Том 3. Рассказы 1917-1930. Стихотворения - Александр Грин

Фауст

Ну, к Маргарите?

Мефистофель

В Ревеле онаМатчиш танцует коммерсантамИ, кажется, пьяна.Ее вчера с немецким адъютантомЯ видел в Мюнхене, а давеча — в Нанси,На крыше, с телеграфом;Работает не за одно «мерси»С каким-то — черт их унеси! —Международным графом.

Фауст

Что там чернеет? Посмотри!

Мефистофель

Корабль германский трехмачтовый,На мину налететь готовый;На нем мерзавцев сотни три,Портрет Вильгельма, сухари,Воды холодной сто ушатовДа груз немецких дипломатов.

Фауст

Всё утопить!

Звери о войне

Вчера охотники стрельбу по мне открыли,Да как! Не пулями, а сундуками били!Я, знаете, дремал;Вдруг, в полуночный час, «трах, трах!» —Запело здорово в ушах.От страха я упал.Куда ни повернись — все «бум!» да «бум!».Побрел я наобум.Меж тем — то сбоку трахнет,То чуть не под носом, визжит, свистит и пахнетУжасной гарью. Наконец, прошлоСметенье леса; в норму все вошло.Иду я перелеском,Смотрю: охотник спит, ружье играет блеском…Затрясся я — однако подошел,Обнюхал… Мертв он был, — я мертвеца нашел!Ну, думаю, попал в себя случайно!Однако ж подозрительная тайнаЯвилась далее: здесь много было ихВсе мертвых и в крови — охотников таких…

А белка, ворочая шишку,Пропела кокетливо мне:«Я этого бедного мишкуВполне понимаю, вполне!Теперь шутники, для потехи,Лес темный исследовав весь,Свинцовые стали орехиНам, белкам, разбрасывать здесь.Но странно смотреть на иногоБредущего тут шутника, —Когда он упал, и немногоДрожит, замирая, рука…Он в полости нежной и зыбкойБледнея отходит ко сну.И смотрит с застывшей улыбкой,Как я пробегаю сосну».

Блоха и ее тень

Вольное подражание г-ну Штирнеру в его произведении «Единственный и его достояние»

Блоха скакнула на два фута…Вот красота!Блохой счастливая минутаПережита!Но кто-то черненький, с ней рядом,Свершив прыжок,Как и она, виляет задомИ чешет бок…Вот огорченье! Вот тревога!Блоха — дуплет,Четыре фута… Слава богу —Нахала нет?!Блоха косится… побледнела…Ах! Что за черт?!Тень тут и заслонила тело,Побив рекорд…Да, на полкорпуса отсталаМоя блоха!Клопы смеются: «Проскакала!Хи-хи! Ха-ха!»И вот — прыжок восьмифутовыйГотова снесть, —Блоха пустилась в риск фартовый,Спасая честь;Но сверхнадрыва рой блошиныйЕй не простил…«Блохой, мол, будь, а не машиной!»И умертвил.Сердечный вздох печально бросилНад трупом сим…Капут блохе… Прощенья просимЗасим…

Дон-Кихот

Нет! Не умер Дон-Кихот!Он — бессмертен; он живет!Не разжечь ли в вас охотуУдивиться Дон-Кихоту?!Ведь гидальго славный жив,Все каноны пережив!

Каждый день на РосинантеЭтот странный человек,То — «аллегро», то — «анданте»,Тянет свой почтенный век.

Сверхтяжелую работуРок дал ныне Дон-Кихоту:Защищать сирот и вдовБыл герой всегда готов,Но, когда сирот так многоИ у каждого порогаВ неких странах — по вдове,Дыбом шлем на головеМожет встать — при всем желаньиБыть на высоте призванья.А гидальго — телом хил,Духом — Гектор и Ахилл.Он, к войскам не примыкая,Не ложась, не отдыхая,Сам-один — везде, всегда,Где в руке его нужда;Где о подвиге тоскуют —Дон и Россинант рискуют.

Колдунов на удивленьеПроизводит вся земля;Век шестнадцатый — в сравненьиС нашим веком — просто тля.О старинном вспомнить странно,Дети — Астор и Мерлин;Вот лежит в заре туманной —Злой волшебник Цеппелин;Дале — оборотней туча,Изрыгая с ревом сталь,Тяжковесна и гремуча,На колесах мчится вдаль.И — подобие дракона —(а вернее — он и есть!)Туча мрачная тевтонаОтрицает стыд и честь.Там — разрушены соборыЧерной волей колдуна,Там — везут солдаты-ворыПоезд денег и вина;Там — поругана девица,Там — замучена жена,Там — разрушена больница,И святыня — свержена!

А гидальго Дон-КихотПродолжает свой поход.То разбудит часовогоОт предательского сна,То эльзасская короваИм от шваба спасена;То ребенку путь укажетОн к заплаканной семье,То насильника накажет,То проскочет тридцать льеПод огнем, с пакетом важным,То накормит беглеца,То в бою лихом и страшномВ плен захватит наглеца…

Очень много дел Кихоту;Там он — ранен, мертв он — тут;Но — пошлет же Бог охоту —Воскресает в пять минут!Так, от века и до века,Дон-Кихот — еще не прах;Он — как сердце человекаВ миллионах и веках.

О чем пела ласточка

Как-то раз в кругу семейном, за вечерним самоваромЯ завел беседу с немцем — патриотом очень ярым.Он приехал из Берлина, чтобы нам служить примером —С замечательным пробором, кодаком и несессером.Он привез супругу Эмму с «вечно женственным», в кавычках,С интересом к акушерству и культурностью в привычках.Разговор как подобает все вокруг культуры терся…На германском идеале я застенчиво уперся.Снисходительной усмешкой оценив мою смиренность,Он сказал: «Мейн герр, прошу вас извинить за откровенность,Чтоб понять вы были в силах суть культурного теченья,Запишите на блокноте золотое изреченье.Изреченье — излеченье от экстаза и от сплина:Дисциплина — есть культура, а культура — дисциплина.Дети, кухня, кирха, спальня — наших женщин обучают;Дисциплина, кайзер, пфенниг — им в мужчинах отвечают.Идеал национальный мы, конечно, ставим шире:От Калькутты до Марселя, от Марселя до Сибири.Вы народ своеобразный, импульсивно-неприличный,Поэтически-экстазный и — увы — нигилистичный.Гоголя и Льва Толстого изучал я со вниманьем…Поразительно! Писали с несомненным прилежаньем…»Я пустил в него стаканом (ты б стерпеть, читатель, смог ли?).Он гороховые брюки подтянул, чтоб не подмокли.И, картинно улыбаясь, молвил: «Пятна от тэинаВыводить рекомендую только с помощью бензина».

P. S. Стиль подделываю Гейне с тем намеком, что за ВислойСей талант великолепный признают с усмешкой кислой.А поэтому полезно изучать, для просвещенья:В людоедских прусских школах все его произведенья.

Эстет и щи

Однажды случилось, что в неком эстетеЗаснула душа.Вздремнула, заснула и в сне потонула,Забыв все на свете,Легонько и ровно дыша.

Здесь следует оговориться,Пока душе эстета спится:Что значит, собственно, эстет?Ответ:Эстет — кошмарное, вульгарное созданье,Природы антраша и ужас мирозданья.Он красоту — красивостью сменил,Его всегда «чарующе» манилМир прянично-альфонс-ралле картинок,Альбомов и стихов, духов, цветов, ботинок;Его досуг — о женщине мечты;Его дневник — горнило красоты;Штаны — диагональ, пробор — мое почтенье,Излюбленный журнал, конечно, «Пробужденье»…Короче говоря —От января до января —Ходячая постель, подмоченная гнильюС ванилью.Словцо в сердцах, читатель, сорвалось,АвосьЕго редактор не заметит,Сквозь пальцы поглядит… иль так… в уме отметит.Ну, далее… Эстета на войну Берут; стригутпробор, отвозят за Двину,За Вислу — и пошло. Эстет зубную щеткуМолитвенно хранит и порошка щепоткуОт крыс, клопов и блох.  И зеркальце при нем

Последний дар души, что ночью спит и днем.Эстетово в окопах телоОбтерлось, наконец, и кашу лупит смело,Хоть ранее поворотило б носОт рубленных котлет (от отбивных — вопрос).Однажды, после перехода,К позиции подъехала подводаС походной кухней. Хлещет щи эстет…Проснулась вдруг душа, скорбит, а он в ответ:«Коль щей не буду есть — умру, прощай, красивостьСмири, душа, спесивость!»Тогда души услышал он слова:«Пустая голова!О том лишь я скорблю, что щей осталось мало,А то я б за двоих душевно похлебала!»Мораль обязан я сей басни показать:Щи были хороши; душа же — как сказать?..

Письмо литератора Харитонова к дяде в Тамбов