Срединное море. История Средиземноморья - Джон Норвич

Со своей стороны греки не видели причин заключать перемирие: ведь в конце концов они приняли условия Лондонского договора, а турки их отвергли. Соответственно случилось так, что в последние дни сентября, когда Черч вел экспедицию на Патрас, Ибрагим направил на город флот, состоявший не менее чем из 48 судов, что было значительно больше, чем нужно для обычного подвоза провианта. Но он так и не добрался до него: Кодрингтон преградил ему путь, а свирепые штормы равноденствия довершили остальное. Тогда Ибрагим изменил тактику. Адмиралы могут сорвать его планы на море, но будут бессильны контролировать его на суше. Ну что ж! Он продолжит опустошать Пелопоннес.

Теперь соглашение 25 сентября стало не более чем пустой бумажкой, и три адмирала — к Кодрингтону и де Риньи присоединился русский (голландец по национальности) контр-адмирал граф Гейден — решили пойти на демонстрацию силы. Десять французских офицеров, находившихся в качестве советников на борту египетского корабля, тут же были отозваны, и в последнее утро 20 октября Кодрингтон на своем флагманском корабле «Азия» повел три флота (вместе они насчитывали 11 линейных кораблей, 8 больших фрегатов и 8 судов меньшего размера) через узкий проход в Наваринскую бухту.

Обе стороны по-прежнему должны были соблюдать приказ о соблюдении нейтралитета, но в столь напряженной ситуации было невозможно понять, воспринимать ли то или иное действие как всего-навсего провокацию или как настоящую агрессию. Более того, в отличие от адмиралов союзных флотов турецкие и египетские капитаны не выработали единого плана. Рано или поздно битва неизбежно должна была начаться; это случилось около двух часов дня и продолжалось до шести. Сражение, длившееся четыре часа, стало последним в истории человечества, где не использовались пароходы. Еще более примечателен был факт, что все корабли стояли на якоре и находились на близком расстоянии друг от друга в маленьком заливе; из-за якорных канатов они могли маневрировать, только вращаясь вокруг своей оси, чтобы направить пушки, распложенные вдоль бортов, на выбранную цель. Доктор Хоув оставил незабываемое описание этой сцены:

«Турецкие корабли, превосходившие вражеские суда по численности более чем в три раза, открыли огонь изо всех бортовых орудий; им вторили береговые батареи. Они давали такие ужасающие залпы, что, попав в цель, уничтожили бы всех европейцев. Однако ответный огонь был хотя и не столь силен, но имел куда более разрушительные последствия; европейцы [тщательно] наводили каждое орудие, каждый выстрел был образцовым… Союзники выслали лодки, перерезали якорные канаты турецких брандеров, подожгли и пустили на их же собственный флот. Прошло мгновение, и несколько кораблей вспыхнуло, сделав и без того страшное зрелище еще более ужасным. С двух длинных рядов кораблей с ревом стреляли почти две тысячи пушек; пылающие брандеры скользили взад-вперед среди огромных турецких судов, у которых падали мачты и были пробиты борта (это показывало, на чью сторону начала склоняться чаша весов). Море покрылось кусками бревен и обгорелыми массами древесины, за которые цеплялись тысячи моряков, бежавшие со своих взорвавшихся судов. Батареи на берегу, стоявшие рядами, непрерывно стреляли; на берег высыпала вся турецкая армия и, охваченная тревогой, следила, как решается ее судьба… Но битва не могла продолжаться долго: одна сторона, имея огромное численное превосходство над другой, не могла противопоставить хладнокровной храбрости, дисциплине и мореходным навыкам ничего, кроме одной лишь слепой ярости».

Как ни странно, потери союзников при Наварине оказались относительно небольшими: ни один корабль не затонул, жертвы насчитывали 174 человека убитыми и 475 ранеными. У османского флота все было иначе. С самого начала он находился в невыгодном положении. Главнокомандующий, Ибрагим-паша, пропустил все сражение, по-прежнему находясь на Пелопоннесе; египетский адмирал Мохаррем-бей не хотел драться и убыл вместе с французскими офицерами до начала боя. Оставался лишь один турок, Таир-паша, но его флагманский корабль был потоплен в самом начале сражения. Из 89 судов, находившихся под его командованием, уцелело лишь 29. Кодрингтон подсчитал, что около 6000 турок и египтян погибли и еще 4000 получили ранения.

Маятник качнулся, и этого нельзя было не заметить. Чуть больше пяти месяцев назад взятие турками Афин, казалось, положило конец надеждам греков; после Наварина независимость Греции стала бесспорным фактом.

События еще не закончились. Войска Ибрагима — примерно 24 000 человек — оставались на разоренном Пелопоннесе; они погрузились на египетские суда и вернулись в Александрию не ранее сентября 1828 г. Борьба продолжалась и за Коринфским заливом: от того, насколько далеко к северу смогут продвинуться греки, зависело, как будет велика территория их нового государства. Черч на западе и Дмитрий Ипсиланти на востоке неуклонно стремились вперед; первый достиг Арты, второй — Фермопил, напротив северной оконечности Эвбеи, хотя ему не удалось изгнать турок из самих Афин.

Тем временем наконец прибыл Каподистриа, чтобы занять пост президента. Он немедленно восстановил против себя революционных командиров, поскольку не пытался скрыть своего презрения к причине, по которой те не смогли объединиться, — к бесконечным ссорам и дрязгам в условиях, когда судьба страны висела на волоске. Но он работал по шестнадцать часов в сутки, чтобы восстановить страну, а его выдающаяся репутация за рубежом оказала решающий эффект в ходе дискуссий на Лондонской конференции, перед которой теперь стояла задача провести границы нового греческого государства. В сентябре 1828 г. послы трех союзных стран, аккредитованные в Константинополе, встретились на острове Порос для обсуждения этого вопроса и через три месяца сообщили свои рекомендации. Линия границы должна была пройти от Арты на западе до Волоса на востоке, включая острова Эвбея, Самос и, возможно, Крит.[335] Единственная проблема была связана с турками, которые наотрез отказались сесть за стол переговоров; они были вынуждены сделать это лишь в результате подписания Адрианопольского договора, которым завершилась русско-турецкая война в сентябре 1828 г. По его условиям турки дали окончательное согласие подчиниться любым решениям, которые в отношении Греции примут союзники. Наконец 3 февраля 1830 г. в Лондоне Греция была провозглашена независимым государством; гарантами ее суверенитета выступали Британия, Франция и Россия.

Прошло еще несколько лет, прежде чем в Грецию вернулся мир. 9 октября 1831 г. Каподистриа погиб от рук убийцы, и в стране вновь воцарилась смута. Но в июле 1832 г. турки окончательно утвердили границу по линии Арта — Волос (хотя и не отдали острова Самос и Крит), и Греция стала суверенным государством. Даже после этого, однако, полной самостоятельности она не получила. Западные державы решили, что она должна стать монархией, и выбрали в качестве короля семнадцатилетнего принца Отто Виттельсбаха, сына Людвига I Баварского. Утром 6 февраля 1833 г. он прибыл в Навплию, и все восторженно приветствовали его.

Давняя мечта Греции наконец стала реальностью, но ее беды продолжались.

Глава XXVI

МУХАММЕД АЛИ И СЕВЕРНАЯ АФРИКА

Османский султан Махмуд II заслуживал лучшей участи, нежели та, что выпала на его долю. Во многих отношениях он был просвещенным правителем и реформатором и делал все, что было в его силах, чтобы модернизировать свою империю, трещавшую по швам. В 1826 г. он избавился от янычар (в течение пятисот лет они представляли собой отборные войска империи, но теперь их ненадежность росла с каждым годом) самым простым путем — перебил. Он создал новую армию, которую контролировал лично султан, а обучали немецкие инструкторы, и военный колледж по образцу наполеоновского Сен-Сира; сократил власть улемов, религиозных деятелей, лишив их светских полномочий; централизовал и отчасти упростил государственную гражданскую службу; фактически обновил систему образования в соответствии с современными на тот момент принципами; ввел в действие почтовую службу и создал в Стамбуле первую газету, издававшуюся на турецком языке; основал медицинскую школу и разработал новое законодательство по вопросам здравоохранения. Наконец — по нашему мнению, это достойно сожаления — он отменил традиционное турецкое платье. Ушли в прошлое длинные халаты и тюрбаны, раздувающиеся шаровары и мягкие туфли. На смену им явились фески, сюртуки, брюки европейского фасона и черные кожаные сапоги.

К немалому огорчению султана, на период его царствования пришлась потеря флота, Южной Греции и еще нескольких территорий, прежде принадлежавших Турции. Кроме того, ему приходилось продолжать борьбу с находившимся в Каире Мухаммедом Али — постоянным источником тревог и беспокойства. Мухаммед Али ожидал, что в качестве воздаяния за осуществленную им на Пелопоннесе интервенцию султан дарует ему сирийский пашалык; Махмуд, однако, надул его, пожаловав только Крит, что вице-король счел постыдно малой наградой, неравноценной его усилиям. Итак, весной 1832 г. Мухаммед Али послал своего сына Ибрагима во главе армии в Сирию, приказав взять ее силой. Ибрагим исполнил все в точности. Газа и Иерусалим пали; вскоре, после недолгой осады, сдалась и Акра; затем Ибрагим устремился на север, к Дамаску и Алеппо, откуда повел армию на Анатолию и создал угрозу для самого Стамбула.