Корона скифа (сборник) - Борис Климычев

— Садитесь, лопайте, они теперь не скоро вернутся, скорее всего, что вообще больше сюда не придут. Ишь брезгливые какие!

— Ну тебя к черту! — сказал Коля, еще влипнешь с тобой в историю! Коля ушел, а Федька Салов присоединился к Аркашке.

Странности прошедшего лета и осени клубились снеговыми тучами за окном. Вагон протопили плохо, даже на верхней полке было холодно. Впервые Николай уехал из родного города. До Новониколаевска за окошком мелькала тайга, похожая на томскую, а после начались бесконечные степные просторы в снежных вихрях, унылый, однообразный пейзаж. Только ветер свистел в проводах, да паровоз покрикивал дурным голосом, и на поворотах рассыпал по округе горячие искры. Иногда на откосах можно было видеть надпись:

«ЗАКРОЙ ПОДДУВАЛО!»

— Закрой поддувало! — закричал Аркашка на Федьку Салова, эдак ты один все сало сожрешь, знай, молотит…

В это самое время в Омске, в хорошем большом доме, Александр Васильевич Колчак думу думает. Вокруг него — нерусские генералы, тоже думают. Заботятся. Хотя, по правде говоря, на кой хрен нам ихняя вся забота? Ну да, им большевики не нравятся, как и адмиралу. Помогать приехали. Но генералы-то здесь, а войск-то не видно.

Далеко, далеко возле Перми с красными бандами бьется бравый генерал Анатолий Пепеляев. Новое звание получил только что. Зовут его солдаты — брат-генерал! Доступный, простой, под честное слово красноармейцев отпускает. Скажет ему пленный, что он крестьянин простой, мобилизовали. Отпусти, сроду больше винтовку в руки не возьму! И отпускал! Но зато в бою врага не щадил.

А со своими солдатами ночевал у костра, пел на привале песни, подражал Суворову. Не зря его еще за войну с германцем царь Николай Второй отметил личным георгиевским оружием. Убили подлые людишки царя-батюшку, а брату-генералу приходится со своими же русскими людьми воевать.

Хорошо все продумал генерал под Пермью. По первому снегу сибирские лыжники-пепеляевцы обошли в пурге грозный кронштадский полк, и ударили в тыл и сбоку. Погнали в полынью. Захватили мост, а затем и город. Трофеи: множество пушек, сто новеньких сияющих в машинном масле паровозов, несколько бронепоездов…

А нашим путешественникам в вагоне влажно и жарко, водка делает их веселыми, вальяжными. Все трын-трава и море — по колено. Мелькнули ели, пихты, сосны, кедры. Ушла с неба луна. И все на многие версты вперед укрыла своим странным темным и непрозрачным покрывалом ночь. Подождем рассвета…

В Омске поезд почему-то остановился на товарной станции. Кондукторы на недоуменные вопросы пассажиров отвечали коротко:

— Таков приказ. Быстро освобождайте вагоны!

Аркашка Папафилов и Федька Салов вышли из вагона, неся с собой остатки огурцов и опустевшую до дна четверть.

Оглядывались по сторонам, ища глазами магазин или трактир. Но ничего подобного поблизости не было. На странную станцию их привезли. Высоко на черной горе пыхтел паровоз, и казалось сейчас свалится прямо на голову приезжим. Здесь, внизу возле поезда, сновали мужики с масленками и разными инструментами, один шел вдоль состава, постукивая по колесам молотком с длинной рукояткой.

— Это — что? — спросил его Аркашка.

— Где — что?

— Ну, вокруг — вообще!

— Это — Карлушка, — отвечал чумазый работник железной дороги.

— А Колчак где?

— Ко-олчак? — иронично спросил рабочий, — вон в ту дыру лезь, будет тебе Колчак.

Все пошли через небольшой темный тоннель. Угольная пыль скрипела на зубах. Им сказали, что единственный путь с товарной станции в город — через этот тоннель.

— Дыра! Преисподняя! — ругнулся Аркашка.

— А вот и черти! — отозвался кто-то басом из темноты. Что-то замелькало во тьме. Коля взмахнул руками, почувствовав страшный удар в подбородок.

— Инвалида бьют сволочи! — послышался голос Федьки Салова, а вот я вас четвертью по окаянной башке!

— Это не чемодан! Это не чемодан, говорю, тебе, падла! Ну что рвешь? Там — пусто! — визжал Аркашка, я сам вор, пойми, к кому лезешь! — визжал Аркашка.

Хрип. Хрюк. Хряск. Лязг. Топот…

— Кастеты у них, — сказал Аркашка, — оглушили сволочи, а то бы я ни в жисть не дался. И что теперь? И документы, и деньги, все забрали бандюки хреновы. И пальто сняли. И как же без обманного чемодана теперь жить стану?

— Ой-ой-ой! — ныл Салов, — четверть об них разбил, шинель сняли, все мои кресты с гимнастерки сорвали, даже костыль и тот унесли, теперь мне как милостыньку просить, если меня всех георгиевских крестов махом лишили? Да и вообще без шинели — холодно, простыть можно.

Салов выломал подходящую палку из старого тына и захромал, опираясь на нее.

— Как же Савелия теперь к матушке отвезти? Без денег, безо всего? — спросил Коля.

— Как-как? — отозвался Аркашка, — сам думаю.

Они вышли на свет божий из подземелья. Редкие снежинки падали с белесых небес, и леденящий ветер завывал в проулках. Возле сквера они увидели толпу, с забора взывали огромные плакаты:

СЕГОДНЯ В 11 УТРА ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ЗЕМНОГО ШАРА ИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ ВСЕГО МИРА И ГОРОДА ОМСКА И ВСЕЙ ОМСКОЙ ГУБЕРНИИ

АНТОН СОРОКИН

БУДЕТ РАЗДАВАТЬ НА ЭТОМ МЕСТЕ ПОДАРКИ ВСЕМ ЖЕЛАЮЩИМ!!!

Сколько сейчас времени? — спросил Коля Аркадия.

— Об этом надо спрашивать тех неизвестных, которые сняли с меня часы! — сердито отвечал Аркашка и крикнул в толпу:

— Граждане! Сколько теперь времени!

— Без двух минут одиннадцать! Сейчас, наверное, начнется.

Толпа зашевелилась, сгрудилась. Появился сутулый человек в очках и шляпе, окруженный расхристанными молодыми людьми. Один молодой человек был завернут в скатерть с кисточками, а на голове имел ночной горшок, повернутый ручкой вперед. Увенчанный горшком вздел руки вверх и завопил:

— Сейчас осчастливит вас Сорокин Антон Семенович. Всемирно известный ясновидец, вещун, автор книг «Настоящее», «Смертельно раненые», «Золото», «Жертвам войны». Кто не мечтает иметь книгу Антона Сорокина, друга Сиамского короля, короля поэтов и верховного магараджи прозаиков? Подарки, подарки, подарки! Антон Сорокин! Антон Сорокин!

Десятки рук потянулись за подарками. Ими оказались старые журналы с рассказом писателя и его огромные фотопортреты.

— Я думал он колбасу раздавать будет! — разочарованно сказал Федька Салов.

— Он, видно, колбасы и сам сто лет уже не пробовал! — отвечал Аркашка ты посмотри на него — кожа и кости. Но один его портрет я возьму на всякий случай…