Великий Магистр - Елена Грушковская

Наверно, глупо было бы устраивать похороны Великого Магистра, когда он был жив, поэтому я распорядилась просто опустить тело в усыпальницу без каких-либо церемоний. Перед этим я не удержалась и с каким-то болезненным любопытством заглянула за воротник, прикрывавший шею. Да, шов, как у Эйне. Невольный холодок пробежал по коже. Стоя тогда возле её тела, я и подумать не могла, что когда-нибудь буду лежать вот так же…

Это было самое странное погребение, которое я когда-либо видела, и странно оно было тем, что я присутствовала на нём сразу в двух качествах — и покойника, и провожающего в последний путь. Кроме меня на «церемонии» было четверо носильщиков из числа «волков» — и всё на этом. Зачем было кому-то ещё видеть это странное зрелище?

За этим последовали ещё одни похороны — Мигеля Альвареса. В отличие от моих, они были настоящими, не слишком пышными, но достойными. Присутствовала верхушка «Авроры», а от Ордена — я, Оскар, Каспар и Алекс. Была и Гермиона в сопровождении угрюмого Цезаря, который внимательно следил за выражением лица жены в течение всей церемонии. Она же, со своими потрясающими длинными волосами, убранными в эльфийском стиле, и в длинном чёрном платье, выглядела самой искренней из всех присутствовавших. Она не скрывала своей печали, её не заботило мнение окружающих и даже мужа. Когда она присела у гроба на стул, шёлковые складки платья красиво легли вокруг её ног, а длинные пряди волос спускались с висков на грудь, достигая колен. Да, сегодня Гермиона выглядела, как эльфийская принцесса, и, несмотря на траурный наряд, казалась очень светлой. Она не рыдала в голос, не причитала, просто сидела молча, и её лицо выражало глубокую грусть. Не замечая никого и ничего вокруг, она застыла изваянием кладбищенского скорбящего ангела, притягивая к себе задумчивые и восхищённые взгляды — только сложенных за спиной крыльев не хватало. На несколько секунд она закрыла глаза, а когда открыла их, они были влажны от сдерживаемых слёз. При взгляде на неё не возникало даже малейшей мысли о какой-то фальши и искусственности. Не нужны были ни цветы, ни венки — Гермиона могла заменить собой все украшения.

А вот у Цезаря на лице было такое откровенно ревнивое выражение, что мне хотелось наступить ему на ногу или двинуть локтем. Конечно, за такой красавицей-женой нужен пригляд, но в такой ситуации… Да и легкомысленной кокеткой Гермиона никогда не была, чтобы ревновать её к каждому столбу. А уж к покойнику! Незаметно оказавшись рядом с этим Отелло, я ущипнула его. Он вздрогнул и удивлённо посмотрел на меня.

— Не делай морду кирпичом, — прошипела я. — Постыдился бы хоть здесь своих собственнических чувств.

— А я что? — смутился он. — Я ничего…

Гримаса ревности на его лице сменилась скорбно-глуповатым выражением — как у мальчишки с картины «Опять двойка». Ну, пусть хотя бы так… Сойдёт. А то просто стыдно было за него, честное слово.

После прощания тело Альвареса было кремировано. Женат он не был, детьми не обзавёлся — словом, оставил после себя крайне мало.

Надо сказать, на меня авроровцы посматривали настороженно, даже с каким-то суеверным страхом. Я была в форме «волков» — в парадном её варианте: что поделаешь, наверно, приросла она ко мне, как вторая кожа. Я всегда чувствовала себя в ней уверенно, а облачение Великого Магистра недолюбливала, хоть иногда мне и приходилось его носить. Юля же, в теле которой я имела счастье находиться, никогда этой формы не носила, и авроровцы были в некотором недоумении. Кого они перед собой видели? Форма, взгляд, голос, седина — мои, а фигура и лицо — их бывшего президента. Они уже слышали, конечно, о моём чудесном воскрешении, но ещё не все до конца верили.

Ко мне подошёл Курт Эттингер, рыжеватый блондин, заместитель Альвареса, принявший на себя исполнение обязанностей президента.

— Гм, — проговорил он, в явном затруднении, как ко мне обратиться.

Я посмотрела ему в глаза, ввергнув его в ещё большее замешательство.

— Да, слушаю вас.

— Э-э, — начал он, запинаясь. — Я, скажем так… хотел бы убедиться в том… гм…

— Убедиться в том, что я — Аврора? — закончила я за него. — К сожалению, ничем свою личность подтвердить не могу, разве что только этим.

Я смахнула левой рукой со столика вазу с цветами и тут же правой заставила её зависнуть в воздухе. Эттингер, не слишком привычный, по-видимому, близко наблюдать в быту способности достойных, вытаращился на вазу, а когда я предложила ему взять её и поставить на место, дотронулся до неё боязливо, будто до какого-то диковинного зверя.

— Если вам известно, у Юлии таких способностей не наблюдалось и не могло наблюдаться, поскольку жук наотрез отказался войти в неё, — сказала я. — Она оказалась с ним несовместима. И сейчас он не вошёл бы, если бы я не находилась в её теле. Жук связан со мной.

Эттингер поморгал, потёр переносицу.

— Простите, всё это несколько… трудно для осознания, — пробормотал он. — А где в таком случае госпожа экс-президент?

— Там, где должна находиться я, — ответила я.

— То есть… в мире ином?

— Если вам угодно называть это место так, то да.

— Звучит невероятно…

— И тем не менее, это так.

Помолчав, Эттингер проговорил:

— Видимо, у высших сил есть серьёзные планы, связанные с вами, раз вам было позволено вернуться.

— Да, кое-какие дела у меня здесь остались незавершёнными, — кивнула я. — А именно, вопрос отношений нашей расы с человеческой.

На президента «Авроры», да ещё в таких кризисных условиях, он явно не тянул. Нет, разумеется, он будет делать всё возможное, чтобы не облажаться, но в итоге вряд ли преуспеет. Хорошо, если здравомыслие и самокритичность у него преобладают над гордостью и амбициями, и он сам поймёт, что президент из него никакой; гораздо хуже, если он — тщеславная серость, переоценивающая свои способности. Посмотрим. Я незаметно кивнула Оскару, и тот, заняв моё место рядом с Эттингером, начал его ненавязчиво обхаживать и прощупывать. Уж что-что, а устанавливать контакт старик Оскар умел. Парочка общих фраз «о погоде» — и через пять минут вы с ним лучшие друзья, вплоть до ключа от квартиры, где деньги лежат.

— Ну, как ты? — спросила я Конрада. — Каково это — быть отцом?

— Да пока ещё не понял, — усмехнулся он. — Привыкнуть надо.

Девочка родилась хоть и немного недоношенной, но вполне жизнеспособной. У малышей расы хищников на месте крыльев обычно проступают два бугорочка, а на спинке у дочки Вики и Конрада их было четыре. Ну да, всё верно. Если я ещё не говорила, у крылатых летательных конечностей было четыре, но в ходе генетических экспериментов при создании расы хищников, по-видимому, возник какой-то сдвиг, и мы получились двукрылыми. Может быть, признак человеческой двурукости и двуногости сыграл свою роль по аналогии и в случае с крыльями, а может, что-то другое.