Воспоминания солдата (с иллюстрациями) - Гейнц Гудериан

6 февраля начались бои за город Познань. У Кюстрина (Костшин). противник создал предмостное укрепление за Одером.

8 февраля атаки русских у Пиритца (Пыжице) и Арнсвальде (Хощно) были отбиты, однако бои в этих районах продолжались еще несколько дней.

10 февраля противник начал наступление в районе западнее Вислы, у городов Шветц (Свеце) и Грауденц (Грудзендз). 12 февраля был потерян Эльбинг (Эльблонг).

Воздушные налеты противника на наши нефтеперегонные заводы продолжались; непрерывно подвергались бомбардировке многие наши города. Особенно сильно доставалось Берлину.

13 февраля мы потеряли город Шветц (Свеце) на Висле, значительную часть территории Померании и на правом фланге, в Венгрии, крепость Будапешт. 15 февраля мы потеряли Конитц (Хойнице), Шнейдемюль (Пила) и Тухель (Тухоля); 16 февраля – Грюнберг (Зелена Гура), Зоммерфельд (Жемш) и Зорау (Журав). Противник окружил Бреслау (Бреславль). 18 февраля такая же участь постигла Грауденц (Грудзендз). 21 февраля пал Диршау (Тчев).

В течение нескольких дней, с 17 по 22 февраля, группе армий “Юг” удалось ликвидировать предмостное укрепление русских на р. Грон. Этот успех был одержан благодаря умелому руководству командующего группой армий генерала Велера, о котором Гитлер сказал после доклада ему плана наступления: “Хотя Велер и не является национал-социалистом, но он настоящий мужчина!” [578]

24 февраля мы потеряли Познань и Арнсвальде (Хощно), 28 февраля – Шлохау (Члухув), Хаммерштейн (Чарне), Бублитц (Боболице), Бальденберг (Бялы-Бур) в Померании, а 1 марта – Нойштеттин (Щецинек).

3 марта Финляндия объявила войну рейху.

В этот день наши войска начали наступление под Лаубаном (Лубань) в Силезии, чтобы овладеть железной дорогой – единственной магистралью восточное Исполиновых гор, связывавшей Берлин с Силезией. До 8 марта наступление развивалось успешно, но оно имело только местное значение.

Уже 4 марта русские подошли к Балтийскому морю у Кезлина (Кошалин) и Кольберга (Колобжег). Почти вся Померания была потеряна.

6 марта западные союзники ворвались в Кельн. На Восточном фронте русские наступали на Штеттин (Щецин).

7 марта войска западных держав прорвали наш фронт в направлении Кобленца. На востоке пал Грауденц (Грудзендз). Русские безостановочно продвигались по территории Померании.

8 марта нашему западному противнику удалось захватить Ремагенский мост через Рейн, оставшийся неповрежденным. Мы не успели взорвать это важнейшее средство переправы, так как не было взрывчатых веществ. Мы потеряли очень важную переправу через Рейн. Гитлер негодовал, требуя наказания виновных. По приговору военно-полевого суда было расстреляно пять офицеров.

9 марта русские вышли к восточному берегу Одера по обеим сторонам Штеттина (Щецин). В этом районе было создано предмостное укрепление.

Начатое нами, наконец, наступление в Венгрии вначале имело успех. Однако распутица, вызванная мягкой погодой, мешала продвижению танков, что ставило под сомнение возможность продолжения наступления. Если севернее озера Балатон нам удалось несколько продвинуться, то к югу от него наступление сразу же застопорилось. [579]

12 марта начались уличные бои в Бреслау (Бреславль). Воздушная война бушевала с прежней силой. Двадцать ночей подряд противник бомбил Берлин.

13 марта русские ворвались в Нейштадт (Вейхерово). Они достигли Данцигской бухты (бухта Гданьска) и Путцига (Пуцк). Наше наступление в Венгрии успешно продолжалось. Но в условиях быстро надвигавшейся катастрофы эти скромные успехи не имели никакого значения.

Наконец, исчезли все шансы на крупный успех. Был утрачен сохранявшийся до сих пор высокий боевой дух эсэсовских дивизий. Под прикрытием упорно сражающихся танкистов вопреки приказу отступали целые соединения. На эти дивизии уже нельзя было больше полагаться. Это переполнило меру терпения Гитлера. Он разразился страшным гневом, приказав сорвать нарукавные знаки с названием этих частей у личного состава дивизий, в том числе и у своего лейбштандарта. С этим приказом он хотел направить в Венгрию меня. Я отказался выполнять это распоряжение, предложив возложить эту миссию на находившегося как раз здесь рейхсфюрера СС, непосредственного начальника войск СС и, в первую очередь, ответственного за состояние их дисциплины, чтобы он лично ознакомился там с положением. До последнего времени рейхсфюрер противился всякому вмешательству представителей армии в дела его соединений, а теперь он стал изворачиваться, но так как у меня были другие обязанности, ему пришлось согласиться. Особой любви в войсках СС выполнением этой задачи он не заслужил.

В эти тревожные дни однажды ночью Гитлера посетил рейхсорганизационслейтер доктор Лей с новым предложением: он посоветовал сформировать добровольческий корпус из бывших партийных работников западных германских земель. “Мой фюрер, будем иметь по меньшей мере 40 000 фанатически преданных солдат. Они удержат Верхний Рейн и перевалы Шварцвальда. На них-то вы можете положиться. [580] Разрешите, мой фюрер, чтобы этот отборный добровольческий корпус носил ваше гордое имя – “Добровольческий корпус Адольф Гитлер”. Начальник генерального штаба должен немедленно доставить нам 80000 винтовок”.

Менее убежденный, чем доктор Лей, в значимости этого нового формирования, я просил его сообщить мне сначала число действительно имеющихся солдат, а тогда я смогу их вооружить. Лей промолчал. Гитлер тоже ничего не сказал. Видимо, он мало доверял своему рейхсорганизационслейтеру.

Бреслау (Бреславль), Глогау (Глогув), Кольберг (Колобжег), Данциг (Гданьск) и Кенигсберг (Калининград) находились пока в наших руках. На подступах к Штеттину (Щецин) шли ожесточенные бои. Однажды Гитлер приказал командующему 3-й танковой армией генерал-полковнику Раусу явиться к нему на доклад, чтобы доложить обстановку на его участке фронта и сообщить фюреру о боеспособности его 3-й танковой армии. Свой доклад Раус начал с оценки общей обстановки. Гитлер перебил его: “Я знаю общую обстановку. Я хотел бы услышать от вас подробности о боеспособности ваших дивизий”. Раус рассказал обо всем с такими подробностями, что было видно, что он лично знает каждый участок фронта своей армии и может оценить боеспособность каждого подразделения. Я присутствовал при докладе, и он показался мне отличным. Когда Раус кончил, Гитлер молча отпустил его. Едва Раус покинул бомбоубежище имперской канцелярии, в котором состоялся доклад, как Гитлер воскликнул, обращаясь к Кейтелю, Иодлю и ко мне: “Никудышный доклад! Он говорил только о мелочах. По его языку он или восточный пруссак, или берлинец. Его нужно немедленно сместить!” Я возразил: “Генерал-полковник Раус является одним из наших лучших генералов-танкистов. Вы, мой фюрер, обрезали его, когда он начал докладывать вам общую обстановку; вы сами приказали ему сообщить во всех подробностях о боеспособности [581] его дивизий. Что же касается места его рождения, то Раус – австриец, ваш земляк, мой фюрер!”