Изображение военных действий 1812 года - Михаил Барклай-де-Толли

Правительство озаботилось освободить поля русские от трупов, которые, без сомнения, удвоили бы заразу, если б их оставили до теплых весенних дней. И вот в одну ночь, в одну длинную морозную ночь небо над застывшим полем Бородинским окатилось красным заревом. Жители Валуева, Ратова, Беззубова, Рыкачева, Ельни и самого Бородина, предуведомленные повесткою от земского суда, выползли из своих соломенных нор и, с длинными шестами, топорами и вилами, отправились на поле Бородинское, где уже работали крестьяне окольных волостей.

Длинные ряды костров из сухого хвороста и смольчатых дров трещали на берегах Стонца, Огника и Колочи. Люди с почерневшими от копоти лицами, в грязных лохмотьях, с огромными крючьями, валили без разбора тела убиенных на эти огромные костры. И горели эти тела, и густые облака тучного беловатого дыма носились над полем Бородинским.

На тех кострах горели кости уроженцев счастливых стран, Лангедока и Прованса, кости потомков древних французских рыцарей, старинных князей, новых графов и генералов новой империи французской, потомков древних феодалов, сильных баронов германских, кости гренадер, егерей и мушкетеров французских и железных людей Наполеоновых.

И горели, прогорали и разрушались кости вооруженных орд двадцати народов нашествия! Горели кости людей, которых возврата на родину, в благовонные рощи Италии, на цветущие долины Андалусии, так нетерпеливо ожидали отцы и матери в великолепных замках и невесты у брачного алтаря!

Вековечные титулы, отличия, порода, знатность – все горело! И ужели не было существа, которое бы уронило слезу любви на эти кости врагов и соплеменников?

Но вот, под заревом пожара небывалого, при блеске костров, являются два лица на поле Бородинском. То была женщина, стройная, величавая, то был отшельник, облаченный в схиму. Оба в черных траурных одеждах. У нее блестит на груди крест, на нем везде видны символы смерти – изображения черепа и костей Адамовых. Между костров огненных, по берегам молчащего Огника идут они, молчаливые, ночью, под бурею.

Она с запасом своих слез; он с фиалом святой воды и кропильницею. И плачет и молится жена, и молится и окропляет водою жизни смиренный отшельник, живой мертвец, тех мертвецов безжизненных. И вот чьи слезы, чьи благословения, под ризою черной осенней ночи, под бурею, раздувающею костры, напутствуют в дальний, безвестный путь тех потомков древних рыцарей, тех генералов и герцогов, тех великанов нашего времени, которые, по какому-то непонятному, обаятельному действию исполинской воли чародея, пришли с своими войсками, с своими колоннами, чтоб положить кости на русской земле, и предать те кости на пищу русскому огню, и отдать пепел тех костей на рассеяние ветрам подмосковным.

И тот отшельник, схимник соседственного монастыря, и та женщина, вдова генерала Тучкова, среди исполнителей обязанности общественной были единственными представителями любви, высокой христианской любви!

На одной из батарей Семеновских (на среднем реданте) Маргарита Тучкова, отказавшись от всех прав (а их так было много!) и притязаний на счастье мирское, сняв светлые одежды мирянки и надев черные монахини, построила храм Христу Спасителю и устроила общину, в которой живут и молятся смиренные инокини.

Под сводом этого храма, на левой стороне, стоит памятник Александру Тучкову, и в нем сохраняется икона Божией Матери. С этою иконою был он во всех походах до Бородинского сражения, и во всех походах сопровождала его супруга, до смерти верная и по смерти с ним неразлучная!

И горели кости князей и герцогов, и остатки эскадронов, и обломки оружия с зари вечерней до утренней, и солнце застало поле Бородинское поседевшим от пепла костей человеческих.

Прошла зима. Теплые весенние дожди напоили окрестности Можайска, и высоко росли травы и прозябения на местах великого побоища. Поселяне говорили между собою: «Земля наша стала сыта!» А чиновники местной полиции, сверяя донесения сотских, сельских старост и волостных писарей, выводили валовый итог: «1812 года, декабря 3, всех человеческих и конских трупов на Бородинском поле сожжено: девяносто три тысячи девятьсот девяносто девять».

ПРИЛОЖЕНИЕ II. Некоторые документы, касающиеся военных действий 1812 г.

Собственноручный указ генералу от инфантерии и главнокомандующему молдавскою армиею графу Кутузову от 16 февраля 1812 г.Собственноручным указом генералу от инфантерии и главнокомандующему Молдавскою армиею графу Кутузову от 16 февраля 1812 г. повелено: Если посылка шведского курьера не произведет желаемого последствия, то, желая кончить решительно войну с Портою, не нахожу лучшего средства для достижения сей цели, как произвести сильный удар под стенами Цареграда совокупно морскими и сухопутными силами; для чего и определяю три дивизии под начальством генерал-лейтенанта дюка де Решилье [Ришилье], именно 12-го и 13-го и из армии вашей кн. Багратиона выбывшую 12-го, сим двум дивизиям.

Вашей армии дайте повеление следовать немедленно по посылаемым маршрутам от военного министра 9-го в Одессу, где уже все приготовлено к посажению ее на суда, а 15-го к определенному ей назначению. О сем можете по откровенности сообщить шведскому чиновнику.

Александр Санкт-ПетербургСобственноручный секретный рескрипт графу Михаилу Илларионовичу Кутузову от 22 марта 1812 г.Обстоятельства час от часу становятся важнее и для обеих империй величайшую услугу вы окажете России поспешным заключением мира с Портою. Убедительнейше вас вызываю любовью к своему Отечеству обратить все внимание и усилия ваши к достижению сей цели. Слава ваша будет вечная; всякая потеря времени в настоящих обстоятельствах есть совершенное зло. Отстраните все побочные занятия и с тем проницанием, коим вы одарены, примитесь сами за сию столь важную работу.

Для единственного вашего сведения сообщаю вам, что если бы невозможно было склонить турецких полномочных подписать трактат по нашим требованиям, то, убедясь наперед верным образом, что податливость с вашей стороны доставит заключение мира, можете вы сделать необходимую уступку в статье о границе в Азии. В самой же крайности дозволяю вам заключить мир, положа Прут на впадение оного в Дунай границею.

Но сие дозволение вверяю личной вашей ответственности и требую необходимо, чтобы ни одно лицо без изъятия не было известно о сем до самого часу подписания. На сию столь важную уступку, однако же, не иначе позволяю вам согласиться, как постановя союзный трактат с Портою.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});