засаду, отвернули в сторону.

Добрался Иван до телефонного провода, сообщил командиру полка новую обстановку.

— Забери тех бойцов с лейтенантом и двигайся в сторону наших позиций…

А лейтенант снова отказывается сниматься. Второй раз звонит Никонов командиру, просит лейтенанта к трубке, но тот и слышать ничего не хочет.

— Передай этому гусю мой приказ: переходить в твое распоряжение. А тебе разрешаю расстрелять его на месте, если не подчинится.

— Приказано тебя расстрелять, — спокойно сообщил Никонов упрямцу, — если не перестанешь валять дурака. Собирай команду и пошли.

Двинулись к старым позициям, где ночью Гончарук оборонялся. На тропе немцы шалаши успели понастроить, но самих не было видно. Когда вышли из болота, на подходе к позициям натолкнулись на кучку обгорелой одежды. Узнали: Самарина то было обмундирование.

— А где же он сам? — спросил кто-то.

— Переоделся, наверно, и с ними ушел, — предположил лейтенант.